Руперт Карр сидел у камина в своем доме в Фулеме и трясся от страха. Положив трубку, Франческа странно покосилась на него, и внутри у Руперта все перевернулось. Что Милли наплела его жене?

– Кто такая Милли? – поинтересовалась Франческа, пригубив вино из бокала.– Почему ты не хочешь с ней разговаривать?

– Да так, одна ч-чокнутая. Я был с ней когда-то знаком,– промямлил Руперт, проклиная себя за то, что заикается от волнения. Он попытался как можно небрежнее пожать плечами, но у него дрожали губы, а к лицу от испуга прилила кровь.– Понятия не имею, что ей понадобилось. Позвоню завтра с работы.– Он заставил себя спокойно посмотреть в глаза жене.– А сейчас мне нужно готовиться к вечерней проповеди.

– Хорошо,– улыбнулась Франческа.

Она подошла и села рядом с ним на диван – стильный диван от «Колфакса и Фаулера», подаренный им на свадьбу одним из богатых дядюшек Франчески. Напротив стоял такой же диван – его они купили сами; на нем сидели самые близкие их друзья, Чарли и Сью Смит-Халлиуэлл. Все четверо собирались на вечернюю службу в церковь Святой Екатерины, где Руперту предстояло читать проповедь.

Стараясь избегать взглядов жены и друзей, Руперт уткнулся в Библию, но строчки расплывались у него перед глазами, вспотевшие пальцы липли к странице.

Прости, Чарли,– извинилась Франческа. Она обернулась и сделала чуть потише проигрыватель, в котором стоял диск Кири Те Канава10 .– Что ты там говорил?

– Ничего особенного,– засмеялся Чарли.– Просто мне кажется, что как раз такие люди, как мы, должны приобщать молодые семьи к церкви.

– Вместо того чтобы проводить воскресное утро в гипермаркете,– подхватила Франческа, потом нахмурила брови.– Я сказала «в гипермаркете»?

– В конце концов,– продолжил Чарли,– семья – это основная ячейка общества.

– Вся штука, Чарли, в том, что семья перестала ею быть! – сразу же воскликнула Сью тоном, позволявшим предположить, что тема не нова.– Семья – устаревшее понятие. Сейчас сплошь и рядом видишь родителей-одиночек и лесбиянок.

– Вы читали об особой интерпретации Нового Завета с точки зрения гомосексуалистов? – вставила Франческа.– Признаться, я была шокирована.

– Меня от этого в прямом смысле тошнит,– заметил Чарли и крепко обхватил свой бокал.– Не люди, а уроды.

– Да, но на них нельзя не обращать внимания,– возразила Сью.– Игнорировать целый слой общества невозможно! Даже если они и заблудшие души. А ты как считаешь, Руперт?

Руперт поднял глаза. В горле у него пересохло.

– Извините,– выдавил он.– Я прослушал, о чем речь.

– Ох, прости,– всплеснула руками Сью.– Тебе, наверное, надо сосредоточиться, да? – Она широко улыбнулась Руперту.– Все пройдет отлично. Во время чтения проповеди ты никогда не заикаешься!

– Я бы назвал тебя одним из лучших церковных чтецов, Руп,– бодро произнес Чарли.– Должно быть, помогает университетское образование. В Сандхерсте нас не очень-то обучали ораторскому искусству.

– Это не оправдание! – возразила Сью.– Господь каждому из нас дал рот и мозги. На какую тему твоя проповедь?

– Евангелие от Матфея, глава двадцать шестая – отречение Петра.

Все замолчали.

– Петр…– тихо и серьезно произнес Чарли после паузы.– Что он чувствовал в тот момент?

– Не надо.– Франческу передернуло.– Когда я думаю о том, насколько близка была к потере веры…

– Да, но ты ведь не отрекалась от Христа? – промолвила Сью, затем протянула руку и взяла ладонь Франчески в свою.– Даже в тот злосчастный день, когда я пришла к тебе в больницу.

– Я испытывала сильный гнев,– поделилась воспоминанием Франческа.– И стыд. У меня было ощущение, что я недостойна иметь ребенка.

Она закусила губу.

– Ты достойна,– успокоил ее Чарли.– Вы оба достойны. У вас еще будет ребенок. Помни, Господь на вашей стороне.

– Знаю,– вздохнула Франческа и посмотрела на мужа.– Правда, дорогой?

– Да,– сказал Руперт, чувствуя, что этот ответ будто вырвали у него изо рта калеными щипцами.– Господь на нашей стороне.

Однако Бог не был на его стороне, Руперт это знал. Когда они вышли из дома и направились к церкви Святой Екатерины, расположенной на небольшой площади в Челси, в десяти минутах ходьбы, Руперт начал отставать. Он хотел бы тащиться так медленно, чтобы отстать совсем, чтобы на него перестали обращать внимание и забыли о нем. Однако мечтать об этом не приходилось.

В церкви Святой Екатерины никогда ни о ком не забывали. Любой, кто хоть раз отваживался переступить ее порог, немедленно становился членом семьи. Даже случайных посетителей здесь встречали с улыбчивым радушием, заставляли чувствовать себя нужными и любимыми, уговаривали заглянуть еще разок. Тем, кто не поддавался, звонили по телефону и бодрым голосом сообщали: «Нет-нет, ничего, просто хотим убедиться, что у вас все в порядке. Вы ведь нам не безразличны». Скептиков привечали еще больше, чем истово верующих. Скептикам разрешалось выступить и открыто изложить свои сомнения, и чем серьезнее были доводы колеблющихся, тем шире расплывались в улыбках слушатели. Члены общины церкви Святой Екатерины улыбались много и часто, несли свое счастье, как знамя, излучали сияющий ореол уверенности.

Именно эта уверенность и привлекла Руперта в церковь. В первый год адвокатской работы, снедаемый отчаянием и неверием в собственные силы, он познакомился с Томом Иннзом, тоже барристером. Том был общительным и дружелюбным, вел активную общественную деятельность, связанную с церковью Святой Екатерины. Он знал ответы на все вопросы, а если готового ответа не было, Том знал, где его искать. Руперту он казался счастливейшим из всех, кого ему доводилось встречать. И Руперт, который в то время считал, что уже никогда не испытает счастья, с почти безумным пылом окунулся в круг интересов Тома, в христианское вероучение, в построение семьи. Теперь его жизнь приобрела размеренность, определенный смысл, в котором он находил удовольствие. В браке с Франческой он прожил три безмятежных года; в доме царил уют; карьера продвигалась успешно.