– Я ведь велел тебе никому не рассказывать, – просипел над ее ухом хриплый голос.

Волосы Марши встали дыбом. Все – лай собаки, сменившийся сигнал, светофора, сама ночь – исчезло, когда она поняла, кто сидит позади.

Кровь в ее жилах стыла от ужаса.

– Эй, иди сюда. Фью, фью, фью!

Собака попятилась, оскалила зубы и еле слышно зарычала. Мужчина посмотрел на нее с ненавистью. Эту тварь следовало убить. Когда псина прыгнула на него с переднего сиденья, он ударил ее так, что та влетела в заднее стекло. Оглушенная собака упала на сиденье рядом с ним, но попыталась встать; лапы мелькали в воздухе, словно она бежала. Он со злостью полоснул ее ножом, хотя ему приходилось еще держать за волосы Маршу, чтобы не дать той выскочить из машины. После этого собака затихла. Когда он справился с Маршей, маленькое окровавленное тельце обмякло. Он сбросил собачонку на пол между сиденьями и забыл о ней.

Но когда с Маршей было покончено и он вернулся в машину, оказалось, что хитрая тварь вылезла в открытое окно.

Собака продолжала рычать и пятиться. У него возникло желание плюнуть и уйти. Хромающая, истекающая кровью, она вряд ли доживет до утра. Если не умрет от ран, ею займутся койоты или какие-нибудь другие хищники.

И все же это был след. Он заранее решил: никаких следов. Однажды он совершил величайшую ошибку в жизни и едва не поплатился за нее. Но этого больше не повторится.

Особенно теперь, когда ему есть что терять.

– Ко мне!

Стараясь, чтобы голос его звучал дружелюбно, он нагнулся и щелкнул пальцами. Собачонка задрожала, поджала хвост, но продолжала следить за ним, держась на безопасном расстоянии.

После нескольких бесполезных попыток мужчина задумался, а потом вернулся к машине за пачкой «Твикса». Он открыл дверцу и поморщился, увидев испачканное сиденье водителя. Но в открытой пачке, лежавшей на пассажирском сиденье, оставалась одна палочка печенья. Мужчина наклонился, взял ее и снова пошел к собаке.

– Иди сюда, собачка, – приторно-сладким голосом сказал он, протягивая ей лакомство.

Собачонка отбежала на безопасное расстояние и истерически залаяла.

На мгновение он замер. Вокруг было темно, как в аду, ближайший дом пустовал, и вероятность того, что кто-то услышит проклятое животное, была ничтожной. Новый приступ звонкого яростного лая заставил его вздрогнуть и оглянуться.

– Молчать! – сквозь зубы прошипел он, но собака и не думала его слушаться. И тогда он, потеряв голову, бросился на нее. Собака отскочила и залаяла еще громче. «Глупо», – подумал он и швырнул в нее палочку «Твикса».

Потом сел в машину, нажал на газ и, взметнув к небу фонтаны грязи, попытался задавить проклятую тварь. Собачонка взвыла и юркнула под забор. Он едва успел затормозить и выругался, увидев, что псина исчезла в зарослях кукурузы.

– Ну и ладно, – пробормотал он, снова выехав на шоссе. – Подумаешь… Все равно к утру она сдохнет. Разве это след? Всего-навсего проклятая собака.

28 июня

– Я слышал, что вы поссорились.

Мэтт Конверс следил за выражением лица приятеля Марши. Тот на мгновение отвел глаза. Кит Кенан – тридцати шести лет, разведенный, работавший на конвейере «Хонды» пять лет, живший в Бентоне столько же и не имевший уголовного прошлого, если не считать ссоры в Саванне два года назад и пары старых случаев управления транспортным средством в нетрезвом состоянии – явно нервничал. Конечно, нервы – не доказательство вины, но все же…

– Кто вам это сказал?

Мэтт небрежно пожал плечами;

– А если и так? Это ничего не значит. Все ссорятся время от времени, – оправдываясь, сказал Кит Кенан. Он заметно нервничал.

Мэтт наблюдал за ним бесстрастно, как врач. Кенан был здоровенным малым с бугристыми мускулами, коротко остриженными светлыми волосами и маленькими бледно-голубыми глазками. Мощный бицепс на правой руке украшала татуировка в виде сердца, пронзенного стрелой. На Кенане были надеты только серая майка и черные шорты. Мужчины стояли в столовой квартиры, которую Кенан делил с Маршей Хьюз.

Точнее, делил некоторое время назад. Со времени исчезновения Марши прошла неделя. Это была вторая встреча Мэтта с Кенаном. Первая состоялась пять дней назад, когда одна из сослуживиц Марши встревожилась, что ее нет на работе, и позвонила шерифу.

– Все ссорятся, – согласился Мэтт.

Кенан начал нервно расхаживать по комнате. Воспользовавшись этим, Мэтт осмотрелся. Если не считать стоявшей на столе грязной тарелки (видимо, оставшейся после ужина, потому что Кенан, открывший дверь, пожаловался, что его разбудили), в комнате было чисто. Старомодная мебель, потертый зеленый коврик, золотистые шторы на окнах, не пропускавшие яркий солнечный свет. Выкрашенные белой краской стены с несколькими незапоминающимися репродукциями. Ничего необычного. Ни красноречивых бурых пятен на ковре, ни подозрительных темных брызг на стенах. Ни трупа, спрятанного под диваном.

Мэтт насмешливо скривил губы. Это было бы слишком просто.

–Послушайте, шериф, я не дурак. Я понимаю, к чему вы клоните! – выпалил Кенан, повернувшись к нему. – Клянусь, я и пальцем ее не тронул!

–Никто и не говорит, что тронули.

Голос Мэтта был спокойным, поза небрежной. Провоцировать Кенана на этом этапе расследования не имело смысла. Вполне возможно, что Марша действительно куда-то уехала и могла объявиться в любую минуту, живая и здоровая. И все же исчезновение Марши ему не нравилось. Можно было называть это интуицией, здравым смыслом – как угодно, но женщина, которая провела в маленьком городке большую часть своей жизни, восемь лет исправно выходила на работу в

«Уинн-Дикси», имела стойкие привычки и немало подруг, не могла сорваться с места и полететь неизвестно куда, никому не сказав ни слова.

– Она уехала, – сказал Кенан. – Села в машину и уехала. Вот и все.

Мэтт выдержал паузу.

– Не скажете, из-за чего произошла ссора? Кенан смутился.

– Из-за болонской колбасы… Она лежала в холодильнике, а когда я пришел с работы и решил сделать себе сандвич, колбаса исчезла. Выяснилось, что Марша скормила ее этой проклятой собаке. – Кенан тяжело вздохнул. – Вот дура!

Из ванной, расположенной дальше по коридору, вышел помощник шерифа Антонио Джонсон. Через две недели ему должно было исполниться пятьдесят. Росту в нем было чуть меньше шести футов и едва не столько же в плечах. Он был чернокожим и комплекцией напоминал игрока в американский футбол, ушедшего на покой. Его лицо драчливого бульдога неизменно хранило мрачное выражение, и, если бы не форма, Антонио выглядел бы настоящим громилой.

Как только Кенан впустил их, Антонио попросил разрешения воспользоваться туалетом, чтобы бросить взгляд на то место квартиры, которое обычно можно было осмотреть только при наличии ордера на обыск. Они уже использовали эту уловку раньше и собирались использовать впредь. Иногда это позволяло добыть ценную информацию. Однако сегодня им не повезло: в ответ на вопросительный взгляд шефа Антонио покачал головой.

– Спасибо, – сказал он, войдя в комнату. Кенан кивнул, а затем уставился на Мэтта.

– Я ничего ей не сделал, – сказал он, облизывая губы. – Клянусь!

Мэтт пристально посмотрел на него. Кенан выдержал этот взгляд.

– Но вы кричали на нее, – напомнил Конверс. – И даже выбежали за ней из дома. Было дело?

Кенан промолчал. Возразить было нечего. Он только со свистом втянул в себя воздух. Но для Мэтта это было убедительнее любого свидетельства под присягой.

– Можешь не запираться, – сказал Антонио, складывая руки на могучей груди и буравя Кенана взглядом. – Мы знаем.

Мэтт едва не выругался. На самом деле они знали только то, что им уже сказали Кенан и соседи: Марша Хьюз ругалась с ним, убежала, или, возможно, он просто ее выгнал, и с тех пор ее никто не видел. Без твердых доказательств того, что Марше был причинен вред, это знание не стоило ни гроша. Таких доказательств не было, но Антонио оставался оптимистом. Он верил, что стоит немного поднажать на подозреваемого, как тот расколется, во всем признается и сэкономит остальным кучу нервов и времени.