– Да, у нас есть такое желание. Разве вы против? – чуть раздраженно спросил я. – Элли стала моей женой и, следовательно, подданной Великобритании. А поэтому почему бы ей не поселиться в Англии?
– Никто против этого не возражает. По правде говоря, Фенелла может жить где пожелает и иметь дома в разных странах. Особняк в Нассау[16], если ты помнишь, Элли, тоже принадлежит тебе.
– А я всегда думала, что он Корин. Она вела себя так, будто это ее дом.
– Он является твоей собственностью. Кроме того, у тебя есть дом на Лонг-Айленде[17] – он всегда в твоем распоряжении. И еще тебе принадлежат обширные участки нефтеносной земли на западе Соединенных Штатов.
Говорил он приятно, приветливо, но у меня было такое ощущение, будто эти слова произносятся специально для меня. Пытался ли он таким манером вбить клин в наши с Элли отношения? Я не понимал, какой толк внушать мужу, что его жена владеет недвижимостью в разных концах земного шара и сказочно богата. Куда логичнее было бы, если бы он старался изобразить Элли гораздо менее богатой. Если, конечно, он видел во мне охотника за приданым. Иначе выходило, что он явно льет воду на мою мельницу. Но я тут же сообразил, что мистер Липпинкот не так-то прост. Еще неизвестно, что скрывалось за его спокойствием и приветливостью. Возможно, хотел, чтобы я почувствовал себя не в своей тарелке? Чтобы осознал – отныне на мне вечно будет клеймо охотника за приданым.
– Я привез с собой довольно много документов, – обратился он к Элли, – которые мы с тобой должны просмотреть. Мне нужна твоя подпись.
– Пожалуйста, дядя Эндрю. В любое время.
– Вот и прекрасно. Но особой спешки нет. У меня есть еще дела в Лондоне, я пробуду здесь дней десять.
Десять дней, подумал я. Немало. Мне вовсе не хотелось бы, чтобы мистер Липпинкот пробыл в Лондоне десять дней. Держался он, можно сказать, вполне любезно, но это еще не означало, что он со мной примирился. Тем не менее, в ту минуту я уже не знал точно, враг он мне или нет. Если враг, свои карты он, во всяком случае, быстро не раскроет.
– А сейчас, – продолжал он, – раз уж мы встретились и пришли, так сказать, к согласию, мне хотелось бы коротко поговорить с твоим мужем.
– Можешь поговорить с нами обоими, – сказала Элли. Она была настороже. Я положил ей руку на плечо.
– Не сердись, малышка. Ты не курочка, защищающая своего цыпленка, – И я осторожно подтолкнул ее к дверям, ведущим в спальню. – Дядя Эндрю хочет узнать, что я собой представляю. Он имеет на это право.
Я вывел ее из комнаты и, аккуратно прикрыв за собой обе двери, вернулся в просторную красивую гостиную. Взяв стул, я уселся напротив мистера Липпинкота.
– Я готов к испытанию, – сказал я.
– Благодарю вас, Майкл, – отозвался он. – Прежде всего хочу заверить вас, что никоим образом не испытываю к вам – как вы, возможно, полагаете – неприязни.
– Рад слышать, – ответил я не очень уверенно.
– Позвольте мне быть откровенным, – продолжил мистер Липпинкот, – более откровенным, чем я мог быть в присутствии моей дорогой Элли, опекуном которой я являюсь и которую очень люблю. Возможно, вы еще не совсем поняли, Майкл, какое это необыкновенное, светлое и привлекательное создание.
– Не беспокойтесь. Я очень ее люблю.
– Это не совсем одно и то же, – сухо заметил мистер Липпинкот. – Надеюсь, что вы не только влюблены в нее, но и по-настоящему поняли, какая у нее добрая, но в то же время и весьма ранимая душа.
– Постараюсь понять, – сказал я. – По-моему, это не составит большого труда. Элли – само совершенство.
– Тогда перейдем к тому, о чем я хотел с вами поговорить. Буду предельно откровенен. Вы не из тех молодых людей, среди которых Элли, на мой взгляд, следовало бы искать своего избранника. Нам, мне и членам ее семьи, разумеется, было бы спокойнее, если бы она вышла замуж за человека ее круга…
– За джентльмена, другими словами, – перебил его я.
– Дело не только в этом. В браке очень важно, чтобы муж и жена имели одинаковое воспитание. Именно воспитание, а не происхождение. В конце концов, Герман Гутман, дед Элли, начал жизнь простым докером. А закончил ее одним из самых богатых людей в Америке.
– Может, и со мной случится то же самое, кто знает? – отозвался я. – Вдруг и я закончу свою жизнь одним из самых богатых людей в Англии?
– Все возможно, – согласился мистер Липпинкот. – У вас есть такого рода намерения?
– Я мечтаю не о больших деньгах, – ответил я. – Мне хотелось бы… Мне хотелось бы делать что-то полезное, стать кем-то… – Не зная, чем закончить, я умолк.
– Значит, у вас есть какие-то планы, скажем так? Что ж, это похвально.
– Я начинаю игру без единого козыря, – сказал я, – с нуля Я пока никто и не намерен этого скрывать. Он одобрительно кивнул.
– Сформулировано предельно точно и соответственно, отдаю вам должное. Видите ли, Майкл, я не родственник Элли. Но я был ее опекуном, и, согласно воле покойного деда, мне было доверено ведение ее дел. Я управляю ее состоянием и ее капиталовложениями. На мне лежит определенная ответственность за ее судьбу. Поэтому мне хотелось бы побольше знать о человеке, которого она выбрала себе в мужья.
– Что ж, – отозвался я, – наведите обо мне справки, и вы легко выясните все, что вас интересует.
– Совершенно верно, – согласился мистер Липпинкот – Можно пойти по этому пути. В этом есть свои резоны. Но, Майкл, мне бы хотелось услышать все это из ваших собственных уст. Чтобы вы сами рассказали, чем занимались до сих пор.
Мне, конечно, его просьба не понравилась. Он наверняка знал об этом. Да и кому в моем положении могло такое понравиться? Всякому человеку хочется представить себя в лучшем свете. Я пытался делать это еще в школе, да и потом тоже, рассказывая о чем-либо, не забывал нахваливать себя, прибавляя то, чего не было. И мне ничуть не было стыдно. По-моему, такие действия вполне естественны. По-моему, так и надо, если хочешь чего-то добиться. Учитесь выставлять себя в выгодном свете. Люди видят вас таким, каким вы сами себя считаете, а быть похожим на того малого из Диккенса я вовсе не собираюсь. Помните тот фильм, что показывали по телевизору? Поучительная у них получилась история, должен заметить. Урия[18] – так вроде его звали, – потирая руки, прикидывался скромником, а на самом деле, прикрываясь маской смирения, придумывал всякие гадости и плел интриги. Я не из числа таких тихонь.
Я был не прочь прихвастнуть перед приятелями, мог, не задумываясь, приврать хозяину, к которому нанимался на работу. В конце концов, в каждом человеке есть и хорошее и дурное, и я не понимаю, зачем выставлять напоказ дурное да еще постоянно твердить об этом. Нет, рассказывая про свое житье-бытье, я всегда предпочитал о дурном умалчивать. Но с мистером Липпинкотом, чувствовал я, этот номер не пройдет. Он вроде раздумал наводить обо мне справки, но я отнюдь не был уверен, что он этого не сделает. Поэтому мне ничего не оставалось, как выложить ему все как было, без прикрас.
Убогое детство, отец – пьяница, зато хорошая мать, которая трудилась не покладая рук, чтобы я получил образование. Я не стал скрывать, что был перекати-полем, что не задерживался подолгу ни на одной работе. Слушать он умел и вызывать на откровенность. Время от времени я спохватывался, напоминая себе, что он большой хитрец. Он то вставлял вопросики, то делал вроде бы пустяковые замечания в надежде, что я потеряю бдительность и начну что-нибудь слишком горячо утверждать или отрицать.
Да, меня не покидало чувство, что я должен быть начеку и держать ухо востро. А потому очень обрадовался, когда спустя минут десять он откинулся на спинку кресла и пытка завершилась.
– У вас, по-видимому, есть авантюрная жилка, мистер Роджерс… Майкл. Что ж, это неплохо. А теперь расскажите-ка мне подробнее о доме, который вы строите с Элли.
