— Но как?

Глай не ответил. Он подбежал к креслу и прижал подушку к лицу Гуэррьера. Вырвавшийся крик ужаса затихал, становясь не более чем приглушенным животным звуком. У премьера не было сил для неравной борьбы. Его руки нашли толстые запястья Глая и слабо пытались оторвать их прочь. Его легкие словно пылали, охваченные огнем, превращаясь в огненные шары. Перед самым наступлением полной темноты у него в голове вспыхнул чрезвычайно яркий свет.

Через тридцать секунд руки ослабили свой захват и беспомощно опустились на подлокотники кресла. Старческое тело ослабело, но Глай не уменьшал давления еще полных три минуты.

В заключение он выключил телевизор, наклонился и послушал сердцебиение. Все жизненные функции прекратились. Премьер Квебека умер.

Глай быстро прошел через комнату и проверил холл снаружи. В нем никого не было. Вернулся к Гуэррьеру, снял подушку и бросил ее на кровать. Осторожно, чтобы не порвать ткань, снял халат и положил его на спинку кресла. Успокоился, увидев, что премьер не обмочился. Следующими были домашние тапочки. Он небрежно бросил их перед кроватью.

Глай не испытывал отвращения, не ощущал даже малейшей тошноты, когда взял труп и положил его на кровать. Затем с клинической собранностью он с усилием открыл рот и начал проверку.

Первое, что исследует полицейский патологоанатом при подозрении на удушение, — язык жертвы. Гуэррьер сотрудничал; на языке не было следов зубов.

Однако были слабые признаки синяков внутри рта. Глай достал из кармана небольшой набор с косметическими средствами, выбрал мягкий розоватый жирный карандаш. Он не мог добиться того, чтобы обесцвечивание исчезло полностью, но он мог изменить цвет, сделав его одинаковым с окружавшими тканями. Он также убрал бледность вокруг внутренней части губ, ликвидируя еще один намек на удушение.

Глаза смотрели невидящим взглядом, Глай закрыл их. Он массировал искаженное лицо, пока оно не расслабилось, принимая почти умиротворенное выражение. Затем он придал телу положение мирного сна и поправил покрывала кровати.

Незначительное, навязчивое сомнение возникло у него в уме, когда он отходил от постели. Это было сомнение человека, склонного к педантизму, который всегда чувствовал, что пропущена какая-то мелкая, но важная деталь. Он спускался вниз по верхнему пролету лестницы, когда увидел, как из буфетной появился телохранитель с подносом, на котором стоял фарфоровый чайник.

Глай замер на месте. Он внезапно понял, что он пропустил. Зубы Гуэррьера были слишком хорошими. До него дошло, что они наверняка вставные.

Он скрылся из вида перед приближающимся телохранителем и бегом вернулся в спальню. Пять секунд, и они уже у него в руках. Где старик хранит их до утра? Он должен опускать их в чистящий раствор. На прикроватном столике ничего не было, кроме часов. Фосс нашел пластиковую миску, заполненную голубой жидкостью на полке в ванной. Времени на анализ содержимого не было. Он опустил туда протезы. Глай открыл дверь спальни в тот момент, когда телохранитель взялся за ручку двери со стороны холла.

— О, монсеньор Вийон, я подумал, что вы и премьер не откажетесь от чашки чая.

Глай кивнул через плечо в сторону кровати.

— Жюль сказал, что чувствует себя усталым. Думаю, он уснул, как только его голова коснулась подушки.

У телохранителя были свои соображения по этому поводу.

— Не хотите ли вы выпить чашку чая перед уходом, сэр?

Глай закрыл дверь.

— Спасибо, нет. Пора уходить.

Они вместе вернулись в фойе. Телохранитель поставил поднос и помог ему надеть пальто. Глай задержался на пороге, чтобы удостовериться, что человек Гуэррьера увидел «мерседес».

Пожелал доброй ночи и завел машину. Ворота открылись, и он выехал на опустевшую улицу. Через восемь кварталов он припарковал машину к краю тротуара между двумя большими домами. Закрыл дверцы и пяткой затоптал в землю ключ зажигания.

Что может быть более обычным зрелищем, чем «мерседес», стоящий в стильном жилом районе. Люди, живущие в особняках, редко разговаривают со своими соседями. Каждый может подумать, что машина принадлежит друзьям, приехавшим с визитом в дверь рядом. На машину никто не обратит никакого внимания в течение ряда дней.

Глай вернулся в Квебек в десять часов десять минут на автобусе. Экзотический яд, который он приготовил, был все еще у него в кармане. Это был надежный метод убийства, используемый коммунистической службой разведки. Ни один патологоанатом не сможет определить его присутствие в трупе с уверенностью.

Решение использовать подушку было принято мгновенно уже потом. Она оказалась инструментом, который как нельзя лучше соответствовал претензиям Глая на нонконформизм.

Большинство убийц действуют по одной хорошо разработанной схеме. Схема Глая заключалась в том, что он вообще не имел схемы как таковой. Каждое убийство совершенно отличалось по исполнению от предшествующего. Он не оставлял никаких улик, которые могли связать его с прошлым убийством.

Он почувствовал прилив возбуждения. Первое препятствие устранено. Осталось еще одно, самое сложное, самое чувствительное из всех.

Даниэла лежала в постели и наблюдала за кольцами дыма от сигареты, поднимающимися к потолку. У нее были весьма смутные представления об этой теплой небольшой спальне в дальнем коттедже за пределами Оттавы.

Она села и посмотрела на часы. Антракт кончился, и она сожалела, что он не может продолжаться неопределенно длительное время. Взывала ответственность, она была обречена на возврат в реальность.

— Тебе пора уходить? — спросил лежащий рядом Вийон.

Она кивнула.

— Должна играть роль преданной жены и навестить своего мужа в больнице.

— Не завидую тебе. Больницы — это кошмар в белом.

— Сейчас я уже привыкла к этому.

— Как дела у Шарля?

— Врачи говорят, что сможет отправиться домой через несколько недель.

— Домой? Зачем? — сказал он презрительно. — Страна осталась без управления. Если выборы были бы завтра, он, определенно, потерпел бы поражение.

— А тебе на пользу.

Она поднялась из постели и начала одеваться.

— Теперь, когда Жюля Гуэррьера нет на пути, наступило самое походящее время, чтобы бы ты ушел в отставку из кабинета и публично выставил свою кандидатуру на пост президента Квебека.

— Придется внимательно продумать свою речь. Идея заключается в том, чтобы прийти как спаситель. Не могу позволить, чтобы меня считали крысой, спасающейся с тонущего корабля.

Она подошла и села рядом с ним. Тонкий запах его мужественности вновь возбудил ее. Она положила руку ему на грудь.

— Сегодня ты был другим человеком, Анри.

Казалось, что у него на лице появилось озабоченное выражение.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты был более брутальным во время нашей любви. Почти жестоким.

— Думал, тебе понравится перемена.

— Мне понравилось.

Даниэла улыбнулась и поцеловала его.

— Даже внутри меня ты был другим.

— Не могу представить себе, почему, — сказал он небрежно.

— Не могу и я, но мне понравилось это.

Она неохотно отодвинулась и встала. Надела пальто и перчатки. Он оставался в постели, наблюдая за ней.

Даниэла выдержала паузу и посмотрела на него проницательным взглядом.

— Ты так и не рассказал мне, что ты предпринял, чтобы смерть Жюля Гуэррьера выглядела естественной.

Его взгляд стал ледяным.

— Есть вещи, о которых тебе лучше не знать.

У нее был такой вид, будто ее ударили по лицу.

— Раньше между нами не было никаких секретов.

— Теперь появились, — сказал он бесстрастно.

Даниэла не представляла себе, как реагировать на его неожиданную холодность. Никогда не знала его таким, и это поразило ее.

— В твоих словах прозвучала злость. Это потому, что я что-то сказала?

Он посмотрел на нее безо всякого интереса и пожал плечами.

— Ожидал от тебя большего, Даниэла.

— Большего?