Макарий еще сильнее побледнел. До такой степени, что даже губы слегка посинели.

Царь специально тянул с грамотой, изучая вопрос. Он прекрасно знал, что митрополит ждал и готовился, будучи уверенный в том, что рано или поздно грамоту подпишут. И на подворьях нескольких монастырей сии лампы изготавливали с осени минувшего года, готовясь к началу продаж.

Никаких глиняных или еще каких дешевых поделок, разумеется, к торгу не планировалось. Их делали два основных вида – медной да серебряной чеканки. Самые дешевые и ходовые планировали отпускать по цене в три рубля. Серебряные же, в зависимости от отделки, не менее чем за двадцать. И сделано было их уже очень прилично. Тысячи и тысячи, ибо ремесленники при монастырях старались, готовясь к осенним ярмаркам.

Медные должны были пойти ремесленникам, купцам да всякого рода государевым слугам в приказы и на места. Но главное это так называемый степной торг через Казанскую ярмарку и прочие. Ведь степь большая. И, несмотря на бедность, степная аристократия любила всякие штучки. Кроме того, митрополит рассчитывал на то, что иноземцы купцы тоже их закупят в каком-то количестве. Хотя бы из той же Литвы. По крайней мере, в первый год продаж, чтобы сыграть на новизне и собрать самые жирные сливки. Ведь реакция местных ремесленников вряд ли будет мгновенной.

И царь это знал. Иначе бы и не пришел. Он выбрал момент таким образом, чтобы церковь уже успела хорошо вложиться, подготовившись к продажам. Слишком основательно, чтобы отмахнуться от этого проекта. И митрополит это понял, ощутив пятку царева сапога на своих я…, хм…, на своем кошельке. Образно говоря. Очень неприятное, надо сказать, ощущение.

- Ты понимаешь, что ты натворил? – предельно холодным тоном поинтересовался Иван Васильевич, внимательно смотря в забегавшие глаза Макария. – Ты не только сироту ограбил. Ты меня ограбил. А я ведь тоже сирота или ты запамятовал о том?

- Государь… - тихо прошептал Макарий, лихорадочно пытаясь подобрать слова.

Понятное дело, что обычно царю было глубоко до малины и сироты, и помещики на местах. Да и сейчас до Андрея ему дела не было. Но…

- Значит так, - произнес он, положив на стол перед митрополитом скрученную грамоту. – С каждой проданной лампы ты станешь передавать мне в казну пятую часть.

- Но Государь! Когда это видано, чтобы церковь облагали мытом?

- А когда это видано, чтобы церковь грабила своего царя?

- Я… - хотел было возразить митрополит, но осекся, глядя на жесткий взгляд Иоанна.

- С каждой! – повторил царь. – Притом монетой! Узнаю, что хитрите – лишу грамотки сей. Ясно ли ты меня услышал?

- Ясно Государь, - понуро кивнул Макарий.

- Хорошо. Кроме того, на каждой лампе должно быть выбито и ясно читаемо, что выдумана она по Божьей воле Андреем Прохора сыном верным слугой царя Московского и всея Руси Иоанна Васильевича в лето 7061 году. И герб чекань державный на боку. Да смотри, хоть на одной лампе того не увижу – накажу. И мне уже данные заменишь. На то тебе седмицу срока. Остальные на торг неси только после чеканки. Понял ли?

- Да, Государь. Сделаю все, Государь.

- Что же до Андрея, то оставь его в покое. Это мой человек, который несет мне службу. И выполни уже данное ему слово.

- Так мой человек же ему передал сто рублей. – удивил Макарий.

- Он на них купил шесть меринов и сбрую к ним.

- Так и есть.

- Только потратил он на то менее семидесяти рублей. А остальные куда дел? Не по-твоему ли научению? Сметану на говне собираешь? И так сироту как тать обнес, так и то малое, что обещался, и то не даешь?

- Исправлю, Государь, все исправлю.

- Ладно, - смягчившись произнес Иоанн, - то дело решенное. И в грамоте про то все подробно писано. Теперь же скажи мне про краску.

- Про краску даже и не знаю, что сказать, - пожал плечами Макарий. – Откуда она взялась мне не ведомо. Гривенка с десятой частью – это все, что мы получили. А больше – нет. Сам бы рад больше узнать, уж больно краска хороша.

- А печь? – спросил Иоанн, которому тоже ничего не удалось узнать про краску.

- Все плохо Государь с ней. Поставили ее, как Андрей сказывал, да тухнет огонь. Или дым обратно идет. Верно мои люди, когда его расспрашивали, что упустили.

- Отправь к нему своих печных дел мастеров. Пусть научит. Пусть под его присмотром поставят несколько печей. Да оплатить науку не забудь.

- Так сто рублей же уплачено! Ну… семьдесят, остальные доплатят.

- Так за слова. А тут – наука. Учить он станет твоих людей. То иное. И не с чего ему даром силы тратить да вместо службы с ремесленным людом возится.

- А сколько заплатить ему Государь?

Так и беседовали. С угроз беседа началась, деньгами закончилась. Даже скорее не деньгами, а делами хозяйственными. Да и вообще, Иоанн свет Васильевич все это и затеял только из-за того, что хотел казну свою наполнить звонкой монетой. А тут такой случай подвернулся. Как он мог его проигнорировать?

***

Вечером того же дня царь зашел в палаты к супруге своей. Та, как только его заметила, так жестом и отослала всех присутствующих, дабы их оставили наедине. Царь проводил их взглядом. И чуть помедлив сел на стульчик с сиденьем из натянутой между рамок тканью, что стоял напротив супруги его.

- Все получилось? – тихо-тихо поинтересовалась она, прекратив на время заниматься вышиванием, в каковом она слыла мастерицей. Причем не только за счет своих рук, но и из-за организации труда девиц при ней. Отчего мастерская рукодельниц под ее началом регулярно выдавала достаточно крепкую по качеству продукцию всякого элитного вышивания.

- Он согласился. Ты оказалась права.

- Слава Богу! – истово перекрестилась царица.

- После моего ухода он разослал распоряжения во все монастыри, в которых лампы делали о том, чтобы их доделать. Он, кстати, выпросил стервец, чтобы деньги передавать мне как гербовый сбор за пользование герба и благословение, а не как мыто обычное, дабы не унижать Мать-церковь.

- Это не страшно, - улыбнулась добродушно царица. – Главное, чтобы деньги тебе в казну исправно приносил.

- Я думал, что упираться он станет… Но нет…

- Ты так и оставил имя этого Андрейки в надписи?

- Да.

- Не жирно ли ему будет?

- Не каждый слуга мой десятки тысяч рублей мне может принести.

- Не по своей же воле.

- Не по своей, - согласился с ней Иоанн Васильевич. – Но он все же их принесет.

- Он тебя все же заинтересовал, я смотрю.

- Я бы его к себе на службу вызвал да посмотрел на чудное его разумение. Но губить его не хочу. Его же тут сожрут.

- С потрохами сожрут, – согласилась царица.

- К тому же я не уверен – случай то был или у него действительно светлая голова. Но даже если светлая, то ему пока тут не место. Все-таки он поместный дворянин из городового полка. Если забрать его к себе, то сие очень болезненно воспримут дворяне московской службы. Зачем их злить попусту? А если это все лишь дело случая, то тем более.

- Что болтают люди я знаю. А сам-то ты что думаешь? Есть в этом служивом толк?

- А бес его знает! - пожал плечами царь. – Я запутался в этой болтовне и уже не понимаю где правда, а где ложь. Иной раз думаю, будто бы у меня под Тулой действительно волколак в поместных службу несет.

- Православный волколак, - улыбнувшись добавила царица.

- А то как же? Конечно православный.

- Так ты пригласи его. Поговорить. Лампу он удумал? Удумал. Вот и пригласи наградить со своего царского плеча. Саблю ему добрую подари али еще чего. Люди поймут. А ты своим глазом посмотришь, что это за человечек.

- А ведь дело говоришь, - мягко улыбнувшись, произнес Иван Васильевич.

- Заодно и проверишь, кто из людей тебе как служит. Ведь болтать горазды многие.

- Знаешь, а ведь я деда его знаю. Обоих. – чуть подумав, ответил царь. – В Коломне они служит.

- Славные люди?