Всё было просто. Он разжёг камин и налил им выпить. Она не любила и не умела пить крепкое, но случай обязывал. И когда он целовал её — ещё сидящую напротив живительного огня, напряженно обхвативши колени — на губах тлел привкус коньяка.

Она откинулась на спину, растекшись по меху исполинской шкуры на полу, и успела ещё мельком удовлетворённо отметить, что мех искусственный. Всё верно, всё правильно, не бывает таких мягких, пушистых настоящих шкур. Адам сел рядом. В одно движение стянул с неё плотный свитер, бросил в сторону. Свитер исчез из поля зрения беззвучно и безропотно — так же, как она принимала его ласки; пока лёгкие, долгие линии, которые мужские ладони проводили по телу: от плеча до самых кончиков пальцев, от подбородка до мгновенно подобравшегося живота, от колена вверх до груди и назад. Её пальцы несмело касались тыльной стороны его горячих ладоней, изредка осмеливаясь задеть предплечья. Пришлось ненадолго прерваться, поймать тонкую, почти детскую ладошку, придавить к своей груди, так, чтобы ощущался стук сердца, уверенно, крепко, ещё ближе.

Ясмин повиновалась. Зачарованно, словно понятия не имела о том, что такое близость с мужчиной, принялась его гладить, отмечая перекаты вполне рельефных мышц, ощутимые даже сквозь прохладную шелковистую ткань рубашки.

Джинсы, да тонкая, прогретая теплом тела и пропитанная неповторимым запахом её кожи водолазка — вот всё, что отделяло Адама от прикосновения к прекрасному. И бороться с собой не имело смысла. Он бесцеремонно вытянул наружу заправленный край водолазки, и Ясмин понятливо прогнулась в пояснице, позволяя ткани выскользнуть из-под ремня, одновременно, даже не осознавая этого, подаваясь ему навстречу — так откровенно, так эротично, что Адам судорожно выдохнул.

Держи себя в руках. Не торопись. Не наделай лишнего.

Ясмин уже несколько раз нерешительно касалась пальцами верхней пуговицы его рубашки, но отступалась в последний момент. Ему это надоело, и он сам ослабил ворот, а девушка воодушевленно продолжила дело, так что вскоре рубашка неряшливой птицей отлетела прочь. Пришла очередь её водолазки. Она с готовностью вытянула обе руки вверх, повинуясь направляющим движениям его ладоней, и сразу смутилась, оставшись в почти прозрачном белом кружевном белье.

Поцелуи одурманивали, голова кружилась. Ясмин лишь слегка удивилась, когда поняла, что Адам уверенно и точно чертит дорожки по внутренней стороне её бёдер. Она и заметить не успела, как это так получилось? Жесткая джинсовая ткань передавала касание коже, а дорожки сбегались воедино в комок пульсирующего нетерпения. Опьянев от происходящего куда больше, чем от пары глотков коньяка, Ясмин потянулась к молнии на его брюках.

— Тшш, — он предостерегающе поймал её ладонь, и вполне весомо вдавил в шкуру. — Лежи смирно.

— Тшш, — он предостерегающе поймал её ладонь, и вполне весомо вдавил в шкуру. — Лежи смирно.

Застёжка джинсов поддалась под ловкими мужскими пальцами легко, не сопротивляясь. Без плотной ткани ногам сначала показалось холодно, по коже побежали мурашки, чтобы через пару секунд исчезнуть. Сквозь полу прикрытые веки Адам внимательно следил за ней. Борьба смущения с желанием была настолько очевидной, что можно было писать картину. Может, когда-нибудь она её и напишет. Но не сейчас, когда на щеках и скулах полыхает краска стыда, а колени судорожно сжимаются. И, конечно, не теперь, когда накатывает очередная волна горячей расслабленности. Поверхностный вдох, судорожный выдох — и она покоряется. Лежит, раскинувшись, вцепившись пальцами в ворс ковра, и шелохнуться не смеет без его ведома. Только выгибается навстречу касаниям его пальцев и поцелуям. Кожа её на вкус была сладкой, с едва уловимой ноткой морской соли. И каждый поцелуй, каждое касание губ отзывалось в самом Адаме почти болезненной пульсацией. Какая же она чуткая! Он целует ключицу, и тонкая беззащитная шея выгибается вправо. Языком проводит по впадинке в основании шеи — и у неё почти рефлекторно сходятся лопатки, подталкивая грудь вперёд и вверх. Прокладывает дорожку поцелуев по животу до пупка — снова судорожно сжаты колени, и под пальцами его горячо и мягко.

Финальный аккорд. Адам осторожно опустил раскрытую ладонь на её живот, бережно и крепко прижимая к полу, а пальцы, которым по-прежнему горячо и мягко совершают несколько вдохновенных, бессознательных, рефлекторных движений. Он чувствует её тело, каждый вдох, каждый выдох, каждую чувствительную точку. И пока он держит её, со стоном выгибающуюся навстречу, с трудом подавляет бессознательное желание оставить на нежной шее откровенный безобразный засос.

Вместо этого Адам быстро отстранился и, отвернувшись, расстегнул молнию своих брюк. Несколько коротких, почти грубых касаний, и пришлось проглотить стон. В ушах стучала кровь, и он не был уверен, что ему это полностью удалось. А ведь было бы хорошо, если бы она ничего не заметила.

Ямин лежала на боку, смешно подложив под щёку ладошку, и не могла открыть глаза. Адам сидел рядом, она слышала его присутствие, ощущала запах распалённой кожи; просто знала, что он там. Пару раз, когда удавалось приподнять веки, она видела его обнаженную спину и растрёпанную макушку. Не надо было вставать, не нужно было ничего делать, не было никакой необходимости думать и размышлять. Прошло ещё немало времени, прежде чем ощущение реальности стало потихоньку возвращаться. Ясмин пошевелилась, зябко подбирая коленки к животу. Словно очнувшись от её движения, Адам встал, отвернулся, поправил брюки и отошёл к большому полированному столу — курить. Сделал одну затяжку, вторую…

Ясмин подумала и села. Образ мужчины, стоявшего, опершись бедром на широкую столешницу, и тянущего вязкий дым, отстранённо глядя в окно, так и просился на карандаш. Жаль блокнота нет накидать зарисовку… впрочем, девушка сомневалась, что прямо сейчас будет в состоянии рисовать.

— Иди ко мне, — позвала она, когда от сигареты осталось не больше трети.

Он странно посмотрел на неё. Потом сказал мягко, но голос был слегка хриплый.

— Хватит.

— Почему? — она не обиделась, просто удивилась. — Это же… я же не… ты ведь…

Адам мысленно усмехнулся: «А вот этот красноречивый монолог должен убедить меня в том, что у неё уже были мужчины. Прекрасно, верю. Всё равно ни одного толкового, одни дилетанты…» Но чтоб прекратить её мученические попытки объясниться, предложил свой вариант:

— Дурной тон.

Она сразу успокоилась. Снова откинулась на шкуру. Перекатила разлохмаченной головой по синтетическому меху.

— Адам. Дай мне сигарету.

Он не стал спорить. Поднёс пепельницу, помог прикурить. А когда она выдохнула, поймал губами тонкую струйку дыма, задев её нижнюю губу. Ещё раз и ещё… и вдруг выкинул такое, чего Ясмин никак не ожидала: резко шарахнулся прочь, рванулся к окну и распахнул высокую створку настежь, впустив в комнату шум дождя и запах сырости и самшита. А потом высунулся на улицу, насколько позволили плечи. Дождь намочил его волосы, стекал струйками по лбу, по скулам… Адам втянулся обратно, и подставил ладони под серые холодные струи. Набрал горсть и плеснул себе в лицо…

«Неужели здесь нет ванной?» хотела сострить Ясмин, но отчего-то промолчала.

А спустя ещё полчаса дождь закончился.

Сквозь облака цвета мокрого асфальта пробились желтые лучи, не дающие тепла, зато расцветившие парк затейливыми яркими пятнами.

В машине Ясмин свернулась — насколько позволял ремень безопасности — калачиком, закрыла глаза и немедленно задремала под монотонное тихое урчание мотора. Адам даже помедлил секунду, любуясь и умиляясь, прежде чем разбудить её чтоб высадить на том же месте, где встретил сегодня утром. На прощанье он не удержался и подушечками пальцев легонько коснулся кончика её носа, словно играл с шаловливым котёнком. Пальцы его были прохладными, девушка сморщила личико, потом улыбнулась. Сделала несколько шагов по тротуару, оглянулась, помахала рукой…