— Жуки.
Птица в несколько секунд расколола деревяшку на три части и выхватила оттуда каких-то жучков. Кролики понесли все, из чего она могла бы добыть себе пищу, и вскоре в канавке валялась целая груда щепок. Шишак углядел на дороге конский помет, преодолев отвращение, выудил оттуда нескольких червяков и принес. На похвалу Ореха он пробормотал только:
— Никогда ни один кролик в жизни не делал такого, — смотри галкам не проболтайся.
В конце концов, когда все изрядно устали, птица перестала выклевывать жучков и взглянула на Ореха:
— Все. — А потом добавила: — Йарк, сачем фам?
— Ты ранен? — спросил Орех.
Птица лукаво взглянула на Ореха:
— Нет ранен. Много драться. Немного шдать, потом лететь.
— Тут оставаться плохо, — сказал Орех. — Плохое место. Придет «хомба», придет ястреб.
— Йарк. Мною драться.
— Голову даю — он ведь и впрямь так просто не сдастся, — сказал Шишак, с восхищением глядя на двухдюймовый клюв и крепкую шею.
— Мы не хотим тебе плохого — сказал Орех. — Оставаться плохо. Мы можем помочь.
— Пшшли!
— Пойдемте, — тотчас сказал Орех приятелям, — Его надо оставить в покое. — И он поскакал к лесу. — Хорошо бы ястребы хоть сегодня не появлялись.
— А в чем дело, Орех? — сказал Серебряный. — Он злющий, паршивец. С ним не подружишься.
— Может, ты и прав, — отозвался Орех. — Но от синицы или малиновки нам толку мало. Они далеко не улетят. Нам нужна птица побольше.
— Да зачем она тебе понадобилась?
— Потом объясню, — ответил Орех. — Я бы хотел сначала посоветоваться с Черничкой и Пятиком. Но пошли домой. Ты, может, и не успел еще проголодаться, а я хочу есть.
После обеда Орех отправил всех достраивать городок. «Улей» уже почти закончили — хотя кролики не привыкли к долгой работе и никогда сами толком не знают, что закончено, а что нет, — и теперь рыли только тоннели и спальни. Но все же ранним вечером Орех еще разок сбегал к раненой птице. Она лежала на месте, ослабевшая, потерявшая осторожность, и едва трепыхнулась навстречу.
— Еще здесь? — сказал Орех. — Дерешься с ястребом?
— Нет, — ответила птица. — Нет, только смотреть, смотреть, всегда смотреть. Гласа плохие.
— Есть хочешь?
Птица не ответила.
— Послушай, — сказал Орех. — Кролики не едят птиц. Кролики едят траву. Мы тебе поможем.
— Сачем фам?
— Неважно. Мы устроим тебя в безопасном месте. Большая нора. И еда.
Птица задумалась.
— Ноги карошие. Крылья плохие. Ошень плохие.
— Тогда пошли.
— Ударишь меня — ударю тебя. Плохо будет.
Орех отвернулся. Птица снова заговорила:
— Блисско?
— Нет, не очень.
— Тогда пшшли.
Пошатываясь на своих сильных кроваво-красных лапах, птица с большим трудом встала. Потом подняла, распахнула крылья, и Орех отскочил, испуганный широченным взмахом. Но, скривившись от боли, птица тотчас сложила их снова.
— Крылья плохие. Иду.
Она покорно ковыляла вслед за Орехом, а он все же старался держаться от клюва подальше. Их появление вызвало в лесу целый шквал расспросов, но Орех оборвал приятелей необычно резко:
— Идите, займитесь делом, — сказал он Алтейке и Одуванчику. — Птица ранена, ей надо найти укрытие, пока она не поправится. Скажите Шишаку, чтобы показал вам, как добывать ей еду. Жуков и червяков. Попробуйте дать кузнечиков, пауков… что найдете! Дубок! Желудь! И ты, Пятик, да, ты тоже — ну-ка приди в себя. Нужна открытая широкая яма, в ширину больше, чем в глубину, с плоским дном ниже уровня входа, — ее нужно вырыть до темноты.
— Но, Орех, мы копали весь день…
— Знаю, Я помогу, но чуть позже, — очистил Орех. — Начинайте. Скоро стемнеет.
Изумленные кролики, ворча, подчинились приказу. Власть Старшины подверглась новому испытанию, но с помощью Шишака Орех своего добился. А Шишак, не имея ни малейшего понятия, что задумал Орех, до того поразился мощи и мужеству птицы, что уже согласился с мыслью дать ей приют и решил не вдаваться в подробности. И пока Орех, как умел, рассказывал новой знакомой о жизни кроликов и об элилях, о временном доме, который сейчас ей готовят, Шишак присматривал за работами. Еды раздобыли немного, но в лесу птица явно осмелела и, хромая, пыталась сама отыскать что-нибудь съестное.
А Шишак и его помощники в конце одного из лесных выходов еще до наступления часа сов вырыли просторную нору. Пол они выстелили буковыми листьями, прутьями и в это импровизированное гнездо водворили свою гостью до наступления темноты. Птица все еще никому не доверяла, но боль все же сломила ее. Она была слишком беспомощна и, конечно, только поэтому решилась попытать счастья в чужом доме. Кролики заглядывали в нору и в полумраке видели темную поднятую головку, черные зоркие глаза. Она не решалась спать до тех пор, пока после ночного «силфли» все не ушли в норы.
Чайки-поморники живут в стаях. Они селятся колониями, где вместе едят, болтают и дерутся друг с другом целыми днями. Они не любят одиночества и холостяцкой жизни. Во время брачного периода стаи поморников перебираются на юг, и тогда раненая чайка может оказаться одна. Поморник, которого нашли кролики, был злобным и подозрительным лишь от боли, от раздражения, что отстал от своих и не может летать. Но на следующее утро к нему уже вернулась обычная жизнерадостность. Компанию ему составлял Шишак. Шишак и слышать не захотел о том, чтобы заставить своего нового приятеля самого искать себе пищу. К «на-Фриту» кроликам удалось накормить гостя — по крайней мере, на время, — и теперь в жару все убежали поспать. А Шишак остался и, не скрывая восхищения, проболтал с ним несколько часов кряду. Во время вечернего «силфли» под обрывом, где Колокольчик рассказывал свою сказку про Эль-Ахрайраха, он присоединился к Ореху и Падубу.
— Как он там? — спросил Орех.
— Кажется, намного лучше, — отозвался Шишак — Ты же видел, какой он выносливый. Бог ты мой, что у них за жизнь! Ты даже не представляешь, сколько ты потерял! Я бы сидел да слушал с утра до вечера.
— Кто его ранил?
— Кошка на ферме. Раньше он про кошек и слышать не слышал. Она повредила ему крыло, но наш тоже ей всыпал так, что она удрала. Ему удалось долететь сюда, но потом крыло разболелось. Подумать только — подраться с кошкой! Теперь-то я понимаю, что ничего не видел в жизни. А ведь кролик тоже может не струсить перед кошкой. Знаешь…
— Но что же что за птица? — перебил Падуб.
— Я пока еще не разобрал, — отвечал Шишак — Если я правильно понял — а я совсем не уверен что это так, — там, откуда он прилетел, их целые тысячи — больше, чем мы можем себе представить И когда взлетает вся стая, небо становится белым, а в брачный сезон гнезд на скалах — как листьев в лесу. Так он сказал.
— Но где это? Я никогда не встречал ни одной такой птицы.
— Наш говорит, — отметил Шишак, глядя Падубу прямо в глаза, — наш говорит — далеко, где заканчиваются холмы и земля.
— Ну, положим, закончились они. И что дальше?
— Дальше — вода.
— Ты хочешь сказать, река?
— Нет, — сказал Шишак, — не река. Наш говорит там огромная водяная пустыня, которая тянется во все стороны, сколько хватает глаз. И другого берега не видно. Его просто нет. Берег только один — с той стороны; там они и живут. Ну, я не знаю… должен сказать, я сам до конца этого не понял.
— Он что, хочет сказать, что был на краю земли и вернулся обратно? Быть этого не может.
— Не знаю, — сказал Шишак, — но уверен, что он не лжет. Он говорит, что вода там все время движется и бьется о берег, и если птица не слышит этого звука, она может сбиться с дороги. А зовут его Кехаар. Он говорит, именно так шуршит вода на камнях.
Против воли кролики заслушались.
— Ну а почему же он здесь? — спросил Орех.
— Здесь ему делать нечего. Он давно должен был вернуться к Большой Воде, туда, где у них гнезда. Наверное, зимой там слишком холодно и неуютно, и большинство улетает вглубь с побережья. А летом они возвращаются. Весной нашего гостя уже один раз ранили. Рана была пустяковой, но пришлось задержаться. Он вертелся рядом с грачовником и набирался сил. Потом окреп, улетел и как раз по дороге к гнездовью остановился на фермерском дворе и повстречался с кошкой.