— Значит, он опять улетит, как только поправится? — спросил Орех.

— Да.

— Тогда мы напрасно теряем время.

— Что значит «напрасно», Орех?!

— Позови Черничку и Пятика, да, и еще Серебряного. Я все объясню.

Еще с большим удовольствием, чем в прежние времена на лугах Сэндлфорда, кролики наслаждались вечерним покоем, когда лучи заходящего солнца освещают всю цепь холмов, а трава отбрасывает тени вдвое длиннее их самих, когда прохладный воздух полон запаха чабреца и шиповника. Конечно, они ничего не знали об этих холмах, не знали, что несколько сотен лет подряд здесь кипела жизнь. Но теперь тут больше не гонят овец на пастбища, и крестьяне из Кингсклера или Сидмонтона не проходят по здешним лугам ни по делу, ни на прогулку. В полях Сэндлфорда кроликам доводилось видеть людей чуть не каждый день. Здесь же, с самого первого дня, только один раз они заметили всадника. Оглядев собравшуюся в траве небольшую компанию, Орех подумал, что все — даже Падуб — успели окрепнуть, потолстеть и выглядят куда лучше, чем в тот вечер, когда появились здесь впервые. И что бы там ни случилось дальше, он все же привел их в хорошее мест.

— Живется нам тут неплохо, — сказал он, — по крайней мере, мне так кажется. Теперь мы не похожи на кучку бродяг. Но кое-что меня все-таки беспокоит. Странно, что только я и ломаю над этим голову. А ведь если ном не удастся найти выход, этот городок, как бы мы ни старались, опустеет, и очень скоро.

— О чем это ты, Орех? — спросил Черничка.

— Помнишь Нильдро-хэйн? — спросил Орех.

— Никогда ей не бегать по травке. Бедный наш Земляничка.

— Знаю. Но я говорю о том, что мы пришли сюда без крольчих, а раз нет крольчих — значит, не будет крольчат, а это значит, что через несколько лет в городке никого не останется.

Может показаться невероятным, что раньше никто из кроликов не вспоминал об этом. Но у кроликов жизнь всегда ходит рядом со смертью, а когда смерть подбирается совсем близко, мысль о спасении вытесняет все остальное. А сейчас, на закате, на пустынном, приветливом склоне, сидя рядом с уютной норой, чувствуя в брюшке приятную тяжесть свежей травы, Орех всем своим существом ощутил, как им всем не хватает семьи. Все молчали. Одни грызли траву — другие просто грелись в последних лучах. В вышине, где еще было совсем светло, пел жаворонок. Он парил, потом, все еще распевая, стал медленно опускаться, приземлился, мелко-мелко забив крылышками, а потом, виляя хвостом, скрылся в траве. Наконец Черничка сказал:

— Что же делать? Опять срываться с места?

— Как получится, — ответил Орех. — Но надеюсь, что нет. Я хочу только найти и привести сюда несколько крольчих.

— Откуда?

— Увести из другого племени.

— Ишь ты! Как же его найдешь? Ветер ни разу не принес даже намека на запах кроликов.

— Я не знаю, — сказал Орех. — Но знает птица. Птица все видит сверху.

— Молодец, Орех-рах! — воскликнул Черничка. — Вот так мысль! Отличная мысль! Птица за один день облетит столько, сколько нам не обежать за год! Л ты уверен, что мы ее уговорим? Она, конечно, скоро поправится, но что если потом просто возьмет и улетит?

— Тогда не знаю, — сказал Орех. — Мы можем пока лишь добывать ей корм да надеяться на лучшее. Шишак! Вы, кажется, подружились, так, может, ты и попробуешь объяснить, как это важно для нас. Ей нужно просто облететь холмы и сказать, что где есть.

— Предоставьте это мне, — ответил Шишак — Я знаю, как подступиться.

Причину беспокойства Ореха все поняли сразу и сразу сообразили, что их ожидает. Они и сами все понимали. Но он, как и положено Старшине, сумел вслух высказать то, что лежало на сердце каждою. А идея послать на разведку поморника понравилась всем, и все сразу молча признали — даже Черничке пока далеко до Ореха. Почем в разведке фунт лиха, знал каждый — кролики все разведчики от природы, — потому, услышав, как Старшина предложил вдруг послать вместо кролика чайку, злющую и чужую, они решили если затея и впрямь удастся, значит — Орех у них умный, как сам Эль-Ахрайрах.

В следующие несколько дней кроликам немало пришлось потрудиться, чтобы досыта накормить Кехаара. Желудь и Плошка хвастали тем, что ловчей других ловили насекомых и в огромных количествах таскали ему жуков и кузнечиков. Теперь поморник страдал только от недостатка воды. Отчаявшись, в поисках влаги он терзал длинные стебли. Но на третью ночь пошел дождь. Лил он часа три-четыре. По дороге растеклись лужи. Трава полегла под порывами налетевшего из-за холмов южного ветра и стала похожа на тусклое дамасское серебро. Огромные буковые ветви, едва шевелясь, громко шумели. Поморник забеспокоился. Он метался в норе, глядя на мчавшиеся тучи и с ходу заглатывая корм, который носили ему кролики. Все насекомые попрятались, и теперь искать жучков, выцарапывать их из убежища стало еще трудней.

Как-то в полдень Ореха, который, как всегда, поселился в одной норе с Пятиком, разбудил Шишак и сказал, что его зовет Кехаар. Орех прямиком побежал к поморнику. Он сразу заметил, что птица линяет. Голова побелела, и только вокруг глаз остались темно-коричневые круги Орех поздоровался и невероятно удивился, услышав, что Кехаар отвечает на ломаной, спотыкающейся лапини. Кехаар подготовил коротенькую речь.

— Местер Орек, тфои кролики много трудились, — сказал Кехаар. — Я еще не фсе… Скоро фсе.

Кехаар сбился на лесное наречие.

— Местер Шишак парень што надо.

— Да, это так.

— Он сказать — у фас нет подрушек. Нет фобще. Фам плохо.

— Да, это правда. И мы не знаем, что делать. У нас нет ни одной крольчихи.

— Слушай. У меня ба-альшой, кароший план. Крылья — карошо. Ветер коншится, я — лететь. Для фас. Искать подрушек и сказать, где есть. А?

— Какая замечательная мысль, Кехаар! Как ловко ты это придумал! Ты хорошая птица.

— В этот год у меня тоше нет подрушки. Ошень поздно. Все подрушки уше в гнездах, на яйцах.

— Очень жаль.

— Другой раз. Теперь искать для фас.

— Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы тебе помочь.

На следующий день ветер стих, и Кехаар два раза ненадолго вылетал из норы. Но прошло три дня, пока он смог отправиться на поиски. Стояло прекрасное июньское утро. Он то и дело выхватывал из травы водившихся во множестве на холмах улиток, раскалывая огромным клювом их белесые домики, и вдруг неожиданно повернулся к Шишаку и сказал:

— А теперь я полететь для фас.

Он распахнул крылья. Над Шишаком взвилась двухфутовая арка, он замер, а белоснежные перья затрепетали над его головой в своеобразном прощании. Прижав на поднявшемся ветру уши, Шишак наблюдал, как Кехаар тяжеловато поднялся в воздух. Его тело, стройное и прекрасное на земле, показалось снизу похожим на коротенький толстый цилиндрик, спереди у которого меж круглых черных глазок торчал красный клюв. Поморник завис над Шишаком, раскинув крылья, то срываясь вниз, словно в яму, то поднимаясь. Потом он набрал высоту, скользнул вбок над зеленым лугом и исчез за северным склоном. Шишак вернулся в буковый лес доложить, что поморник отправился на разведку.

Его не было несколько дней — такого кролики не ожидали. Орех, зная, как Кехаар тоскует без пары, решил даже, что больше они ею не увидят, что их друг прямиком полетел к Большой Воде и к своей орущей гнездящейся стае, о которой с таким воодушевлением рассказывал Шишаку. Орех, как мог, скрывал свое беспокойство, но однажды, оставшись с Пятиком наедине, не выдержал и спросил, что тот об этом думает.

— Он вернется, — не колеблясь, ответил Пятик.

— А с чем?

— Откуда мне знать, — отозвался Пятик. Но позже в норе, когда они оба задремали, он вдруг забормотал: — Дары Эль-Ахрайраха. Обман… страшная опасность… жизнь рода. — Орех, проснувшись, пристал было к нему с расспросами, но Пятик, кажется, даже не заметил, как что-то сказал вслух.

Почти целые дни Орех наблюдал за небом, ожидая возвращения Кехаара. Он стал резким, угрюмым, и как-то раз, когда Колокольчик съязвил, что, мол, от тоски по пропавшему другу у местера Шишака мех на шапочке полинял, Орех показал, что такое гнев Главного сержанта,[20] — он ударил беднягу и гонял по всему «Улью» до тех пор, пока не вмешался Падуб и не выручил своего преданного шута.