— Ладно, если бы новости не были плохими, ты бы не пришел.

Говорящая обращалась к нам из люка в потолке; я не могла определить, плодами геномики или мутации были ее перепончатые губы, серповидные глаза и колючий голос. Пальцы ее, покрытые драгоценными наростами, впивались в края люка.

Хэ-Чжу двинулся прямо под люк и обратился к Ма-На-Арак, называя ее «мадам». Как я поняла, она была хозяйкой заведения. Наше отделение стало заразным, сообщил он ей, Мефи и его ячейка арестованы, Си-Ли подстрелен разрывной пулей и убит, так что новости вряд ли могут быть хуже.

Язык у Ма-На-Арак был в два раза длиннее обыкновенного; он раз-другой свернулся и развернулся — она прихлопнула им муху. Глаза ее поблескивали в чердачном мраке. Она спросила, как далеко распространилась зараза. Хэ-Чжу сказал, что пришел как раз затем, чтобы найти ответ на этот вопрос. Мадам приказала нам незамедлительно пройти в гостиную.

То была проходная комната между шумной кухней и фальшивой стеной, освещенная слабым соляром. На краю чугунной жаровни, которая, несомненно, была старше этого здания, если не всего мегаполиса, ожидала чашка звездомеси. Мы уселись на поношенные напольные подушки. Хэ-Чжу отхлебнул напиток и велел мне снять капюшон. Обитый досками потолок заскрипел под тяжелыми шагами, распахнулся люк, и появилось лицо Ма-На-Арак. Увидев меня — Сонми, — она не выказала никакого удивления.

Затем древняя жаровня — как выяснилось, снабженная ультрасовременной схемотехникой — зажужжала. Сфера темного сияния и преломленной тишины распространялась, пока не заполнила всю гостиную, разжижая кухонные шумы. Наконец пегий свет над жаровней приобрел форму карпа.

Ну да, карпа, рыбы. Этакий величавый перламутрово-оранжевый полуметровый карп, с грибовидными наростами и усиками, как у мандарина. Один ленивый взмах хвоста — и он устремился ко мне. По мере его продвижения раздвигались корни водяных лилий. Древние его глаза читали мои; боковые плавники поднимались и опадали, удерживая его в неподвижном парении. Карп опустился на несколько сантиметров, чтобы прочесть надпись на моем ошейнике, и я услышала свое имя, произносимое старческим голосом. Я оглянулась на Хэ-Чжу, но в сумрачном подводном воздухе тот был едва виден.

— Я от души рад вас увидеть, — голос, поступавший по 3-мерке, явно принадлежал человеку образованному, но был приглушенным и надтреснутым, — и польщен возможностью с вами познакомиться. Я — Ан-Кор Апис, из Союза. Прошу простить меня за такое визуальное представление; этот камуфляж — необходимая предосторожность, поскольку люди Единодушия прочесывают сейчас передачи на всех частотах.

Поколебавшись, я ответила, что понимаю.

Ан-Кор Апис пообещал, что очень скоро я буду понимать гораздо больше, и попросил еще немного потерпеть. После этого он качнулся по направлению к Хэ-Чжу:

— Командир Им?

Хэ-Чжу поклонился и доложил, что подверг эвтаназии Си-Ли.

Апис сказал, что уже знает об этом и что никакой анестетик не успокоит боль Хэ-Чжу. Он напомнил Хэ-Чжу, что на самом деле Си-Ли был убит Единодушием, а Хэ-Чжу лишь избавил своего брата от мук. Он постарался уверить Хэ-Чжу, что жертва Си-Ли не была напрасной. Затем последовал короткий обмен информацией: шесть ячеек оказались скомпрометированы, а еще двенадцать — выжжены. «Хорошей новостью» было то, что Советнику Мефи удалось покончить с собой, прежде чем начались неврологические пытки. Затем «карп» приказал моему товарищу выйти из Сеула через Первые Западные Ворота, чтобы в сопровождении группы направиться к северному лагерю, и велел хорошенько поразмыслить над полученными советами.

Карп закружился, исчезая в стене гостиной, прежде чем появиться вновь, пройдя сквозь мою грудную клетку.

— Вы мудро выбрали себе друзей, Сонми, — сказал мне Апис. — Вместе мы добьемся перемен, исторических перемен, которые преобразуют наше общество до полной неузнаваемости.

Он пообещал, что в скором времени мы снова встретимся. После этого сфера съежилась, опять спрятавшись в жаровне, а гостиная приобрела прежний вид. Карп сделался струйкой света, точкой и, в конце концов, вообще ничем.

Буквально через несколько минут к нам был препровожден их специалист по имплантации Душ. Худощавый, с незапоминающейся внешностью, он профессионально-небрежно осмотрел разорванный палец Хэ-Чжу, извлек пинцетом крошечное яйцо из пакетика с гелем, поместил его в незажившую ткань и обрызгал сверху жидким кожным покровом. Я с недоумением думала о том, как наличие такой неприметной с виду точки может предоставлять своему носителю все права потребительского общества, а отсутствие, напротив, обрекать человека на жалкое прислужничество или нечто худшее.

— Теперь вас зовут Ок-Кён Пхё, — сказал имплантатор Хэ-Чжу, добавив, что любой сони сгрузит его фиктивную биографию.

Затем он повернулся ко мне и достал лазерные кусачки. Они перережут сталь, но живые ткани даже не поцарапают, заверил он меня. Первым делом он удалил мой ошейник: я слышала щелчок, мне было щекотно, когда ошейник стягивали, а потом он оказался у меня в руках. Странное это было чувство, Архивист: словно тебе предложили подержать собственную пуповину.

— Так, теперь подкожный штрих-код.

Он смазал мне горло анестетиком, предупреждая, что на этот раз будет больно, однако увлажняющее поле на лезвии его инструмента не позволит штрих-коду взорваться при соприкосновении с воздухом, оторвав мою голову от туловища.

— Остроумно, — сказал Хэ-Чжу, приглядевшись.

— Разумеется, остроумно, — резко ответил имплантатор. — Я сам его разработал. Досадно, что нельзя запатентовать.

Он велел Хэ-Чжу стоять наготове с салфеткой; горло мне пронзила как бы зазубренная боль. Когда Хэ-Чжу остановил кровотечение, имплантатор показал мне прежний опознавательный знак Сонми-451 — микрочип, который он держал пинцетом. Он пообещал избавиться от него сам, очень аккуратно. Затем обрызгал мою рану заживляющим средством и наложил пластырь телесного цвета, велев мне сменить бандаж перед сном.

— А теперь, — продолжал он, — я совершу преступление настолько неслыханное, что у него даже нет названия. Одушевление фабрикантки! Чем будет вознагражден мой гений? Фанфарами? Нобелевкой и университетской синекурой? Увы! Единственное, чем я буду гарантированно вознагражден, так это скамьей в Доме Света.

И, добавил Хэ-Чжу, абзацем в истории борьбы против корпократии.

— О, благодарю, брат, — отозвался имплантатор. — Целым абзацем.

Эта операция тоже была быстрой. Он положил мою правую ладонь на салфетку, обрызгал подушечку моего правого указательного пальца коагулянтом и анестетиком, сделал надрез менее сантиметра длиной, вставил Душу и наложил кожу, пряча от глаз все, что могло бы свидетельствовать о моем внезапном вознесении в слой чистокровных. На этот раз склонность к циничным сарказмам не укрыла его истинной сущности.

— Да принесет твоя Душа удачу тебе в земле обетованной, сестра Юн-А Ю.

Я поблагодарила его. Я совсем забыла, что Ма-На-Арак наблюдает за всем происходящим из потолочного люка, но теперь она заговорила.

— Сестре Ю лучше получить вместе с новой Душой и новое лицо, иначе на ее пути к земле обетованной могут возникнуть неприятные вопросы.

Да, именно так. Привратник проводил нас до самой улицы Тхёкёро, северной границы Хвамдонгиля, за которой начинаются более респектабельные кварталы. Мы опустились в некогда модный пассаж в Синчхоне и поднялись на эскалаторе через ряд многоусток, монотонно бубнивших псалмы Имманентному Председателю. Мы прибыли к похожему на лабиринт огороженному участку на уровне навеса над мегаполисом, куда часто наведываются только потребители, точно знающие, что им надо. Хэ-Чжу провел меня через изгибы и повороты, вдоль которых тянулись неприметные входы и загадочные таблички с именами; в тупичке, в нише возле невзрачной двери, цвела тигровая лилия.