– Да, но, скорее всего, непосредственного отношения к нам это не имеет. Ты вот что, доцент. Сейчас девоньке надо восстановить силы. Потом поработай с ней как следует и по инциденту в пятницу, и вообще: она талантлива, в том числе и по НЛП. Думаю, если справится со вторым барьером, сможет тренировать «лис».

– Какая из меня «лиса», Данила Аркадьевич! – подала голос «седьмая». – «Лисы» согласно теории должны начинать с нуля при полном отключении от обыденной жизни.

– Ну, с чего-то надо начинать, – возразил Суворов.

– И не спорь с начальством, – улыбаясь, подхватил Струев.

Постучавшись, зашел Сомов, кивком поздоровался и молча остановился у дверей.

– Вот что, милый, – обратился к нему Суворов, – «седьмая» третьи сутки работает на износ. Проверить, витаминизировать, покормить и погрузить в глубокий сон. Ты и сам знаешь, что делать.

Сомов снова кивнул, затем позвал девушку взмахом руки и молча вышел, увлекая за собой «седьмую».

– За что мне нравится наш Пилюлькин, – сказал Струев, – так это за красноречие.

– Ладно, доцент, что ты мне хотел сказать?

– Данила, я нашел совершенно гениального Кулибина, у которого есть только один недостаток.

– Какой же недостаток?

– Скажу позже.

– Где этот твой Кулибин?

– Он только что прошел все круги ада нашей проверки и накачки и до сих пор здесь, в этой самой… переговорной.

– Хм… Зачем он нам?

– Данила, ты в своем уме?! Если кто-то и сможет взять на себя все техническое обеспечение и за два – два с половиной года подготовить технологическую базу не только для первой части Проекта, но и для дальнейшего, то это он.

– Хорошо, – Суворов хлопнул ладонью по столу и встал, – пойдем посмотрим на твоего гения с недостатком.

Они вышли из кабинета, в дверях столкнувшись с Лизой, несущей поднос с двумя чашками чая. «Потом», – кинул на ходу Суворов. Переговорная, упомянутая Струевым, была хорошо оборудованной и изолированной комнатой для допросов с односторонне прозрачной стеной. Когда Суворов и Струев подошли к этой стене снаружи, то увидели, что внутри сидит на одиноком стуле посредине помещения молодой высокий сутулый человек с густой черной шевелюрой.

– Ага, – улыбаясь, повернулся Суворов к Струеву, – это и есть его недостаток?

– Нуда…

– Ты, доцент, оказывается, не только ксенофоб, но и расист.

– Напрасно вы так, господин хороший, – отозвался Струев, – ведь это я его рекомендую. Но я прекрасно понимаю, чего здесь можно опасаться.

– Как его фамилия? Цуккерман?

– Штейман, – ответил Струев, – Борис Михайлович Штейман. Еврей даже по паспорту.

– Он, правда, настолько хорош?

– Данила, ты не представляешь, насколько.

– Хорошо, почему ты решил, что он будет верен?

– Я же сказал, его проверили по-всякому.

– Ладно, я хочу поговорить с ним, – сказал Суворов и направился к двери в «переговорную», захватывая по дороге стул.

– Эй, Данила, ты уверен, что тебе следует ему показываться сейчас?

– Ты же сказал, что ему можно верить, – ответил Суворов, – и потом, после сегодняшнего ему все равно дорога либо к нам, либо на дно Яузы.

Суворов решительно раскрыл дверь в комнату, вошел и поставил свой стул напротив стула Штеймана.

– Здравствуйте, господин Штейман, – произнес он, садясь. – Меня зовут Данила Аркадьевич Суворов. Мне сказали, что вы великий мастер, надежда отечественного хай-тека.

– Если ваши товарищи не преувеличили, – отозвался Штейман, – то в области электроники и компьютерных технологий я… что-то вроде того.

– Что же, заниженной самооценки у вас нет. Полагаю, вам достаточно хорошо объяснили, чем мы занимаемся, и насколько это опасно, – Штейман закивал, – ну так вот, хотелось бы знать, зачем вам это?

– А что мне еще делать? Работать на Брайтоне?

Штейман говорил спокойно и даже уверенно. У Суворова не возникло и тени сомнения в его искренности. Это было вполне естественно после накачки. «Если он не суперагент, – подумал Суворов, – то он, похоже, и не пытался сопротивляться накачке. Решение он уже принял». Допрашиваемый воспринимал все происходящее с ним как должное.

– Возможно, работа на Брайтоне – вовсе не плохой выбор, – сказал Суворов. – А люди, которые здесь собираются, рискуют своей жизнью каждую минуту ради русской национальной идеи.

– Это я понимаю. И готов присоединиться.

– Но вы еврей, господин Штейман, – возразил Суворов, – а евреи, я полагаю, русскую национальную идею на дух не переносят. Диаспора и всеобщая взаимопомощь евреев – да. Всеобщая мировая демократия – да, государство Израиль – да, но Россия для России – это, согласитесь, совсем не еврейская идея.

– Господин Суворов, – ответил Штейман, – вам известны русские, которым до лампочки русская идея или такие русские, которые считают, что никакой русской идеи нет вообще, есть только глупость и неспособность жить цивилизованно? Именно русские, господин Суворов. Вам известны такие?

– Эти люди – подонки или обманутые слабаки, но они остаются русскими со всеми вытекающими отсюда последствиями. Даже если они татары, чукчи или негры.

– Ну а я еврей.

– И потеряли еврейскую аутентичность?

– И да, и нет. Ладно, я зайду с логической стороны. Израиль обречен, это видно всем здравомыслящим людям. Американские евреи подставили и при случае бросят на произвол судьбы евреев палестинских. Америка мне вообще не нравится. Кроме того, я достаточно подробно изучил историю прихода евреев в царскую Россию и возникновения так называемой черты оседлости. Я уж лучше буду с Россией, но с Россией сильной и даже дерзкой, если угодно. А вы, господа, как раз…

– Но ведь этого недостаточно, господин Штейман. Мы все – патриоты. Надо любить Россию.

– Экстремальные русские националисты среди чистокровных евреев – не такая уже редкость…

– Не заговаривайте мне зубы!

– И не пытаюсь. Считайте, что я русский. Вы же националисты, имперцы, а не фашисты. Не наплевать ли вам, какие убеждения будут у моих детей, если они вообще появятся, эти самые дети?! Вам нужен я? Если да, то вот он я. Берите. Нет – пускайте в расход.

– Вам уже все равно?

– Я сегодня много пережил. Ваши товарищи надо мной хорошо поработали. Но представьте, мне не все равно. Я бы предпочел, чтобы вы не убивали меня, а использовали на благое дело.

– Хорошо. Вы понимаете, что в случае предательства или вашего пленения мы убьем вас и вашу семью?

Штейман кивнул, затем проговорил:

– С моей семьей все несколько и сложнее, и проще. Все мои уехали в Израиль. Я дал все необходимые данные вашим товарищам. Но, думаю, что их скорее прирежут арабы, чем до них доберетесь вы.

– Дело не в этом, господин Штейман… Но о ваших близких поговорим попозже. Ладно. Что вы можете?

– Все, – просто ответил Штейман. – Кроме того, у меня есть хорошие каналы на Японию, Южную Корею и Тайвань. Там можно на первое время организовать производство малых серий комплектующих, которые нам потребуются, да и потом…

– Слушайте, а вы часом не в новую элиту хотите попасть?

– Я работать хочу, работать! – Штейман сжал кулаки. – Вы можете это понять, Суворов? Не прозябать, не крутиться, не ловчить, а работать!

– Ладно, Штейман, – сказал Суворов вставая, – у вас будет возможность поработать. Вы принесете клятву одному из моих соратников. Мы вас спрячем. Жить будете совсем не в домашней обстановке. И еще. Не обижайтесь, но, несмотря на клятву, вам еще долго не будут доверять.

– Я это понимаю, – сказал Штейман, – я это очень хорошо понимаю… Я как раз хотел сказать, что для вас это будет очень хорошей гарантией. И… Простите за занудство, но я хочу поскорее приступить к работе.

– Приступите, – бросил Суворов через плечо и вышел из «переговорной». – Доцент, бери с него клятву, определяй фронт работ и распорядись о его обустройстве.

– Быстрый ты, однако…

– Или, – ответил Суворов, – когда появится Филиппова, не забудь вписать ей в график капитальную проверку этого типа с подставой. Где-нибудь на май – июнь… Уж никак не позже августа. И глаз с него не спускать!