Столовая нижнего уровня базы практически ничем не отличалась от таких же столовых на других уровнях, кроме размера и наличия отдельных кабинетов. Здесь принимали пищу только важные гости, высокие начальники и ключевые специалисты, работающие на этом уровне базы. Отдельные, отгороженные от общего зала кабинеты были оборудованы компьютерными терминалами и стационарными пультами спецсвязи для тех, кто даже за едой не мог оторваться от дел. В рабочие же помещения можно было проносить только напитки, и это правило в одинаковой степени действовало в отношении и Старшего Советника, и самого младшего чина обслуживающего персонала.

Суворов, подходя к столовой, встретил Киреева.

– Привет, Сашка.

– Здравствуй, Данила. Решил все-таки поесть? Слава богу, а то в выходные ты в столовую заходил только на завтрак. А Иван, тот вообще…

– Что «вообще»? – спросил Суворов.

– Первый раз заявился в столовую за неделю и, как всегда, под этим делом…

– Ты что, врач, что ли? Считаешь, кто когда ел? Слушай, а ты килокалории за доцентом не подсчитывал?

– А что там считать! – махнул рукой Киреев. – Пища лишь малая добавка к тем калориям, что он получает от виски и коньяка. Слушай, Данила, я не понимаю, почему мы действуем так. Мы отменили «невод», мы попрятались по норам, мы ничего не делаем, и все потому, что ты надеешься на то, что наш находящийся во власти Диониса спаситель…

– Он работает, – перебил Суворов, – возможно, он уже близок.

– К чему, Данила?

– У тебя есть свой план, Сашка?

– Есть.

– Вот и представь мне рапорт. Обещаю, я внимательно его изучу.

Киреев махнул рукой и пошел прочь. Суворов зевнул. «Раньше меня клонило в сон после обеда, – подумал он, открывая дверь в столовую, – но чтобы до… Совсем старею, так растак!» Причина раздражения Советника Киреева собственной персоной сидела в одиночестве за столиком практически прямо посередине зала. «Субчик кушает супчик…» Суворов подсел к Струеву за столик.

– Приятного аппетита, – буркнул он.

– Спасибо. И тебе, – отозвался Струев. – А что мы такие хмурые? О, и, как всегда, трем глаза после трех…

– Я хотя бы их не заливаю, – огрызнулся Суворов.

Подошел военный в надетом поверх формы белом халате. Суворов в своей обычной манере повертел рукой в том смысле, мол, все равно что и побыстрее. Военный удалился и вернулся через минуту с подносом со стандартным обедом из трех блюд.

– Курочка должна быть особенно хороша, – сказал Струев.

– Ты тоже хорош, – отозвался Суворов, – ты мне обещал, что не будешь пить, а сам трезвый бываешь только до того, как промыл утром зенки.

– Не, я еще до чистки зубов на грудь принимаю.

– Доцент, мы здесь уже месяц…

– Почти месяц, – поправил Суворова Струев, отодвинул от себя тарелку, промокнул губы салфеткой, скомкал ее, бросил в тарелку, взял другую салфетку и стал что-то чертить на ней обратной стороной ложки.

– Президент здесь уже второй день, – продолжил Суворов, с удивлением отмечая, что вместо злости он чувствует лишь вялое раздражение, – на кой ляд я его сюда притащил?

– Я попросил, – безмятежно ответил Струев, – он здесь нужен.

– Зачем?

– Объясню. Но потом. Ты кушай суп, очень вкусно у нас номенклатуру кормят.

Суворов принялся за еду, а Струев, понизив голос, спросил:

– Данила, тебе слово «конкуренты» что-нибудь говорит?

– Я знаю русский язык, доцент. Что там с конкурентами? В каком смысле?

– Да, милый, – протянул Струев, – я так и думал. Слушай, Данила, я вот алкоголик как бы, у меня с памятью должен быть полный швах, а помню я больше тебя. Вот тебе еще один пример. Ты усматриваешь связь между словом «педик» и Девятым мая?

– Ты совсем, что ли, очумел?! – вскинулся Суворов. – Совести нет, стыд-то хоть остался?

– А ты не ори, – спокойно и все так же тихо проговорил Струев, – кушай супчик, а то остынет. Еще один вопрос, о великий. Что тебе говорят даты 7 и 8 июня 2006 года?

– Ничего… Ну, это было время интенсивной подготовки к всплытию…

– Ты помнишь, когда мы начали использовать вот эти штуки? – Струев положил на стол свой персональный коммуникатор.

– Что, 7 июня 2006 года и начали? – спросил Суворов. – Почему я должен это так точно помнить?! Что, ты докопался?

– Больше вопросов нет, – Струев сгреб со стола свой коммуникатор, убрал его в карман и хлопнул рукой по столу, слегка пододвинув к Суворову салфетку, с которой он развлекался во время разговора.

– Да пошел ты! – Суворов отвернулся от собеседника.

– Уже иду. Даже курочку есть не буду. До встречи, о великий.

Струев встал и слегка неуверенной походкой вышел из столовой. «Клоун, мать растак!» – зло подумал Суворов и продолжил есть свой суп, уже чувствуя, как одновременно пропадает от раздражения аппетит и начинают наливаться свинцом глаза. Первое он доел, фактически давясь. Впереди его ждал или двухчасовой послеобеденный сон, или бестолковое окончание дня, сначала в борьбе с дремотой, потом, поздним вечером, с бессонницей. Чисто механически Суворов взял салфетку не из вазочки, а со стола. Он промокнул ею губы и уже собирался скомкать, когда увидел, что именно выдавил на ней ложкой доцент. С салфетки на Суворова смотрела звезда Давида. «Совсем сбрендил! – подумал Суворов. – Только жидомасонского заговора нам не хватало!»

– Вестовой! – позвал он. – Кофе. Быстро. Крепкий.

Через минуту до Суворова уже дошло, что означала звезда Давида на салфетке. Он пил обжигающий черный кофе, стараясь осилить его побыстрей и все пытался вспомнить, что же такого случилось в июне 2006 года, что Струев так зациклился на этом. И еще он силился сообразить, что может быть общего между Днем Победы и половым извращением. «Из нас двоих кто-то точно придурок», – подумал Суворов, вставая из-за столика. Когда он подошел к помещению И-96, в котором работал Штейман, дверь сразу, чмокнув и зашипев, открылась. Суворов вошел. Струев сидел на одном из столов, болтая ногами и держа в руке бутылку коньяка. Штейман стоял около компьютерного терминала и смотрел на настенные часы. Его рука зависла над клавиатурой, и он даже не обернулся на вошедшего. Дверь за спиной Суворова с шипением и отвратительным чмоканьем закрылась. Струев отхлебнул из бутылки и сказал:

– Проходи, милый, третьим будешь.

– Да что вы тут!.. – заорал было Суворов, но Струев быстро и с очень серьезным выражением лица поднес палец к губам, потом указал на Штеймана. Тот наконец шлепнул указательным пальцем по клавиатуре, обернулся и сказал:

– Все, комната слепа.

– Что происходит? – спросил Суворов.

– Пока ничего, – ответил Струев, – но скоро будет происходить. И вообще на вопросы отвечать сейчас будешь ты, милый.

– Забавно, – буркнул Суворов, взял себе стул и сел посреди комнаты, – что же, задавай.

– Вопрос первый, – Струев снова отхлебнул из бутылки, – почему по гамбургским событиям мне доступна не вся информация?

– Доцент, – Суворов покачал головой, – над нами нависла опасность, а ты все исследованиями занимаешься… У нас ситуация 23, не забыл?

– Не забыл, – ответил Струев. – Я просил всю информацию по всем темам. Почему ты мне ее не дал? Ладно, второй вопрос: почему ты не вел записей бесед с Джеймсом Тродатом, как того требуют правила, и почему он себя так нагло ведет? Вопрос третий: с каких это пор у нас должность Советника стала наследственной?

– Ты про Минейко?

– Догадался, надо же!

– Он ассоциированный Советник, а не Советник. Он прекрасный специалист, и… Слушай, что в конце концов тебе надо, а?!

– Того же, надеюсь, что и тебе, – Струев закурил сигарету и встал. – Кто расследовал обстоятельства гибели Советника Минейко-старшего?

– Киреев.

– Почему не Синий?

– Что за дурацкий вопрос?