Тёмин достал из своего портфеля несколько папок и выложил их на стол.

– Читайте, – сказал он, – так лучше усваивается. Здесь даже больше экземпляров, чем нас.

– Ты что, тащил эти распечатки через весь город? – спросил Суворов. Тёмин кивнул. – Ты с ума сошел, Олег! За эту информацию убьют, вне зависимости от того, знают о нас или нет…

– Портфельчик-то с печкой? – спросил Струев. Тёмин снова кивнул. – Расслабься, Данила. При нажатии на кнопку содержимое портфеля превращается в пепел меньше чем за секунду. Фломастер придумал. Я первые два портфеля отдал Ане и Олегу – у них больше всего бумаг.

Суворов крякнул и покачал головой.

– Вот что, друзья мои, – сказал он, – техсредства следует использовать только после проверки и утверждения. До тех пор никаких изменений в порядке поведения, тем более при хранении и передаче информации. Тебя, Олег, это касается в первую очередь. Ясно?

– Ясно, Данила, – ответил Тёмин.

– Параноик, – буркнул Струев.

– Спасибо за комплимент, доцент, – отозвался Суворов, – а теперь читаем.

В распечатках Тёмина было всего двенадцать страниц: только выводы, графики и цифры.

– М-да, – протянул Жук, закончив чтение, – ну и ну… Я слышал что-то подобное, да и Данила в общих словах обрисовал. Но чтобы так… Это ведь многое объясняет, не так ли, Всеволод Алексеевич?

– Правда, правда, Петр Петрович, – откликнулся Синий, – у нас в таком объеме этого не знают даже руководители спецотделов. Хотя, возможно, кто-то в ФСБ и обладает всей полнотой информации. В любом случае понятно, что все это означает для страны, если мы не справимся. Мы и так сырьевой придаток, а тут такое начнется… Если все это верно, то становится очевидным наличие единого центра на Западе или где-либо еще, который уже координирует действия и манипулирует мировыми элитами… Стало быть, это всё не бред… Хм-м, забавно…

– Погодите, – вскинулся Тёмин, – так эта информация известна в ФСБ?

– И да, и нет, – ответил Синий, – мне попадались документы, где климатические изменения рассматривались в качестве вероятных. Боюсь, ничего более определенного я не знаю. По понятным причинам, если все это и признали возможным, то сразу строго засекретили, даже от таких посвященных, как я.

– Выходит, это начнется в 2009 году? – спросил Суворов.

– Это уже началось, – ответил Тёмин. – Дальше процесс покатится по нарастающей до 2015 года. Потом начнется стабилизация. Я не могу сейчас просчитать так далеко, но, видимо, затем лет сто вообще ничего происходить не будет, пока какой-нибудь фактор не вытолкнет северо-атлантическое течение снова на север от Гибралтара, и в Европе опять станет теплеть.

Какое-то время все молчали. Потом паузу прервала Филиппова:

– В любом случае мы не можем это игнорировать.

– Я поставлю вопрос так, – тяжело проговорил Суворов, – мы воспользуемся этим или нет? Мы будем стремиться выжать из этой ситуации максимум?

Кроме опустившего голову Струева после небольшой паузы все закивали головами. Суворов продолжил:

– Стало быть, все «за» при одном «против»?

– При одном воздержавшемся, – глухо произнес Струев.

– При двух воздержавшихся, – неожиданно добавил Киреев. – Я смогу определиться только в 2008 году, а пока подчинюсь общему решению. Слушайте, в этом материале очень мало сказано о социально-экономических последствиях. Что-то поконкретнее есть?

– Олег обращался ко мне, – откликнулся на вопрос Никитин, – и просил прикинуть последствия, но… Понимаете, о последствиях можно сказать лишь в самых общих чертах. Нет материала, чтобы строить предположения. Ясно только, что все в Европе неузнаваемо изменится. Нынешняя экономическая система перестанет существовать – это точно.

– Хм, – Суворов прикрыл глаза и покачал головой, – а ведь это даже круче, чем то, что я слышал полгода назад… Ладно, Олег, сколько продержится Германия?

– На кой ляд тебе Германия?! – поднял голову Струев.

– Погоди, доцент, – остановил его Суворов, – решение по программе обмена уже принято. Германия в ней – ключевой и даже реперный элемент. Так сколько?

– Инфраструктурный слом в Европе наступит в 2010 году, плюс-минус год, – ответил Тёмин, – без активного вмешательства Германия не продержится далее 2014 года. С другой стороны, если мы провалимся, то Россия просто превратится в печку для Европы, причем дармовую печку…

– Далее все ясно, – прервал его Суворов. – Вот что, дорогие мои. Решение принято, однако частное мнение Струева достаточно веско и слишком ярко выражено, чтобы его игнорировать. Кроме того, стопроцентной вероятности прогноз не дает. Толя, в группе Ясногорова экономисты должны готовить альтернативную программу. Определимся, какую из программ реализовывать. Возражения? Нет? Ну и славно. Заключительный вопрос на сегодня…

– Погоди, Данила, – перебил Тёмин, – наш финансовый гений кое-что хочет добавить к экономическому блоку, в связи с программой обмена.

– Слушаем.

– Возникает необходимость в смене валюты, – сказала Галушко, снова слегка покраснев.

– Рубль, что ли, будем в Европу внедрять? – усмехнулся Струев.

– Нет, – ответила Галушко, – с 2009 года все внешние расчеты предлагается вести в мегаваттах.

– Это что еще за зверь? – поднял брови Киреев.

– Я, кажется, понимаю, – проговорил Суворов. – Самой твердой валютой станет энергия. Привязка к единице энергии при всех международных торговых операциях позволит обойти все спекулятивные наслоения современного рынка и нужным для нас способом переоценить все товары и услуги при обмене. Что ж, интересно. Расчеты есть?

– Пока только самые предварительные.

– Разрабатывай дальше эту идею, Маша. Доложишь месяца через три. Итак, заключительный вопрос…

На столе рядом с папкой Филипповой коротко тренькнул мобильник. Она перевела на него взгляд, взяла со стола, прошлась по клавишам. Наконец, отложив трубку в сторону, повернулась к Суворову:

– Данила, у нас проблемы. Пришло SMS от шестого. Накрыли взвод «детей» при тренировке. Подробностей нет.

– Отбивай ему ответ, Анюта, – отозвался Суворов. – Пусть следит и ждет звонка от меня. Свяжись со вторым, пусть с двумя таксомоторами давит сюда.

Пока Филиппова набирала на клавиатуре телефона сообщения оперативникам, Суворов какое-то время сидел молча, отсутствующим взглядом глядя прямо перед собой. Потом словно очнулся и заговорил:

– Тем не менее заключительный вопрос, дамы и господа. «Прятки» начинаем во вторник. В понедельник проводим лотерею. Никто не будет знать, кто, куда и чьих родственников спрятал. Разглашение информации даже внутри Совета будет приравниваться к предательству. Каков у нас бюджет на каждую семью?

– По сто тысяч евро, – отозвалась Галушко.

– Негусто, но достаточно, – заключил Суворов. – Все, ребятушки, Рубикон перейден. Вы уже никогда не будете жить со своими семьями и родными, чем бы все ни кончилось. Настоятельно советую всем исповедоваться и причаститься в это воскресенье. Затем мы не имеем права рассчитывать даже на тайну исповеди. И вот что еще…

Мобильник Филипповой, который она только что отложила, снова подал сигнал.

– Что там? – спросил Суворов. – Это шестой?

– Нет, Данила, – ответила Филиппова, глядя на экран телефона, – это первый. Сложности при изъятии кандидаток. Пишет, что случай странный. Просит связаться.

Собравшиеся начали тревожно переглядываться.

– Все под контролем, – остановил нарастающее беспокойство Суворов, – разберемся. Такие вещи будут случаться очень часто. Сейчас расходимся. Оперативники разведут всех через крышу по всем остальным трем подъездам дома. Остаются Струев, Киреев и Синий. Анюта, ты тоже задержись. И разбуди Хабарова, пусть тоже подчаливает. Все, господа, с богом!

Когда Филиппова закрыла дверь за последним ушедшим и вернулась за стол в гостиную, ее мобильник снова тренькнул. Струев не сдержал нервного смешка.