— Что? — спросил он. — Почему ты улыбаешься?

— Ты хочешь найти смысл всего, такую малость?

— Да.

— Хорошо, в следующий раз, когда в город приедут арденты, чтобы сжечь моления и Возвысить людей к Призванию, я передам им твое желание. — Она опять улыбнулась. — А пока продолжай чистить корни.

Кал вздохнул, но подчинился. Он посмотрел в окно и от удивления едва не выронил корень. Карета Рошара. Спускается по дороге от особняка. Его затрясло. Он собирался, он думал, но вот пришло время, а он сидит и чистит корни. Будут и другие возможности, конечно…

Нет. Он встал, пытаясь сдержать беспокойство в голосе.

— Мне нужно вымыть руки. — Он поднял облепленные крэмом пальцы.

— Тебе надо еще промыть корни, как я тебе сказала, — заметила мать.

— Знаю, — сказал Кал. Неужели его вздох сожаления прозвучал фальшиво? — Я вымою остаток корней прямо сейчас.

Хесина ничего не сказала, он собрал оставшиеся корни, с бьющимся сердцем подошел к двери и вышел на улицу.

— Смотри, — в спину ему сказал Тьен, — с этой стороны зеленый. Я не думаю, что это спрен, мама. Это свет. Он заставляет камень измениться…

Дверь хлопнула за спиной Кала. Он положил клубни на землю и побежал по улицам Хартстоуна, пробегая мимо мужчин, рубивших дерево, женщин, выливающих помои, и группы стариков, сидевших на ступеньках и глядевших на солнце. Он вымыл руки в дождевой бочке и, и не останавливаясь, двинул дальше, на ходу стряхивая воду. Он обежал дом Маброу Свинопаса, обогнул водосбор — большую дыру в камне в самом центре города, в которой собиралась дождевая вода, — и побежал вдоль ветролома, крутого склона холма, защищавшего город от штормов.

Здесь росла небольшая роща узловатых, почти в рост человека тяждеревьев. Листья у них росли только с подветренной стороны, располагаясь на стволе как ступеньки лестницы. Большие, похожие на флаги листья плавно раскачивались на ветру, но когда Кал пронесся мимо, захлопали по стволам, как будто бич защелкал.

Отец Кала стоял с другой стороны, заложив руки за спину. Он ждал там, где дорога из особняка упиралась в ворота Хартстоуна. Заметив сына, Лирин вздрогнул и повернулся. Он надел свой лучший костюм: синий пиджак с пуговицами по бокам, похожий на мундир светлоглазого. Но пара белых брюк казалась поношенной. Он посмотрел на Кала сквозь очки.

— Я пойду с тобой, — выпалил Кал. — В особняк.

— Откуда ты знаешь?

— Все знают, — сказал Кал. — Люди только и болтают, что светлорд Рошон пригласил тебя к обеду. Одного из всех!

Лирин поглядел в сторону.

— Я сказал твоей матери, чтобы она задержала тебя.

— Она пыталась. — Кал скривился. — И на меня, скорее всего, обрушится шторм, когда она найдет горку корневика, брошенную у входной двери.

Лирин ничего не сказал. Карета остановилась неподалеку, колеса заскрежетали по камню.

— Там не будет ничего приятного, обычный обед, — сказал Лирин.

— Я не дурак, папа. — Когда Хесина сказала, что город больше не нуждается в ее работе… Да, это причина, по которой они стали есть корни. — Если ты собираешься встретиться с ним, то должен быть кто-то, кто поддержит тебя.

— И этот кто-то — ты?

— Я все, что у тебя есть.

Кучер прочистил горло. Он не собирался выходить из кареты и открывать дверь — такую честь он оказывал только светлорду Рошону.

Лирин смерил Кала взглядом.

— Если ты прикажешь, я уйду, — сказал Кал.

— Нет. Поедем со мной, если ты должен. — Лирин подошел к карете и открыл дверь. Это был не тот модный, украшенный золотом экипаж, в котором ездил Рошон. Второй, коричневый, более старый. Кал забрался внутрь, чувствуя возбуждение от маленькой победы и одновременно страх.

Они предстанут перед Рошоном лицом к лицу. Наконец-то.

Внутри находились потрясающие покрытые красной материей скамьи, поразительно мягкие. Он уселся на удивительно упругое сидение. Лирин сел напротив Кала и захлопнул дверь, кучер огрел лошадей кнутом. Экипаж развернулся и загрохотал по дороге. Несмотря на мягкое сидение, трясло немилосердно, и зубы Кала ужасно стучали. Даже хуже, чем ехать в фургоне, хотя, возможно, только из-за того, что они ехали слишком быстро.

— Почему ты не хотел, чтобы мы знали? — спросил Кал.

— Я не был уверен, что пойду.

— А что еще ты можешь сделать?

— Уехать, — ответил Лирин. — Взять тебя и уехать в Харбрант, убежать из этого города, этого королевства, от мелочной зависти Рошона.

Кал, пораженный, мигнул. Он никогда не думал об этом. Внезапно мир расширился, стал больше. Будущее изменилось, распахнулось, приобрело новую форму. Отец, мать, Тьен… с ним.

— Серьезно?

Лирин рассеянно кивнул.

— Даже если мы не доберемся до Харбранта, я уверен, многие города Алеткара с радостью примут нас. В большинстве из них никогда не было хирурга. Есть только люди, чьи умения не выходят за рамки народных суеверий и опыта ухода за ранеными чуллами. Мы можем даже уехать в Холинар; моих знаний вполне хватит, чтобы получить работу помощника врача.

— Тогда почему мы еще здесь?

Лирин поглядел в окно.

— Не знаю. Мы должны уехать. Это разумно. У нас есть деньги. Нас здесь не хотят. Лорд-мэр ненавидит нас, люди не доверяют нам, сам Отец Штормов, похоже, хочет вышвырнуть нас отсюда.

В голосе Лирина что-то мелькнуло.

Сожаление?

— Однажды я уже пытался уехать отсюда, — тихо сказал Лирин. — Но, похоже, есть связь между домом человека и его сердцем. Я забочусь об этих людях, Кал. Принимаю их детей, вправляю кости, лечу раны. В последние несколько лет ты видел от них только плохое, но раньше были другие времена, намного лучшие. — Он повернулся к Калу, сжав руки перед собой, карету тряхнуло. — Они мои, сынок. И я нужен им. Теперь, когда Уистиоу ушел, за них отвечаю я. И не могу оставить их Рошону.

— Даже хотя им нравится то, что он делает?

— В том числе и из-за этого. — Лирин поднял руку ко лбу. — Отец Штормов. Похоже, большей глупости я не говорил за всю жизнь.

— Нет. Я тебя понимаю. — Кал пожал плечами. — Они все равно обращаются к тебе, когда им плохо. Они жалуются, что резать людей неестественно, но все равно приходят. Раньше я спрашивал себя почему.

— И нашел ответ?

— Можно сказать, да. В конце концов я решил, что люди предпочитают прожить подольше. Ругая тебя, они приходят к тебе. А ты, ты любишь лечить их. И раньше они давали тебе сферы. Человек может говорить все что угодно, но его сердце с тем, кому он дает сферы. — Кал нахмурился. — Я думаю, что они ценили тебя.

Лирин улыбнулся.

— Мудрые слова. Я и забыл, что ты почти взрослый, Кал. Когда ты успел вырасти?

В ту ночь, когда нас едва не ограбили, мысленно ответил Кал. В ту ночь, когда ты осветил людей снаружи и показал, что можно быть храбрым, не умея держать копье в руках.

— Однако в одном ты ошибаешься, — сказал Лирин. — Ты сказал, что они ценили меня. Но они все еще ценят. Да, они ворчат — они всегда ворчали. Но и оставляют нам еду.

Кал вздрогнул.

— Неужели?

— Как ты думаешь, что мы ели последние четыре месяца?

— Но…

— Они боятся Рошона, поэтому не говорят об этом вслух. Они оставляют продукты твоей матери, когда она идет работать в город, или кладут в пустую дождевую бочку.

— Они пытались ограбить нас.

— И некоторые из этих грабителей теперь оставляют нам продукты.

Кал еще размышлял, когда карета подкатилась к особняку. Он очень давно не был в этом длинном двухэтажном здании со стандартной крышей, слегка скошенной к штормовой стороне и намного больше обычных. Знакомые стены из толстого белого камня, величественные квадратные колонны с подветренной стороны.

Увидит ли он Ларал? Его самого смущало, что в последнее время он очень редко вспоминал о ней.

Сад поместья был огорожен низкой каменной стеной, заросшей экзотическими растениями. Верх стены усеяли камнепочки, их лозы спадали наружу. Внутри росли пучки лукообразного сланцекорника, самых разных цветов — оранжевые, красные, желтые и голубые. Некоторые участки сада выглядели как вороха одежд с веерами складок, другие, казалось, заросли рогами. Большинство сланцекорников имело похожие на нитки усики, которые вились на ветру. Светлорд Рошон уделял саду намного больше внимания, чем Уистиоу.