— Это для моих людей, — сказал Амарам. Он взял Клинок Осколков и поднял его вверх. Драгоценный камень на эфесе полыхнул белым светом. — Тебе не понять тяжесть, которую я несу, копейщик. — Он уже не говорил спокойно и рассудительно. Скорее защищался. — Меня не волнует жизнь нескольких темноглазых копейщиков, если мое решение спасет тысячи.

Штормстраж подошел к Каладину и поднял раскаленное тавро на уровень лба. Глифы, если прочитать наоборот, шаш нан. Клеймо раба.

— Ты пришел ко мне на выручку, — сказал Амарам, хромая к двери и обходя тело Риша, — и спас мне жизнь. Поэтому я оставляю тебя в живых. Если пять человек расскажут одну и ту же историю, им поверят, но на слова одинокого раба никто не обратит внимания. А в лагере я скажу, что ты предал своих товарищей, даже не попытался остановить их. Ты бросился бежать и был схвачен моей почетной гвардией.

Амарам задержался у двери и положил тупой конец украденного Клинка на плечо. Вина еще не исчезла из его глаз, но лицо стало твердым, покрывая ее.

— Тебя уволят из армии и заклеймят клеймом раба. Но скажи мне спасибо, что вообще остался жив.

Он открыл дверь и вышел наружу.

Тавро вонзилось в лоб Каладина, выжигая на коже его судьбу. И наконец он завопил, яростно и бессильно.

Баксил торопился по роскошным коридорам дворца, держа в руке увесистый мешок с инструментами. Внезапно сзади раздался топот ног, и он, подпрыгнув, обернулся. И не увидел ничего. Коридор был пуст — золотой ковер на полу, зеркала на стенах, сводчатый потолок украшен изысканной мозаикой.

— Почему ты опять остановился? — спросил Ав, шедший рядом. — Каждый раз ты так неожиданно подпрыгиваешь, что я едва не ударяю тебя.

— Ничего не могу поделать, — сказал Баксил. — Неужели мы должны заниматься этим ночью?

— Хозяйка знает, что делает, — ответил Ав. Как и Баксил, он был имули, с темными кожей и волосами. Он был выше ростом и намного уверенней в себе. Он ходил по залам так, как если бы их пригласили; за его спиной в ножнах меч висел с толстым лезвием.

Главный Кадасикс, взмолился Баксил. Я бы хотел, чтобы Ав никогда не доставал это оружие. Спасибо.

Хозяйка шла впереди, единственный, кроме них, живой человек в коридоре. Высокая и тонкая, как алети, она не была имули — и даже макабаки — хотя имела темную кожу и черные роскошные волосы. Но большие и круглые глаза, как у синов, заставляли Ав думать, что у нее смешанная кровь. Во всяком случае он так говорил, когда они осмеливались говорить о таком. У хозяйки был хороший слух. Удивительно хороший слух.

Она остановилась на следующем перекрестке. Баксил поймал себя на том, что опять смотрит через плечо. Ав толкнул его локтем, но это не помогло. Да, хозяйка утверждала, что дворцовые слуги заняты, подготавливая крыло для нового гостя, но они были в доме самого Ашо Мудрого. Одного из самых богатых и святых людей в Имули. У него сотни слуг. Почему бы одному из них вдруг не появиться в этом коридоре?

Двое мужчин подошли к хозяйке, стоявшей на перекрестке. Баксил заставил себя смотреть вперед, чтобы не оглядываться через плечо, но обнаружил, что уставился на хозяйку. Опасное занятие — глядеть на такую прекрасную женщину, чьи длинные черные волосы свисали до пояса. Она никогда не носила приличную женскую одежду — платье или юбку. Всегда штаны, блестящие и обтягивающие, и тонкий меч на поясе. Глаза бледно-фиолетовые, почти белые.

Она была прекрасной, опьяняющей и подавляющей. Невероятной.

Ав снова двинул его локтем по ребрам. Баксил подпрыгнул и, потирая ушибленное место, поглядел на кузена.

— Баксил, — сказала хозяйка. — Мои инструменты.

Он открыл мешок и передал ей скрученный ремень с висящими на нем инструментами. Металл звякнул, когда она, не глядя, взяла их и пошла по левому коридору.

Баксил смотрел, чувствуя себя неуютно. Она вошла в Святой Зал, место, где богатые люди держали образы Кадасиксов и поклонялись им. Хозяйка подошла к первому произведению искусства. Картина изображала Эпан, Повелительницу Снов. Прекрасное произведение, искусно сделанное из золотой фольги на фоне из черного полотна.

Хозяйка вынула нож и разрезала картину посередине. Баксил сжался, но ничего не сказал. Он привык к тому, как безжалостно она уничтожала произведения искусства, хотя до сих пор расстраивался. Однако она платила им хорошо, очень хорошо.

Ав прислонился к стене, ковыряя пальцем во рту. Баксил попытался повторить его расслабленную позу. Большой зал освещался топазовыми обломками, вставленными в великолепные люстры, но они даже не попытались взять их. Хозяйка не одобряла кражи.

— Я собираюсь поискать Старую Магию, — сказал Баксил, стараясь не съежиться, когда она подошла к прекрасному бюсту и начала выдалбливать глаза.

Ав фыркнул.

— Зачем?

— Не знаю, — ответил Баксил. — Но я хочу как-то изменить свою жизнь. Ты знаешь, что я никогда не искал ее, но, говорят, каждый может один раз попробовать. Попросить дар у Смотрящей в Ночи. Ты пытался?

— Не-а, — сказал Ав. — Даже не мечтал добраться до Долины. Кроме того, мой брат однажды пошел. И вернулся обратно с двумя онемевшими руками, они навсегда потеряли чувствительность.

— А что он просил? — спросил Баксил, глядя, как хозяйка завернула прекрасную вазу в материю и беззвучно разбила ее о пол.

— Не знаю, — ответил Ав. — Он не говорит. И кажется смущенным. Вероятно, какую-нибудь глупость, вроде хорошей прически. — Ав ухмыльнулся.

— Я бы попросил что-нибудь более полезное, — сказал Баксил. — Храбрость, например. Как тебе?

— Как хочешь, — пожал плечами Ав. — Но мне кажется, что есть способы получше, чем Старая Магия. Никогда не знаешь, какое проклятие она наложит на тебя.

— Я могу сформулировать свою просьбу совершенно точно, — сказал Баксил.

— Не сработает, — возразил Ав. — Это тебе не игра, и не имеет значения, как ты попытаешься надуть ее. Смотрящая в Ночи не обманывает тебя и не извращает твои слова. Ты просишь милость. А она дает тебе то, что ты заслужил, и добавляет проклятие. Иногда связанное, иногда нет.

— Откуда ты все это знаешь? — спросил Баксил. Хозяйка разрезала очередную картину. — Я думал, что ты там никогда не был.

— Конечно, — сказал Ав. — Но мой отец ходил, и мать ходила, и все братья. Мало кто получил то, что хотел. И большинство горько пожалели о проклятии, за исключением отца. Он получил кучу хорошей одежды и спас всю семью от голода, продав ее, когда был неурожай лирны несколько десятилетий назад.

— А что у него было за проклятие? — спросил Баксил.

— Видеть мир вверх ногами.

— Неужели?

— Да, — сказал Ав. — Для него люди ходили по потолку и небо было под ногами. Он говорил, что достаточно быстро привык к нему, и до конца жизни не считал проклятием.

Однако Баксила затошнило от одной мысли о таком. Он посмотрел на мешок с инструментами. Если бы он не был таким трусом, смог бы он убедить хозяйку, что он нечто большее, чем обычный наемник?

Главный Кадасикс, опять взмолился он, было бы замечательно, если бы я знал, как надо правильно поступить. Спасибо.

Хозяйка вернулась, ее волосы были растрепаны. Она протянула руку.

— Обитый ватой молоток, Баксил. Там целая статуя.

Он покорно вытащил молоток из мешка и протянул ей.

— Возможно, я могла бы использовать свой Клинок Осколков, — рассеянно сказала она, кладя молоток на плечо. — Но это было бы слишком легко.

— Я бы не прочь, если бы это было слишком легко, госпожа, — заметил Баксил.

Она фыркнула, вернулась в зал и обрушила удары на статую в дальнем конце, отбив ей руки. Баксил мигнул.

— Кто-нибудь обязательно услышит.

— Да, — сказал Ав. — Вероятно, именно поэтому она занялась ею последней.

По меньшей мере вата заглушала удары. Они были единственными ворами, которые проникали в дома богатых людей и ничего не крали.