— Что ты делаешь с моей дочкой? — Через толпу протиснулся широкоплечий Харл. — Эй ты, крэмлинг, отродье шторма. Убери руки от моей Миасаль! Не прикасайся…

Харл замолчал, когда несколько людей оттащили его назад. Они знали, что Кал — случайно проходивший мимо, — лучшая надежда девочки. Алим уже послал за отцом Кала.

— Я могу спасти ее, — сказал Кал.

Ее лицо было бледным, и она не шевелилась. Может быть, из-за раны на голове…

Не думай об этом.

Одна из артерий на ноге перерезана. Используя рубашку как жгут, он попытался остановить кровь, но она все еще текла.

Прижимая пальцы к ране, он крикнул:

— Огня! Мне нужен огонь. Быстрее! И дайте мне чью-нибудь рубашку!

Кал осторожно вытянул ногу, а несколько человек уже рвануло за огнем, один снимал рубашку. Кал знал, где пережать артерию; жгут соскользнул, но не пальцы. Он держал артерию, зажимая рубашкой открытую рану, пока Валама не вернулся со свечкой.

Они уже начали нагревать нож. Каладин взял нож и прижег рану; едко запахло паленой плотью. Налетел холодный ветер и унес запах.

Руки Каладина перестали трястись. Он знал, что надо делать. Он сделал прижигание с точностью, удивившей его самого, сказалось долгое обучение. И нужно все еще прижимать артерию — прижигание не удержит артерию надолго, — но две техники вместе точно сработают.

Когда он закончил, кровь перестала течь. Он сел, улыбаясь. А потом заметил, что рана на голове Миасаль тоже не кровоточит. И ее грудь неподвижна.

— Нет! — Харл упал на колени. — Нет! Сделай что-нибудь!

— Я… — прошептал Кал.

Он остановил кровотечение. Он…

Он потерял ее.

Он не знал, что сказать, как ответить. Глубокая ужасная слабость затопила его. Харл оттолкнул его в сторону, завывая, и Кал упал на спину. Его опять затрясло, когда Харл обнял труп.

Толпа вокруг него молчала.

Час спустя Кал сидел на ступеньках перед операционной и плакал. Его горе, оно было безутешным. Потрясение. По щекам катились несколько упрямых слез.

Он сидел, подобрав коленки и обхватив ноги руками, и пытался избавиться от тупой боли в сердце. Какое лекарство надо принять? Какая перевязка остановит слезы, бегущие из глаз? Он должен был спасти ее.

Приблизились шаги, на него упала тень. Рядом с ним стоял Лирин.

— Я проверил твою работу, сын. Ты все сделал правильно. Я горжусь тобой.

— Я потерял ее, — прошептал Кал. На его одежде еще оставались пятна крови. Он вымыл руки, которые до этого были розовыми. Вода промочила одежду, оставив на ней красно-коричневые пятна.

— Я знаю людей, обучавшихся много часов, но все еще цепенеющих перед ранеными. Тем более когда это случается внезапно. Ты не растерялся, подошел к ней и попытался помочь. И ты все сделал хорошо.

— Я не хочу быть хирургом, — сказал Кал. — Все так ужасно.

Лирин вздохнул, обогнул лестницу и сел рядом с сыном.

— Кал, так бывает. К сожалению, даже я не смог бы ничего сделать. Такое маленькое тело слишком быстро теряет кровь.

Кал не ответил.

— Ты должен научиться определять, когда имеет смысл лечить, — мягко сказал Лирин. — И когда нужно дать уйти. Ты научишься. Я тоже не умел, когда был моложе. И горевал, как ты. Ты должен стать более черствым.

Неужели это хорошо? подумал Кал, по его щеке покатилась очередная слеза. Ты должен научиться определять… имеет смысл лечить… дать уйти.

Вдалеке слышались вопли Харла.

Каладин не хотел открывать глаза. Открыть их — значит проснуться. А если он проснется, то боль, сжигающая бок, трепавшая ноги и пульсировавшая в руках и плечах, перестанет быть ночным кошмаром. Станет реальной. И обрушится на него.

Он подавил стон и перекатился на бок. Болело все. Каждый кусочек каждой мышцы, каждый кусочек кожи. Голова гудела. Казалось, что болит каждая кость. Он хотел только одного — лежать без движения, пока не появится Газ и не стащит его за щиколотки. Это было бы легко. Разве он не заслужил сделать то, что легко, хотя бы однажды?

Но он не мог. Перестать двигаться, сдаться — все равно что умереть, а такого он не мог себе позволить. Он принял решение и должен помогать бригадникам.

Шторм тебя побери, Хав, подумал он. Ты можешь вышибить меня из койки, даже сейчас.

Каладин откинул одеяло и заставил себя встать. Дверь барака со скрипом открылась, пропуская внутрь свежий воздух.

Встав, он почувствовал себя хуже, но бригада не может ждать, когда он выздоровеет. Либо ты держишься, либо тебя раздавят. Каладин выпрямился, упираясь рукой в неестественно гладкую стену барака, созданную Преобразователем. Потом глубоко вздохнул и пересек комнату. Достаточно странно, но большинство людей уже проснулись и сидели, молча глядя на Каладина.

Они ждут, сообразил Каладин. Они хотят посмотреть, сдался ли я.

Трое раненых лежали там, где он оставил их, — у передней стены барака. Задержав дыхание, он проверил Лейтена. На удивление тот был еще жив. Дыхание неглубокое, пульс слабый, раны выглядят плохо, но он еще жив.

Вокруг раненых еще не вертелись красные спрены, но в такой грязи это только дело времени. Без антисептика он бессилен. Нужно добыть бальзамы из аптеки. Но как?

Он проверил остальных двоих. Хоббер улыбнулся. Он был круглолицый и худой, с дыркой между зубами и короткими черными волосами.

— Спасибо, — сказал он. — Спасибо, ты спас меня.

Каладин хрюкнул, проверяя его ногу.

— Ты выздоровеешь, но еще несколько недель не сможешь ходить. Я принесу для тебя еду из столовой.

— Спасибо, — прошептал Хоббер, стискивая руку Каладина. Похоже, он действительно был очень взволнован.

Улыбка отогнала тьму, боль и раздражение растаяли. Отец описывал такие улыбки. Лирин стал хирургом не из-за таких улыбок, но ради них оставался им.

— Отдыхай, — сказал Каладин, — и держи рану в чистоте. Мы не хотим привлекать спренов горячки. И скажи мне, если увидишь хотя бы одного. Они маленькие и красные, похожие на крошечных насекомых.

Хоббер энергично кивнул, и Каладин перешел к Даббиду. Юноша выглядел так же, как и день назад — он сидел, уставившись вперед невидящим взглядом.

— Он сидел так же, когда я лег спать, сэр, — сказал Хоббер. — И, похоже, не шевелился всю ночь. У меня мороз по коже от его вида.

Каладин щелкнул пальцами перед лицом Даббида. Тот вздрогнул, поглядел на пальцы Каладина, и, когда Каладин повел рукой, его взгляд устремился за ней.

— Мне кажется, его ударили по голове, — сказал Хоббер.

— Нет, — покачал головой Каладин. — Шок после сражения. Пройдет.

Надеюсь.

— Ну, если вы так говорите, сэр. — Хоббер почесал голову.

Каладин встал и полностью открыл дверь, впустив внутрь свет. День стоял ясный, солнце только что поднялось над горизонтом. Из лагеря доносились звуки молота, кузнецы начинали работать очень рано. В стойлах трубили чуллы. Воздух, прохладный, даже холодный, как ночью. Но пахло свежестью. Весенняя погода.

Ты встал, сказал себе Каладин. Теперь ты должен действовать как всегда. Он заставил себя выйти наружу и сделал несколько растяжек, хотя тело протестовало против каждого движения. Потом проверил свою рану. Не так плохо, но может пойти заражение.

Шторм побери этого аптекаря! подумал он, набирая полный ковш воды из бригадной бочки и промывая рану.

И немедленно пожалел о злой мысли. Что должен был сделать престарелый аптекарь? Подарить ему антисептик? Уж если и ругать кого-то, то кронпринца Садеаса. Рана получена из-за Садеаса, и он же запретил хирургам давать лекарства мостовикам, рабам и слугам из низших нанов.

К тому времени, когда он закончил растяжки, некоторые бригадники вышли попить. Они собрались около бочки, выжидающе глядя на Каладина.