В тот же день Хаймзот поднял шум в своей местной нацистской партийной организации и направил телеграммы Рему и Гиммлеру. Он также посетил местный полицейский участок и заявил об обыске. В участке ему сказали, что обыск был проведен гестапо якобы по доносу соседей о том, что Хаймзот имеет дома аппарат для размножения листовок антигитлеровской оппозиции. Но ни листовок, ни аппарата обнаружено не было.

На следующий день Хаймзоту через свои связи удалось выяснить, что в обыске принимали участие штурмовики, и установить их имена. Он немедленно информировал об этом Брейтхаупта, который обещал, что предпримет дальнейшие шаги. Вечером того же дня Брейтхаупт успокоил Хаймзота, заверив, что все в порядке и он может снова ночевать дома. Однако в половине пятого утра Хаймзота подняли с постели. Дом и двор были оцеплены штурмовиками. Хайм-зот был арестован.

О том, что происходило дальше, Хаймзот рассказал сотруднику резидентуры после освобождения. Сначала его препроводили в полицейский участок, а затем под конвоем из 7 человек отвезли на Хеде-манштрассе, 5. Этот дом пользовался в Берлине дурной славой как место пыток. Внешне это было типичное берлинское строение, на первом этаже которого находился маленький пансион «Штадт Дрезден». Похоже, что эта вывеска была маскировкой, так как, когда Хаймзота отводили в помещение для арестантов, он обратил внимание на то, что стены на уровне человеческого роста были в пятнах засохшей крови. Без объявления причин ареста и без допросов Хаймзот провел в заключении 14 дней. Обращались жестоко, били, издевались.

Хаймзот написал письма Брейтхаупту, Гиммлеру и некоторым другим видным национал-социалистам, а также обратился за помощью к майору Стефани из «Стального шлема». Все напрасно — ответов не было. Позднее он узнал, что ни одно его письмо из тюрьмы отправлено не было. Полученные на его имя письма ему также не передавались. Как раз в это время от горя в связи с арестом сына смертельно заболел отец Хаймзота. Это от него тоже скрыли и лишь ознакомили с телеграммой матери о смерти отца.

Через четырнадцать дней после ареста Хаймзота, наконец, вызвали на допрос. Все вопросы следователя по особо важным делам касались участия Хаймзота в оппозиции Гитлеру. Получив на все вопросы отрицательный ответ, следователь хмыкнул и заявил: «Будьте довольны, что вас выпускают на свободу». В чем его обвиняют, следователь так и не сказал.

Осталось неизвестным, какие пружины сработали, но, просидев после допроса еще несколько дней в общей камере, Хаймзот был освобожден 25 мая, а 26 мая выехал в Дортмунд на похороны отца и решил остаться там в целях безопасности на несколько месяцев. В работе с источником наступил некоторый перерыв, однако связь с ним поддерживалась резидентурой вновь через агента-посредника. Из архивных материалов видно, что резидентура пыталась еще раз направить его на восстановление «дружбы с национал-социалистской верхушкой»…

27 февраля 1934 г. на дом к Хаймзоту пришли чиновники гестапо и провели допрос о его связях с оппозицией Гитлеру. В заключение допроса они потребовали, чтобы вечером того же дня Хаймзот явился в гестапо для беседы с шефом. Хаймзот колебался, он не был уверен, стоит ли ему идти.

Однако на обусловленную на следующий день встречу с сотрудником нашей разведки он не вышел, не вышел и на контрольную. С этого дня «Доктор Гитлер» исчез. Резидентура дважды пыталась вызвать его по телефону. Каждый раз в сеть включалось так называемое бюро обслуживания и пыталось выяснить, кто и по каким делам звонит Хаймзоту. Неизвестность продолжалась полмесяца. В середине марта к сотруднику резидентуры явился некий Ганс Брауман, сын берлинского пастора, который представился как близкий друг Хаймзота.

Г. Брауман рассказал, что вечером 27 февраля Хаймзот пошел в гестапо и больше не вернулся. Еще до этого Хаймзот предупредил Ганса, что если с ним когда-либо что-либо произойдет, то ему следует пойти по такому-то адресу и проинформировать о случившемся, что последний и сделал. Он сообщил также, что мать Хаймзота поручила одному берлинскому адвокату защищать интересы своего сына. Адвокат посетил гестапо и установил, что Хаймзот действительно арестован.

20 марта Ганс вновь посетил сотрудника резидентуры и сообщил, что адвокат еще раз был в гестапо, где ему заявили, что д-р Хаймзот выпущен на свободу. С этого времени след Хаймзота был утерян. Его мать приезжала в Берлин и сделала заявление в отдел полиции по розыску без вести пропавших. 22 марта в газетах была опубликована информация о его пропаже. В полиции матери сказали, что предполагают, что ее сын убит коммунистами. Сообщая обо всем этом в Центр, резидентура высказывала твердое убеждение в том, что «Доктор Гитлер» был уничтожен гестаповцами.

Это было подтверждено опубликованной 30 июня 1934 г. в Берлине «Белой книгой». На странице 124 этого документа говорилось: «Д-р Карл Хаймзот, известный писатель и врач… На процессах, которые в 1931 и 1932 годах велись по делу Рема, выступал несколько раз как свидетель… Хаймзот располагал большим количеством писем национал-социалистских вождей, которые раскрывали их гомосексуальные наклонности… Неоднократно требовали, чтобы он опубликовал эти письма. Поскольку ему обещал защиту Рем, Хаймзот отклонил эти требования. Это стоило ему жизни. Официально его убийство не оспаривается».

На присланной в Центр фотокопии этой выдержки из «Белой книги» резидентурой была сделана приписка: «Известно, что д-р Хаймзот был убит примерно 20–22 марта 1934 г. Тело доктора матери выдано не было, так как, вероятно, было сильно изуродовано… Какие мерзавцы и сволочи — убили человека и еще издеваются над бедной матерью. Надеюсь, настанет час расплаты для этих убийц!»

Судьбы фон Поссанера и д-ра Хаймзота достойны сожаления. В архивах сохранилась справка по итогам работы берлинской резидентуры, составленная в 1933 году. «Учитывая возможность прихода к власти национал-социалистов и колоссальную активность, проявленную этой партией за последние два года, — говорится в справке, — нами были приняты решительные меры для получения осведомления внутри партии. Первым был брошен на эту работу агент А/270, но потерпел неудачу, не сумев укрепить своего положения в партии. Причинами этому послужили как характер агента, так и его прошлые грехи перед партией. Все же ему удалось благодаря своим связям добыть материалы, освещающие структуру партии, и характеристики ее отдельных руководящих работников…» Источник А/331 «дал целый ряд исключительно ценных материалов о работе аппарата партии и характеристики отдельных лиц. Этими двумя источниками был также выявлен аппарат разведки партии и его прикрытие».  

17 мая 1939 г. в Москве был арестован управляющий трестом «Бюробин» (Бюро по обслуживанию иностранных представительств) Александр Матвеевич Добров. Ему было предъявлено обвинение в шпионской деятельности в пользу германской и английской разведок. Следствие длилось год и закончилось 19 июня 1940 г. вынесением приговора — к расстрелу. Так погиб один из талантливых негласных сотрудников Иностранного отдела ОГПУ.

В основу обвинения следствие положило два имевших место факта: неофициальная встреча Доброва в 1931 году в Берлине с руководством национал-социалистской партии и установление им в том же году связи с английской разведкой. Вокруг этих фактов следователями была сфабрикована внешне довольно складная история «падения» советского гражданина. Сочинить ее было несложно, имея в виду, что Александр Матвеевич учился в Швейцарии, работал там же, затем — в Германии, имел широкие связи в немецких деловых кругах.

На закрытом заседании Военной коллегии Верховного Суда СССР, состоявшемся 19 июня 1940 г. под председательством армвоенюриста Ульриха, Добров виновным себя не признал и показал, что шпионской деятельности против СССР не проводил, а был честным советским разведчиком. Правда, на предварительном следствии от него сумели добиться «признания» в результате избиений.