Через несколько дней при переходе границы эти английские агенты были арестованы.

Были и другие случаи, когда резидентура, используя свои возможности, выявляла агентуру английского резидента и локализовала ее подрывную деятельность.

Участившиеся провалы английских агентов, забрасываемых в среднеазиатские республики, заставили британскую разведку в середине 30-х годов искать новые формы работы. В конце 1934 года Хамбер попытался наладить связь со своими агентами, действовавшими в среднеазиатских республиках, с помощью установленного в приграничном горном районе светосигнального устройства. Информация с помощью азбуки Морзе передавалась со скоростью 2–3 слова в минуту.

Хамбером была набрана группа из трех человек, которую он начал обучать работе на светосигнальном приборе. Кроме того, предполагалось, что эти лица будут изымать собранные материалы из тайников в окрестностях Ашхабада; закладывать в тайники информацию, которую, в свою очередь, получат агенты английской разведки на территории Средней Азии.

Советской разведке удалось получить сведения и о новом плане Хамбера. Началось с сообщения его слуги, что англичанин готовит к заброске на нашу территорию группу из трех человек. Вскоре были установлены члены этой группы, и началось их изучение. Один из них, эмигрант из Средней Азии, был перевербован. Впоследствии во время встреч на конспиративной квартире он рассказал все, что знал об использовании светосигнального прибора и деталях подготовки группы к заброске на территорию среднеазиатских республик.

С этого момента ОГПУ неотступно следило за ходом операции британской разведки, и она, естественно, закончилась провалом.

Эмигрантов из Средней Азии англичане широко использовали в своей подрывной работе. Представители эмира Бухарского, прикрываясь национальными интересами, готовы были пойти на любые уступки, лишь бы заручиться поддержкой англичан и с их помощью вернуться к власти в Бухаре.

В последний период существования Бухарского эмирата при дворце эмира имелось несколько дворцовых партий, боровшихся за влияние, в том числе группа Таги-бека, которую скрытно поддерживали англичане и иранцы.

После бегства из Бухары Таги-бек был возведен эмиром Сейд Алимханом в ранг министра с правом заключать от его имени соглашения и договоры с другими государствами.

Таги-бек связался с английским консульством в Мешхеде и от имени Сейд Алимхана стал вести переговоры об оказании англичанами вооруженной помощи эмиру в его борьбе против СССР. Он предложил англичанам вооруженным путем изгнать большевиков с территории Бухарского эмирата и помочь эмиру восстановить свою власть.

В качестве цены за такую помощь со стороны англичан эмир был согласен предоставить им право ввести в Бухару свои вооруженные силы и держать их до установления «порядка и спокойствия»; военными инструкторами в бухарскую армию приглашать только англичан; во все министерства пригласить английских советников; внешнюю торговлю вести предпочтительно с Англией; дать англичанам право требовать уступки им любой части территории Бухары; дать им исключительное право на разработку и эксплуатацию недр.

После предварительного запроса, посланного самому эмиру, и получения от него подтверждения действительности полномочий Тага-бека англичане заключили в 1923 году с Тага-беком временное соглашение, копия которого была добыта нашей разведкой.

После заключения упомянутого соглашения Таги-бек продолжил активную антисоветскую работу в контакте с англичанами и, по существу, превратился в крупного английского агента.

Он нелегально засылал свою агентуру на территорию СССР с разведывательными целями в интересах английской разведки и иранских властей. Из заброшенной на территорию СССР агентуры до 1938 года в Бухаре были задержаны и осуждены 12 человек.

В 1925 году Таги-бек перебрался на жительство в г. Тегеран. Иранские власти рассматривали Таги-бека как фигуру, чья деятельность соответствует интересам Ирана, и не только не препятствовали его антисоветской работе, но и оказывали ему соответствующее содействие.

С первых дней нападения Германии на Советский Союз большинство активных участников группы Таги-бека, живших в Мешхеде, проводили среди эмигрантов профашистскую пропаганду.

В 1929 году в китайском журнале «Чайна критик» появился документ, публикация которого вызвала широчайший резонанс в дипломатических кругах и оказала большое воздействие на развитие международных отношений в тот период и на многие годы вперед как в Азии, так и в других регионах мира. Это был «Меморандум об основах позитивной политики в Маньчжурии и Монголии». В публикации говорилось, что документ 25 июля 1927 г. императору Японии представил премьер-министр и министр иностранных дел этой страны генерал Танака[37].

Почему же меморандум Танаки наделал столько шума?

В меморандуме впервые открывались истинные планы Японии по завоеванию мира. Обозначались этапы осуществления этой задачи: сначала подчинение Маньчжурии и Монголии, затем Китая. После овладения ресурсами Китая Япония должна была перейти к завоеванию Индии, стран бассейна Тихого океана, Малой и Центральной Азии и, наконец, Европы. Одновременно в качестве «программы национального развития Японии» в меморандуме выдвигалась «необходимость вновь скрестить мечи с Россией».

Не мудрено, что предание гласности экспансионистских устремлений подобного рода усилило недоверие к внешней политике Японии не только в СССР и Китае, но и в Великобритании, владевшей тогда наряду с Индией многими другими колониями в Азии и имевшей свои, давно определившиеся виды на Китай, а также во Франции, господствовавшей во французском Индокитае и многих территориях в Тихоокеанском регионе, в Голландии — владелице Нидерландской Индии, в Португалии — с ее колониальными территориями и, конечно же, не в последнюю очередь — в Соединенных Штатах Америки. Со всех сторон Япония ощутила тогда мощный дипломатический прессинг, и ей ничего не оставалось, как только утверждать, что на самом деле никакого такого меморандума не было и якобы быть не могло…

Но документ существовал и был добыт нашими разведчиками в двух резидентурах: в Сеуле и в Харбине. Получение меморандума Танаки явилось крупнейшим достижением в работе советской внешней разведки против милитаристских устремлений Японии в период 20-х — начала 30-х годов.

Руководство советской внешней разведки, памятуя об интервенции Японии на Дальнем Востоке в первые послереволюционные годы, ставило перед своим закордонным аппаратом в Японии и ряде соседних стран прежде всего задачи по раскрытию военных планов токийских правящих кругов, направленных против СССР и дружественной Монгольской Народной Республики, получению сведений о внутриполитическом и экономическом положении Японии, об экспансионистских планах японского правительства вообще и его акциях против Китая в частности. Придавалось большое значение выявлению секретных связей японских спецслужб с российскими эмигрантскими организациями за рубежом и планов их использования в шпионской, диверсионной и террористической деятельности против СССР.

Однако в организации разведывательной работы в Японии в тот период имелись немалые трудности. Внутриполитическая обстановка отличалась крайним нагнетанием шовинизма, особенно при Танаке, борьбой с демократическими организациями, массовыми арестами, роспуском левых профсоюзов. «Закон об опасных мыслях» и принятые к нему дополнительные поправки предусматривали смертную казнь за оппозиционную деятельность. С представителями «северного соседа» никто не хотел встречаться, для местных жителей это было весьма опасно: полиция установила тщательное наблюдение за нашими учреждениями.

Несмотря на то что японские спецслужбы проводили свою работу в основном на высоком профессиональном уровне, были у них и слабые места. Чувствуя себя хозяевами в Маньчжурии, они недостаточно внимательно учитывали особенности местной оперативной обстановки и недооценивали возможности иностранных разведок. В частности, они довольно легкомысленно относились к пересылке своей служебной и дипломатической почты.