В 1927 году органы ГВО сумели установить агентурный контроль за этой «тайной почтой». В частности, из письма полковника Васильева, входившего в ближайшее окружение Семенова, одному из таких госслужащих стало известно о плане похода белогвардейцев на Монголию, напоминавшего унгерновский. Эта информация наряду со сведениями подобного рода из других источников помогла органам ГВО при содействии внешней разведки СССР подготовить и осуществить серию мероприятий по укреплению границ МНР и борьбе с белогвардейским подпольем внутри страны. Например, для отражения набегов семеновцев были сформированы специальные боевые полевые группы, в состав которых включались и советские инструкторы. Долгие годы монгольские друзья добрым словом вспоминали советских инструкторов Чистякова и Сазонова за самоотверженную и квалифицированную помощь в организации действий этих частей особого назначения.
Не давали покоя революционной Монголии также северокитайские милитаристы Чжан Цзолин и Ян Сишань. С конца 20-х годов с территориальными претензиями к МНР стало выступать и правительство Чан Кай-ши, обосновавшееся в Нанкине. Особого напряжения ситуация достигла в 1929 году во время конфликта на КВЖД. Но благодаря упреждающей информации советской и монгольской разведок и своевременным операциям Красной Армии на границе СССР с Китаем прямое чанкайшистское вторжение в Монголию удалось предотвратить.
Активную разведку против МНР вели японские военные миссии, базировавшиеся в приграничных китайских городах Хайлар и Маньчжоули. Они вербовали агентуру среди представителей отстраненных от власти феодальных кругов и буддийского духовенства, недовольных мероприятиями нового руководства страны по ограничению частной собственности и подрыву влияния бывших князей и монастырей, обладавших в ту пору значительными материальными и финансовыми ресурсами. О вербовочных контингентах японской разведки можно судить хотя бы по тому, что количество монахов-лам превышало четверть всего мужского населения Монголии. А настоятели монастырей достаточно часто соглашались с предложениями японцев по превращению своих обителей в шпионские опорные базы и даже тайные склады оружия.
Не обходили японские спецслужбы своим вниманием и западные районы МНР, прилегающие к Синьцзяну, где то и дело вспыхивали восстания национальных меньшинств против засилья китайцев. За влияние на монголов и уйгуров они соперничали с английской разведкой. На юге, во Внутренней Монголии, входящей в состав Китая, японцы всячески поощряли объединение монгольских эмигрантов вокруг религиозного авторитета панчен-богдо, который с благословения тибетского далай-ламы собирал силы для вторжения в МНР.
В это сложное и тревожное время советская и монгольская разведки широко применяли такой острый прием борьбы с противниками, как оперативные игры. Так, в окружение панчен-богдо был внедрен опытный монгольский разведчик, по социальному положению лама, которого лично знал и высоко ценил еще сам Сухэ-Батор, не раз направлявший его с разведывательными заданиями в ставку барона Унгерна. Этот отважный человек смог добиться того, что панчен-богдо назначил его руководителем центра по осуществлению связи с эмиссарами, нелегально работавшими на территории Монголии. В результате было налажено регулярное получение ценнейшей достоверной информации, позволившей разработать и осуществить целую серию острых оперативных мероприятий по развалу и ликвидации выпестованной японцами организации панчен-богдо.
Серьезные удары были нанесены и по чанкайшистской разведке. В соответствии с планом одной из совместных операций в Улан-Баторе с помощью двух специально подготовленных агентов была создана частная автотранспортная артель по перевозке грузов и пассажиров до китайского города Калган. Затем этим предприятием удалось заинтересовать китайскую разведку и побудить ее к использованию артели в качестве прикрытия своих работников. Таким образом Государственная внутренняя охрана Монголии и советская разведка взяли под контроль каналы связи чан-кайшистов со своей агентурой и сводили к минимуму тот ущерб, который она пыталась нанести МНР и Советскому Союзу.
После оккупации Японией Маньчжурии в 1931 году международное положение МНР еще больше осложнилось, а борьба с японскими спецслужбами стала главным направлением приложения совместных усилий ГВО и внешней разведки СССР. Непрерывно приходилось срывать поползновения японских разведчиков расширить свою агентурную сеть в партийно-государственном аппарате и вооруженных силах МНР. Из представителей буддийского духовенства противник пытался создать влиятельную оппозиционную силу. В пропаганде среди населения японские пособники умело использовали ошибки и левацкие перегибы, допускавшиеся правительством и органами местного управления. В частности, при подстрекательстве японской агентуры кампания по обобществлению частных скотоводческих хозяйств и волевое сокращение численности лам буддийских монастырей привели в ряде районов к серьезным волнениям и мятежам. В 1932 году к усмирению восставших и проведению среди них разъяснительной работы пришлось привлекать отряды ГВО, в состав которых входили и советские чекисты. Не обходилось и без потерь. В мае 1932 года в этих операциях погибли главный инструктор Кияковский, инструкторы Исаков и Колосов.
Во Внутренней Монголии японцы сформировали из монголов и бурятов «национальную монгольскую армию», которой отводилась роль «освободительницы родины». В районе Хайлара и Цицикара подготовкой монгольских отрядов вторжения занимались 120 офицеров Квантунской армии, владевших монгольским языком. Там же функционировали под эгидой японской разведки курсы пропагандистов идей панмонголизма. На восточных границах МНР постоянно провоцировались вооруженные столкновения.
Есть серьезные основания полагать, что развитие обстановки на Дальнем Востоке могло принять совсем другой характер и иную направленность, если бы советская и монгольская спецслужбы не оказывали японским милитаристам и экспансионистам упорного и самоотверженного противодействия. Порой их ответные удары были достаточно мощными. Так, в 1933 году в Монголии была вскрыта и обезврежена созданная японской разведкой крупная диверсионно-повстанческая организация. Ее члены совершали нападения на различные хозяйственные объекты, подстрекали военнослужащих МНРА к дезертирству, распускали слухи о вторжении отрядов панчен-богдо, их «победном шествии» по стране и скором падении существующей «антинародной власти». Эта сложная операция способствовала стабилизации политической ситуации в ряде районов МНР, а японские спецслужбы лишились многих источников разведывательной информации. Уникальным по своей ценности был и вклад монгольских и советских разведчиков в подготовку разгрома японских войск на реке Халхин-Гол в мае-августе 1939 года.
В целом тесное взаимодействие монгольской и советской разведок в 20-е и начале 30-х годов развивалось успешно и приносило плоды обеим сторонам. Но, к сожалению, оно порой омрачалось нараставшей всеобщей подозрительностью и шпиономанией в Советском Союзе, а также несовершенством договорно-правовой базы сотрудничества. В частности, справедливое недовольство монгольских друзей вызывали попытки некоторых советских инструкторов организовывать сбор агентурных сведений о положении в руководстве МНР, нередко граничившие с открытым вмешательством во внутренние дела этой суверенной страны. Некоторые советские чекисты позволяли себе бестактное и высокомерное отношение к монгольским коллегам. Были, хотя и не часто, случаи, когда дело доходило до неприятных инцидентов. Например, в 1927 году монгольские друзья добились выдворения главного советского инструктора Я. Блюмкина за то, что он распорядился арестовать и депортировать в СССР нескольких русских эмигрантов, принявших монгольское гражданство и находившихся на службе у правительства МНР. Да, это был тот самый Блюмкин, который «прославился» своими авантюрами, включая провокационное убийство германского посла графа Мирбаха в Москве в 1918 году. Позднее по настоянию особо рьяных и чрезмерно «бдительных» советских коллег монгольские органы безопасности репрессировали как японских шпионов группу высокопоставленных деятелей, включая начальника ГВО Шиджия и секретаря ЦК Монгольской народно-революционной партии Лхумбо. Все они впоследствии были реабилитированы.
