Многое было в пути: и истерики, и слёзы, и ссоры… Но к тому моменту, как остатки номада Айвери добрались до Стеинхольвега, всё закончилось и быльём поросло. Осталась только робкая надежда, что дальше им идти не придётся…

Стивен вёл людей к городу. Он тоже устал. Смертельно устал. Не из-за того, что пришлось идти пешком – вовсе нет. Стивен так долго изображал из себя касадора, что всё-таки немного им стал. Поэтому от ходьбы он уставал куда меньше. Это сборщики, женщины и дети в номаде редко разгуливают по равнинам, да и вообще почти не покидают расположение лагеря. А касадорам приходится и на воллах ездить, и пешком ходить – так что это Айвери-младшего бы не сломило.

Но Стивен устал переживать. Он, как и многие другие люди, всё ещё мучился вопросом, почему Дан оставил его в живых. Почему не пустил пулю в лоб? Ведь сам Стивен, да и другие члены номада, именно так и сделали бы, окажись они на его месте. Но поступок Дана оставался ему непонятным, а оттого – страшным. И Стивен боялся… Каждую минуту он ждал смерти, каждое мгновение страшился услышать звук своего последнего выстрела… Однако дни шли, а его никто не убивал.

А ещё Стивен устал от проклятий в свой адрес…

Люди, что недавно поддержали его, теперь проклинали своего лидера за то, что не сумел удержать власть, не сумел расправиться с молодыми касадорами, не сумел довести номад до сбора самфуна.

Люди, которых он использовал втёмную, ненавидели его за то, что тот поссорил их с Даном и его друзьями.

А люди, потерявшие родственников, которые выступили против Стивена, вообще желали ему адских мук ещё при жизни. Теперь вслух, больше не скрываясь. Они даже не представляли, как их проклятия сейчас были близки к осуществлению…

Было ещё кое-что, что мучило Стивена – это сожаления. Сожаления о том, что он потерял номад, о том, что не предусмотрел всего – и вообще о том, что теперь никогда не сбудется… Стивен частенько представлял себе своё радужное будущее, наполненное удовольствиями, деньгами, победами и уважением окружающих.

А теперь всё это рассыпалось в прах… Люди ненавидели его, а денег не было вообще – потому что проклятый Дан не оставил ему и сотни во, отобрав его личные сбережения вместе с казной. Стивен был теперь самым бедным человеком в номаде… Точнее, в его убогих и жалких остатках.

И только когда на горизонте замаячили домики Стеинхольвега, измученные люди, как и их ненавистный предводитель, слегка встрепенулись и воспряли духом. Шаг стал увереннее, а в уставших глазах появился проблеск надежды. Конец пути был совсем близок. Стивен даже перестал бояться, что его убьют, и начал, наконец, обдумывать новые планы на будущее.

В городе, надо сказать, уже заметили процессию.

Градоначальник и его приближённые, в число которых входил отец Иоахим, а ещё целая толпа любопытствующих, но вооружённых жителей вышли на окраину – встречать незваных гостей. Центральные области Марчелики всегда были опасным местом, и нежданных гостей на всякий случай принято было привечать не хлебом-солью, а порохом и пулей.

На небольшом холме, откуда отлично просматривалось будущее место встречи, завозились Вульф, Иоганн и Дан, заранее занявшие позицию для стрельбы. Ещё вчера, когда вернулся Ламмерт и сообщил, что их бывший номад на подходе, они свернули лагерь и перенесли его подальше от города. Припасы были куплены, добыча продана, и здесь им делать было больше нечего.

Рано утром трое исполнителей грязного, но справедливого дела вернулись к Стеинхольвегу. Они устроились на холме, стараясь не показываться на глаза здешним жителям. И видели, как Стивен, приняв чуть более горделивый вид, чем во время перехода, немедленно вырвался вперёд.

Приглядевшись, Дан подметил, как поджал губы отец Иоахим при виде предателя Айвери, но снова сосредоточился на прицеле. Стивен подошёл к градоначальнику, остановился…

– Кончаем! – едва слышно шепнул Дан, но Иоганн и Вульф его услышали.

Прильнув к прицелам, они выдохнули, слегка задерживая новый вдох, и устремили на Стивена свои красные от специй глаза.

Три выстрела слились в один. Три пули, со свистом рассекая воздух, устремились к своей цели. И Стивен, который так боялся услышать свой последний выстрел, даже не узнал, что он – тот самый выстрел – уже прозвучал…

Одна пуля пробила ему череп над ухом, хотя Иоганн метил в висок. Вторая пуля впилась ему в бок, разрывая почку, а третья – в руку, насквозь прошив мягкие ткани. После чего пробила грудь, проскользнув между ребёр. Стивен умер мгновенно, так и не успев услышать долетевший с опозданием громкий хлопок…

Тело ещё падало на землю, отец Иоахим едва начал искривлять губы в усмешке – а в воздухе уже зазвучал женский визг. Мужчины городка стали выхватывать оружие, поводя стволами и пытаясь понять, кто же так нагло убил человека прямо у них под носом.

А Дан, Вульф и Иоганн вовсю бежали к своим воллам по склону холма, противоположному от Стеинхольвега.

Никто из них не сомневался, что очень скоро по их следу выедет погоня горожан. Не любили здесь люди такую наглость… И, тем не менее, все попытки поймать злодеев останутся напрасными. Касадоры путали следы и пока ехали к месту убийства, и когда поедут назад – тоже будут путать. Никто не сможет доказать, что к убийству причастны Дан и его спутники. Хотя, конечно, все догадаются. Но…

Марчелика – суровый мир. И люди здесь прямые. Разве что последний дурак будет прилюдно обвинять касадора в преступлении, не имея на то достаточных доказательств. Потому что за голословные обвинения здесь принято карать небольшим кусочком свинца, который переместится из ствола револьвера в тупоголовое тело. То самое, которое не знает, что за слова в Марчелике принято отвечать.

Так что всяких догадок Дан не боялся. И вообще через пару-тройку лет всё забудется, и лишь самые злопамятные будут с шипением спрашивать самих себя, глядя в удаляющуюся спину касадора: «А этот-то тут что забыл?». Однако и они постараются высказать свои подозрения тихо, чтобы никто не услышал…

Стивен Айвери, а точнее, его бренное тело опустилось в красную пыль Марчелики. И в этот самый миг последняя призрачная надежда на возрождение номада Айвери умерла…

Зато члены номада получили шанс заново начать жизнь в городе. Отец Иоахим повернулся к ним с приветливой улыбкой, игнорируя царящую вокруг суматоху: эти нагрешившие и настрадавшиеся души теперь были на его попечении. И священник намерен был сделать всё, чтобы их жизнь в Стеинхольвеге стала счастливой.

А Стивена Айвери похоронили за оградой церкви, даже не написав на могиле ни имени, ни даты жизни и смерти. Отец Иоахим, кстати, и отпевать его не стал, потому что очень не любил предателей. Только в гроб положил тридцать серебряных паннинг…

Г. Мезализа, Марчелика, 11 мая 1935 года

Есть города, которые всегда спят. Их жизнь спокойна, размеренна и однообразна. И, тем не менее, в этих городах кипят нешуточные страсти – но все они привычные, понятные и давно приевшиеся. Все знают, кто свою жену колотит, и все точно знают, кто колотит своего мужа. Все знают и привычно жалеют несчастных сироток, а все дебоширы и хулиганы известны наперечёт. И даже все пьяницы с алкоголиками давно учтены.

И только горожане, возжелавшие плотских утех на стороне, стараются свои похождения никак не афишировать. Конечно же, каждое новое и непримелькавшееся лицо в таком городке привлекает внимание, потому что возникает оно на его улицах лишь изредка, да и то проездом.

Есть и другие города – полные жизни, где кипит деловая активность, где постоянно появляются новые люди. Эти поселения быстро растут, ещё быстрее развиваются – и вскоре подают заявки на подключение к железнодорожной сети. А ещё в таких городах все ходы-выходы можно уточнить, всех коррупционеров – подкупить, всех конкурентов – отправить кормить рыб или диких зверей (смотря, что ближе).

Там никто ничему не удивляется, и никто никому ничего не должен. А всё потому что быть должным – это сознательно отказывать себе в будущем. Однако на самом деле обычно выходит, что там, наоборот, все и всем должны – потому что, единожды попав в такой город, вырваться из сетей, опутывающих его жителей, уже очень сложно.