Она хмыкнула, приблизила губы к самому его уху и сказала:

– Она детектив.

– Ты издеваешься надо мной.

– Нет, это правда. Миссис Морей сказала, что она просто великолепна. И Чарльз сказал то же самое – они оба так думают. Они сообщили, что в департаменте уголовного розыска Скотленд-Ярда о ней очень высокого мнения.

– Ты меня не разыгрываешь? Джейн возмутилась:

– Очень надо!

– От тебя всего можно ждать. Тогда…

Они посмотрели друг на друга. Джейн кивнула:

– Я знаю, я как раз все время думала об этом… о том, что она здесь. Может быть, это и случайность, как она сказала, а может, и не случайность. А вдруг она что-то расследует?

Джереми раздраженно заявил:

– Я говорил тебе, что с этим местом что-то не так. Тебе не нужно было сюда приезжать.

– Опять та же песня! – Она послала ему воздушный поцелуй. – Вот я и подумала, что, если здесь творятся какие-то черные делишки, ей нужно знать, кто из нас кто, и иметь какое-то представление о расстановке сил. Потому что… я ведь, кажется, не сказала тебе о Люке Уайте?

Она продолжила свой рассказ, закончив словами:

– Это было действительно ужасно. И не надо больше говорить, что я не должна была приезжать, потому что это чушь. А я постоянно думаю об Эйли. Видел бы ты, в каком она была состоянии. Понимаешь, не очень-то приятно, когда кто-то ходит и угрожает вырезать кому-то сердце и утопить кого-то в крови, если этот кто-то собирается выйти замуж за другого.

Джереми сказал с довольно странной интонацией в голосе:

– Да уж…

Затем он приподнял подбородок Джейн и поцеловал ее долгим поцелуем. Это было приятно и поколебало ее решимость. Еще более ее решимость поколебалась, когда он сказал изменившимся голосом:

– Давай поскорее поженимся.

Джейн подумала, что все идет к этому. Никогда раньше она и не подозревала, что так безумно просто сказать «да». Она ответила на его поцелуй и отстранилась. А затем выбежала из комнаты.

Все начали укладываться спать. Комнаты нижнего этажа остались в темноте, и в них установилась тишина. Светилась только настенная лампа в небольшом квадратном холле. Старые дома отходят ко сну очень медленно. Полы, по которым ходили многие поколения, мебель, которой очень долго пользовались, стены, в течение многих веков несшие на себе давление и вес старых балок, имели привычку погружаться в тишину постепенно. Слышатся небольшой шелест, поскрипывания, движения: шепот в замочной скважине двери, шевеление золы в потухшем очаге, вздохи в трубе – и все это в тишине, которая устанавливалась там ночь за ночью в течение по крайней мере трех сотен лет. По ночам прошлое украдкой возвращается.

Наверху мисс Сильвер заплела косу и аккуратно заколола ее на ночь, сложила свой малиновый халат, сшитый еще в последний год войны из дешевой ткани, но очень теплый и удобный, украшенный самодельными кружевами, связанными из хлопчатобумажных ниток, – эти кружева были практически вечными и служили украшением двух предыдущих халатов. Новые тапочки были подарком Дороти, жены ее племянника, которая привезла их с Востока. Аккуратно поставив их рядом с кроватью, она забралась в постель, накинула поверх шерстяной ночной рубашки с длинными рукавами теплую шаль с ажурной отделкой по краю и прочитала главу из Библии. Сегодня она провела весьма познавательный вечер. Затем она задула свечу и приготовилась спать.

У Милдред Тавернер тоже была шерстяная ночная рубашка с длинными рукавами. Она вышила с каждой стороны выреза по букетику цветов, которые украсила мелкими рюшами из кружев. Лежа в темноте, она думала о том, что не нужно было пить так много шампанского. Ей казалось, что кровать покачивается, а сама она чувствовала себя далеко не лучшим образом и все пыталась вспомнить, что рассказала Джекобу Тавернеру.

В большой двуспальной кровати в комнате напротив Фредди Торп-Эннингтон едва различал, что говорит жена. Он не спал, так как слышал голос Мэриан, но и не бодрствовал, так как никак не мог и не хотел отвечать ей. Он хотел, чтобы она замолчала и погасила свет, который резал глаза. Он не был пьян – он же поднялся наверх по лестнице, ведь так? Почему Мэриан не может оставить его в покое и погасить свет? А жена все продолжала говорить:

– Фредди, мой милый, понимаешь, тебе не стоило пить так много. Ты завтра будешь чувствовать себя совершенно разбитым, ты же это знаешь.

Ему не хотелось слушать никого. У него было единственное желание – заснуть.

Мэриан Торп-Эннингтон кончила наносить крем на лицо и подвязала подбородок специальной лентой, что она делала каждую ночь, хотя это доставляло ужасные неудобства, затем завязала на голове сетку, которая позволяла сохранить прическу, и надела на руки перчатки из легкой моющейся замши. Сделав это, она сняла накидку и осталась в ночной рубашке из белой тонкой трехслойной ткани, украшенной мелкими оборками нежного яблочно-зеленого цвета у плеч и талии. Она надела сверху короткую кофточку того же яблочно-зеленого цвета и бросила взгляд на свое отражение в зеркале. Повязка под подбородком несколько испортила впечатление, но рядом не было никого, кто мог бы ее увидеть. Фредди, бедняжка, никогда не видит, как она выглядит и что на ней надето.

Это действительно было так, потому что, решив однажды, что она самая красивая женщина в мире, он продолжал придерживаться этого простого убеждения, и ничто из того, что она делала или забывала сделать, совершенно не влияло на это убеждение.

Мэриан Торп-Эннингтон слегка вздохнула, сожалея о тех днях, когда цвет ее лица обеспечивался потрясающим сиянием ее собственной молодости, а также мягкой водой и свежим воздухом Рэтли, когда ей не было необходимости беспокоиться о двойном подбородке. Затем она забралась в постель, поцеловала Фредди в затылок и задула свечу.

С другой стороны площадки Джеффри Тавернер читал, лежа в постели. Он был одет в аккуратную серую пижаму и серый халат, отделанный черно-белой тесьмой. В его распоряжении было всего две подушки, и ему с трудом удалось положить их так, чтобы было удобно. Он надел очки в светлой роговой оправе и читал триллер с интригующим названием «Три трупа и один гроб».

В соседней комнате находилась миссис Флоренс Дьюк. Она еще не раздевалась, а сидела на краю кровати, сложив руки на коленях. На комоде, служившем туалетным столиком, стояла зажженная свеча. Пламя свечи колебалось от ветра, дувшего от окна, от этого свеча оплывала. Пламя, оплывающий воск и сама свеча отражались в слегка наклоненном зеркале. Флоренс Дьюк смотрела мимо них на стену.

Джейн ощущала воздух, холодный и соленый, идущий от моря. Чтобы раздеться, ей хватило пяти минут. И теперь она лежала в темноте и всматривалась в едва видимое окно, выделявшееся на фоне сплошной темноты, до тех пор, пока оно не стало похожим на раму картины. Рама была на месте, но картина представляла собой что-то мутно-серое без формы и содержания. Что-то такое описывалось в Библии, в Книге Бытия. Ее мысли стали путаться. Она ощутила тепло и радость. Джереми поцеловал ее так, будто действительно любил… очень любил. Кузены не должны вступать в брак… возможно, это не имеет никакого значения, если они сделают это… возможно…

Неожиданно что-то ее разбудило. Кто-то тихо постучал в дверь, затем дверь открылась, подул ветер, и она услышала голос Эйли:

– Мисс Херон, пожалуйста…

Джейн села и сказала:

– В чем дело? Послушайте, закройте окно, а я зажгу свечу.

Окно закрылось, и в комнате сразу же наступила тишина. Шторы задернули, и при свете свечи Джейн увидела Эйли в синем платье. Она держала в охапке какие-то вещи, а также ночную рубашку и халат. Она стояла на полпути между окном и кроватью, тяжело дыша. Ее глаза пристально вглядывались в лицо Джейн, а ее собственное лицо было белее молока.

Джейн снова спросила:

– В чем дело?

Эйли подошла поближе:

– Мисс Херон… разрешите мне остаться здесь. Я буду сидеть на стуле тихо-тихо, без единого звука.