— Я вот тут подумал, — сказал Золкин. — Не считая этой подлодки, эти воды безопасны, не так ли? Испания ведь сохраняла нейтралитет? А эти острова принадлежат Испании. Мы могли бы бросить якорь здесь, в нейтральных водах и подождать неделю, чтобы проверить новую теорию Федорова. Быть может, на двенадцатый день мы снова переместимся, и нам не придется никого убивать, и никто не будет пытаться убить нас. — Он сложил руки с довольным выражением на лице.

Федоров улыбнулся, но его мысли вернулись к текущим проблемам.

— Товарищ адмирал… Ка-40 в воздухе и может обнаружить лодку, но ремонт будет завершен к полудню. К сожалению, в инциденте погибло четверо.

Он рассказал Вольскому о том, что случилось, им о том, как корабль не получил прямого удара торпеды только потому, что на ее пути ненароком оказался катер с водолазами, принявший удар на себя.

— Все могло быть намного хуже, — сказал Золкин.

— Значительно хуже, доктор, — согласился Вольский. — Торпеда могла нанести серьезный урон и вызвать затопление. Нам очень повезло.

— Иногда судьба подкидывает такие финты, — сказал Золкин. — Торпеда могла бы попасть в нас. Кто знает, сколько бы погибло при этом? Вместо этого погибли те четверо, и нам остается утешаться только этим. Было бы намного лучше, если бы мы вообще не плавали туда-сюда на металлических машинах и не стреляли друг в друга, но пока люди этого не поняли, я полагаю, что жизнь лучше смерти, даже если это означает, что вы не выиграете себе еще один день и не отомстите врагу.

Федоров кивнул. Затем повернулся к Вольскому и спросил:

— Мне следует уничтожить подлодку, товарищ адмирал?

Адмирал посмотрел на него из-под тяжелых бровей, а затем проглотил еще одну ложку супа. Он понимал, что молодой капитан простит его взять на себя бремя еще одного возможного убийства, чтобы не нажимать на спуск самому.

— В настоящее время вы исполняете обязанности командира корабля, Федоров. Решение за вами. Действуйте по усмотрению. Единственное, как только вы закончите с подлодкой тем или иным образом, будет разумно подобрать буи. Не оставляйте ничего, что может быть найдено и породить вопросы.

— Так точно… Как скоро вы поправитесь, товарищ адмирал?

— Это вопрос к Золкину, — сказал адмирал, кивнув головой в сторону своего друга.

— Вопрос к Золкину, вопрос к Золкину… Все всегда спрашивают у врача совета. Что же, я полагаю, что адмирал прекрасно идет на поправку и должен вскоре встать на ноги. Федоров, разберитесь с подлодкой, но не подпускайте ее слишком близко. Адмирал плохо спит из-за близких взрывов.

— Не беспокойтесь обо мне, Федоров, — сказал Вольский. — Все будет хорошо.

* * *

Федоров вышел из лазарета, ободренный мыслью о том, что вскоре адмирал поправиться и сможет принять командование на себя. Он направился на ГКП, размышляя о том, что делать с подлодкой. Они потеряли четверых. Он знал, что лодка оставалась поблизости, и, вероятно, планировала атаковать снова, если они задержатся здесь. Тем не менее, он решил, что знает, что делать. Несколькими минутами спустя он прибыл на ГКП, принял вахту и отправил отдыхать Роденко.

Карпов ушел на отдых несколькими часами ранее, еще до рассвета. Теперь он был готов заняться подлодкой. Ка-40 все еще находился в воздухе, однако топлива у него оставалось мало. Тем не менее, он решил проверить свою догадку и осмотреть залив Форнеллс, приказав Николину направить вертолет туда и задействовать инфракрасные системы. Как только данные начали поступить на корабль, они обнаружили похожий на нож корпус подлодки совсем рядом с устьем залива. Пытается прокрасться в этот самый момент, подумал он!

Вернувшись к посту штурмана, он снова взял материалы по U-73 и еще раз просмотрел их, ища информацию о капитане лодки Хельмуте Розенбауме, последнем на данный момент кавалере Рыцарского Креста, полученного за потопление «Игла». Итак, вот ты какой. Он посмотрел на первую фотографию Розенбаума, улыбающегося из-под капитанской фуражки — простого молодого человека. Еще одна фотография изображала его вернувшимся в Специю из боевого похода, небритого и с ярко блестящими от гордости глазами. Он прочитал пометку о его дальнейшей судьбе:

«Оставил командование U-73 в октябре 1942 и стал командующим 30-й флотилии подводных лодок, действующей на Черном море. Погиб в авиакатастрофе 10 мая 1944 года».

Федоров смотрел на фотографию, ощущая нечто жуткое от того факта, что знал его будущее. Это было пьянящее чувство, почти ощущение себя богом. Никто не должен испытывать такого, проумал он.

— Ка-40 докладывает о готовности уничтожить цель, — сказал Николин, глядя на Федорова.

Федоров отринул свои мысли и моргнул. Он мог приказать уничтожить лодку в одно мгновение и в одно мгновение убить всех, находящихся на ее борту. И в этом случае фотография, на которую я смотрю сейчас, подумал он, никогда не будет сделана!

Что-то внутри него противилось. Это был уже не холодный расчет войны и не вопрос выживания. «Киров» был далеко от берега и в безопасности от любой угрозы, которую могла представить собой эта подлодка. Как только вертолет вернется, они направятся за запад, и даже если дадут всего двадцать узлов, Розенбаум никогда в жизни их не догонит. Он снова посмотрел на фотографию, на гордые глаза этого человека, и принял решение. Розенбаум погиб в авиакатастрофе 10 мая 1944. Ему оставались последние годы жизни, и Федоров решил не лишать его их.

Он вспомнил слова доктора Золкина, сказанные всего несколько минут назад и понял, что тот был прав. «…жизнь лучше смерти, даже если это означает, что вы не выиграете себе еще один день и не отомстите врагу».

— Николин, — сказал он. — Ка-40 немедленно вернуться на корабль, предварительно подобрав все ранее сброшенные буи. Ничего не оставлять в воде, это ясно?

Николин удивленно поднял брови.

— Так точно, — ответил он и переда приказы.

Когда через час на ГКП вернулся Карпов, «Киров» уже направился на запад, оставив позади побережье Менорки, и направился в пролив между ней и самым большим островом Балеарского архипелага Майоркой. Корабль следовал курсом 270, намереваясь обойти остров с севера, а затем направиться через пролив на запад. Дальше будет лишь открытое море и возможность остаться далеко от берега и любых посторонних глаз. Они проследуют на юг, в Алборанское море — горлышко бутылки, которое оканчивалось пробкой — Гибралтаром.

Федоров ввел Карпова в курс дел и изготовился покинуть мостик.

— Вахту сдал.

— Так точно. Вахту принял.

Оставшись в одиночестве, Карпов подошел к Тарасову, также сдававшему вахту Величко.

— Есть какие-либо признаки этого гада?

— Мы обнаружили его в устье залива чуть более часа назад. Ка-40 находился прямо над ним, но товарищ капитан приказал не атаковать и вернуться на корабль.

На лице Карпова отразилось неподдельное удивление. Он собрался что-то сказать, но затем взял себя в руки. Федоров взял чертову подлодку в прицел, но эта чертова штука уцелела! И он ни словом ни обмолвился об этом, когда я пришел, чтобы сменить его! В голове метнулась шальная мысль дозаправить вертолет и отправить его обратно, чтобы отомстить за подлое нападение на корабль и гибель членов экипажа, но затем слово взял другой внутренний голос. «Ища мести, выкопай две могилы — два врага и для себя». Его упорство в исправлении одних проблем неизбежно порождало новые. И он согласился с решением Федорова.

— Хорошо, — сказал он, наконец, похлопав Тарасова по плечу. — Отдохните. Ваши уши будут нам очень нужны при прорыве к Гибралтару.

Затем повернулся к рулевому и скомандовал:

— Курс два семь ноль.

* * *

U-73 тихо прошла через узкое устье залива и вышла мимо скалистых берегов в открытое море. Розенбаум немедленно поднял перископ, дабы проверить, оставался ли враг все еще рядом. Он не видел корабля, но видел странный летательный аппарат, направляющийся на северо-запад, мигая навигационным огнями.