8
Иваново-Иваново,
ты было Танцеваново,
ты было Целованово
где поцелуи жгут,
а стало биржей девичьей,
где не Иван-царевичей —
а клиентуру ждут.
Клиенты азиатские,
кавказские, арабские
на «мерсах», «БМВ»
приехав за «невестами»,
заходят в бары местные —
ткачихи там прелестные,
но безработные.
В поисках свеженького
господин Кавказ
спрашивает вежливенько:
«Девочки, как вас?»
«А зачем все сразу
наши имена?»
«Выбираю только Зазу —
в честь моя жена».
И заходит господин Дынестан,
выбирает, пообхватистей стан,
чтобы дыни, как твердыни, на груди,
а не пели, чуть сожмешь:
«Уйди-уйди».
Господин Новоарбатов —
он владелец депутатов,
ресторанов, казино,
ювелирных магазинов,
и газет, и лимузинов,
и конюшен в Косино,
он в Иваново давно —
не в какое-то Авруццо
заезжает «оттянуться».
Он, любитель бедных Лиз,
любит в сексе вокализ:
«Мне — блондинку покрасивей,
да с косой не приплетной,
чтобы новый гимн России
она пела подо мной,
чтобы я, как патриот, знал —
Россия мне дает».
Иваново, Иваново,
доставит боль и вам оно.
Была ярмарка невест,
но на ней сегодня крест.
Знать, нечистый завертел
ярмарку голодных тел.
Хорошо клиенты платят,
но прощаются,
спешат,
и не свадебные платья —
только доллары шуршат.
Скажи, Ваше величество,
рабочий класс,
почем девичество
нонеча у нас?
Олечки да Верочки,
революционерочки,
для чего был ваш террор?
Чтоб сейчас такой позор?!
Кто наши гегемоны
и генералы свадебные?
Те, у кого мильоны
краденые.
Но лучше зашить разговорчивый рот.
Язык
до киллера
доведет.
И все-таки
сказ
про Ивана-дурака
еще продолжается наверняка…
9
Мы рваными
Иванами
росли, полынный хлеб грызя,
и выросли,
и вынесли
все то, что вынести нельзя.
Иван-дурак
умен, да так,
что не купить его враньем.
Безвременье
беременно
началом будущих времен.
Сеченые,
моченые
в соленой собственной крови,
мы высились
у виселиц,
шепча: «Россия, ты живи».
И выжила,
и выживет,
как правде руки ни вяжи,
и чище нет,
и выше нет,
чем правда, выжившая в лжи.
Вся царщина,
вся барщина
прошли, тебя не раскроша,
безбрежная,
мятежная,
России нежная душа.
Да славится
красавица
земля,
где правда не умрет.
Да здравствует,
да властвует
великий государь-народ!
МОЙ ВАРИАНТ ОКУДЖАВЫ
Так повторяю Богу,
строчку чуть-чуть изменя:
«Дай же Ты всем понемногу
и позабудь про меня».
«Однажды мы спали валетом…»
Б. Слуцкому
Однажды мы спали валетом
с одним настоящим поэтом.
Он был непечатным и рыжим.
Не ездил и я по Парижам.
В груди его что-то теснилось —
война ему, видимо, снилась,
и взрывы вторгались в потемки
снимаемой им комнатенки.
Он был, как в поэзии, слева,
храпя без гражданского гнева,
а справа, казалось, ключицей
меня задевает Кульчицкий.
И спали вповалку у окон
живые Майоров и Коган,
как будто в полете уснули
их всех не убившие пули.
С тех пор меня мыслью задело:
в поэзии ссоры — не дело.
Есть в легких моих непродажный
поэзии воздух блиндажный.
В поэзии, словно в землянке,
немыслимы ссоры за ранги.
В поэзии, словно в траншее,
без локтя впритирку — страшнее.
С тех пор мне навеки известно:
поэтам не может быть тесно.
