ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
Р. Рождественскому
Кто были мы,
шестидесятники?
На гребне вала пенного
в двадцатом веке,
как десантники
из двадцать первого.
И мы без лестниц
и без робости
на штурм отчаянно полезли,
вернув отобранный при обыске
хрустальный башмачок поэзии.
Давая звонкие пощечины,
чтобы не дрых он,
современнику,
мы прорубили зарешеченное
окно в Европу и Америку.
Мы для кого-то были модными,
кого-то славой мы обидели,
но вас мы сделали свободными,
завистливые оскорбители.
Пугали наши вкусы,
склонности
и что мы слишком забываемся,
а мы не умерли от скромности
и умирать не собираемся.
Пускай шипят, что мы бездарные,
продажные и лицемерные,
но все равно мы легендарные,
оплеванные,
но бессмертные!
P.S. Когда Роберт Рождественский, с которым у меня были сложные отношения, заболел, мы сдружились снова, и я посвятил Роберту эти стихи, успев прочитать их ему.
«Все больше, больше моей маме лет…»
Все больше, больше моей маме лет.
Все реже поднимается чуть свет
на шорох свежевыпавших газет,
в которых утешений нет и нет.
Все горше каждый воздуха глоток,
все скользче пол, опасный, как ледок,
все тяжелей, нечаянно жесток,
обнявший плечи легонький платок.
Когда она по улице бредет,
снег осторожно, бережно идет,
и дождь ей боты лижет, как щенок,
и ветер сбить ее боится с ног.
В нелегкие такие времена
все легче, легче делалась она,
и страшно мне, что может кто-нибудь,
как перышко, ее с России сдуть.
Как мне испить живой воды тогда
из маминого слабого следа?
Любимая, прошу тебя, — сумей
стать хоть немного матерью моей.
НАПУТСТВИЕ
М. Кацу
Надо собственные ноги
донашивать,
и дорогу у дороги
не спрашивать.
Пусть сама дорога спросит,
как ей выгнуться,
нас полюбит и не бросит,
даст нам выбраться.
Все пророки — лжепророки,
но в безбожии,
наши женщины — дороги
в бездорожии.
Пусть судьба им не отплатит
ни морщиночкой
и не капнет им на платья
ни борщиночкой.
Надо так любить любимых
и детей своих,
чтоб злодеям стыдно было
в их злодействиях.
Каждый носит сам дорогу
в своей совести.
То ли к власти, то ли к Богу —
выбор собственный.
И еще одна забота
пусть прибавится —
стать дорогой для кого-то
не предательской.
Быть своим там, где дубравы
и поля тихи,
и подальше быть от славы
и политики.
И у гроба на погосте
с речью длинною
не сползти к могиле в гости
вместе с глиною.
Перед смертью не метаться.
С ней условиться
и навек в живых остаться,
как пословица.
МЫ — «СТАРЫЕ РУССКИЕ»
Э. Колмановскому
Мы — «старые русские»,
наивно погрязшие в частностях,
в честностях.
Хребты наши хрустнули
у новеньких русских на челюстях.
Понятие «взятка»
для нас,
почитателей ямба с хореем,
как зоологическая загадка,
ни брать, ни давать
до смешного никак не умеем.
Название «мафия»
для нас —
это что-то из фильма «Под небом Сицилии»,
хотя автоматами парни помахивают
в клифтах от Армани,
но в пятнах от нашенского «сациви».
Звенит, как забытое, детское,
у нас «Бригантина» в сердцах,
в сокровенной середочке.
Мы старосоветские
помещички кухонек тех,
где окурки в селедочке.
Все купчики-ухари,
вся неблагодарная шатия-братия
забыли о том,
что рождалась в тех кухоньках
их всех, к сожаленью, потом породившая демократия.
И ненастоящая
свобода, пошлее накрашенной куколки,
как девка гулящая,
всю интеллигенцию
вновь запихнула на кухоньки
Мы старцы,
старушки
лишь с первого взгляда…
Мы — в тайном расцвете и силе.
Мы «старые русские»,
но знайте —
без нас не получится новой России.
