Тогда Ульяна не совсем поняла то, о чем говорила мать, она была еще слишком юная. Но после, поразмышляв над предложением однокурсника, она уже лучше понимала слова матери. Та каждодневность, которую он мог ей предложить, не для нее.

А поскольку такие радости не для нее, то она отказала ему, отказала! Но какова обида! От этой обиды он женился через месяц. Сейчас у его жены, тоже их однокурсницы, было все то, что Ульяна мысленно перечисляла себе: двое детей, свинья, не куры, но индоутки, картофельное поле — и даже нет никакого садика с цветами. Жена не работает. Потому что единственную должность егеря охотничьего хозяйства под Вологдой занимает, конечно, муж.

Ульяна закрыла ружье с громким щелчком. Так что же, выходит, она не хочет продавать это ружье? Не хочет отдавать часть себя кому-то? Она со стоном опустилась на диван, не выпуская ружье из рук. Она положила его к себе на колени и гладила холодный металл, как гладила Дику, только у той всегда теплая шерстка.

Наверное, поэтому она и говорила с потенциальным покупателем таким тоном, чтобы он сам отстал. Будто он виноват в том, что она вынуждена продавать ружье.

Но как ей вывернуться? Как рассчитаться с кредитором? Откуда ей взять тысячи долларов — кредит с уже набежавшими процентами?

Ульяна чувствовала, как злость на звонившего нарастает. Да как он смеет вообще хотеть это ружье?! Ее ружье?!

Она быстро взглянула за окно — опускался вечер, но небо еще оставалось светлым. Она быстро оделась, натянула резиновые сапоги «по самое некуда», как выражалась Надюша, маскировочную куртку, сунула в карманы охотничьего жилета горсть патронов и вышла на крыльцо. Дики не было видно. Ульяна вложила в рот два пальца и громко свистнула. Собака как вкопанная остановилась перед ней.

— Дика, вальдшнеп!

Собака завертелась волчком, глядя в небо и не видя никакого вальдшнепа. Белоснежная шея мерцала в сумеречном свете, словно фосфоресцируя на фоне черной головы и спины.

— Вперед, — скомандовала Ульяна и натянула кепку на голову.

Дика аккуратно переставляла ноги в белых носочках — поразительный изыск природы, — носочки на передних ногах были абсолютно ровными, не скажешь, что она «обувалась» второпях. Они шли по влажной тропе на просеку, где многие годы замечательная вальдшнепиная тяга. Там сейчас никого, потому что приехавших охотников егерь повез в глубь тайги на «мотане» — поезде, который по узкоколейке возил лесорубов в тайгу. Тащил вагончики паровоз; это интересное приключение, если машинист трезвый. Приезжали как-то к ним чехи на глухариную охоту, они были просто очарованы этим видом транспорта и сказали на прощальном банкете, что они бы на этой «мотане» сделали бизнес. Они продавали бы на него специальные билеты. Сомыч тогда напрягся, Ульяна видела, что в голове его, как он сказал ей после, «замотанилось». Но пока он не выдал никакой идеи, потому что у узкоколейной дороги есть собственник, с ним не договоришься с бухты-барахты. Поезд возил охотников в более добычливые места, а коли люди приехали на коммерческую охоту, они должны получить свое сполна.

Дика бежала впереди, хорошо зная дорогу. Наконец открылась просека, на ней еще лежали остатки снега, похожие на здоровенные куски соли, которые работники заказника раскладывают для лосей. Под ногами чавкала вода, Ульяна раскатала сапоги до самого верха и уверенно ступала по кочкам, не опасаясь зачерпнуть воду.

Птицы, мелкие, почти не различимые в густоте хвои, но голосистые, словно орали в микрофон, надрывно возвещая о приходе весны. Больше всех старался дрозд. Ульяна закинула голову и увидела птаху на самой вершине, ели, которая была метров тридцать высотой. Он сидел на самой маковке и пел, подражая всем тем птицам, которых услышал, летя домой через моря, и горы, и леса.

Вальдшнеп тоже подаст голос, но у него свой собственный — хор-хор-цик. Этот-то голос и выдает его. Он летит сейчас из Италии и Франции, чтобы найти себе пару, свить гнездо, вывести птенцов. То есть совершить тот круговорот жизни, который предписан ему природой.

Природа позаботилась и о том, чтобы охотники стреляли только самцов, это они летят и хоркают и цикают, привлекая внимание к себе. А самочки сидят тихо, молча, не подавая голос, храня себя для потомства.

Не так ли распелся этот тип, что звонил? Разве не было в его дурацких вопросах неизбывного мужского желания показать женщине: я вот какой. Я самый лучший. Я все равно лучше тебя, потому что я мужчина. Такому отдать это ружье?

Она сняла «скотт» с плеча, насторожилась, уловив тонкое циканье. Птица налетела на нее, Ульяна вложилась в ружье и спустила курок. Легкий толчок в плечо, и через секунду Дика уже несла в зубах добычу.

— Молодец, молодец, моя милая собачка. Отдай сюда. Дика нехотя рассталась с птицей.

Тушка была еще теплой, Ульяна взяла птицу за длинный клюв и осмотрела. На лапке блеснуло алюминиевое колечко. Она поднесла к глазам. Надпись по-английски. Дата. Название местности. Адрес.

— Дика, да ты только посмотри, что у нас такое! — Ульяну распирало от удивления. Надо же, никогда еще до сих пор ей не попадались окольцованные птицы. Птицы, которые побывали в руках биологов, изучающих пути миграции вальдшнепов. С кольцом на… лапке. Похожем на обручальное кольцо. Сердце забилось, Ульяна почему-то взглянула на безымянный палец правой руки. Ее тоже когда-то окольцуют? И тотчас в воображении всплыла шкатулка Зинаиды, так до сих пор и не открытая. А ведь прошло уже… девять месяцев! Какие странные совпадения. Совпадения? Через девять месяцев позвонил…

Она почувствовала жар в теле. Вот уж размечталась! Да на кой ей нужен этот плейбой? Он хочет ружье, ему не важно, кто хозяин. Хоть столетний дед. При чем тут она или он? Просто Зинаида всадила в нее глупую мысль. Назойливую. Но она в силах отвязаться от нее. Она сможет… если захочет.

Внезапно Ульяна почувствовала, что ей расхотелось продолжать охоту. Не важно, что это самая любимая охота и она бывает всего-то десять дней в году. Она вдруг почувствовала, что у нее вдруг пропали удивление от охоты и та безудержная радость, которая всегда сопровождала ее. Оказывается, ее кровь сейчас горячится… от другого. От мысли про какого-то мужчину, совершенно неизвестного ей.

Внезапно подул северный ветер, он пробирал до самых костей. Ульяна набросила на голову капюшон и поняла, что охота на сегодня закончилась. Птица не полетит в такую погоду, она засядет в кустах и мудро дождется более приятного времени для полета. А через несколько минут пошел снег, зима настойчиво напоминала весне, что рано расслабляться. Она еще здесь, никуда не ушла, просто завернула на другую просеку.

Ульяна тоже решила отступить, взяла вальдшнепа за шею, которая уже стала холодной и твердой, свистнула Дике, углубившейся в чащобу, и направилась в сторону дома, положив ружье на плечо.

Надо что-то придумать. Надо сделать так, чтобы ружье осталось обязательно с ней.

— Потрясающе, — сказал Сомыч, как обычно сдвинув очки на лоб. — Какая реклама для нашего бизнеса, а! Да сюда охотники повалят табуном, все захотят добыть окольцованного вальдшнепа, за которого фирма, его окольцевавшая, приглашает тебя в Англию, да еще за свой счет! Ну, Ульяна, подставляй руки, пошла полоса везения!

— Да, Сомыч. Я бы рада, да камень на шее… — Она покачала головой.

— Тебе звонил тот тип? Совсем забыл спросить.

— Звонил.

— Ну и что? Как он?

— По-моему, из тех, кто хочет на грош пятаков. Он мне не нравится.

— Ты мне лучше скажи, ему-то цена нравится? Не путай причину со следствием.

Ульяна пожала плечами.

— Я не хочу ему продавать даже за две таких цены.

— Неужели он столько даст? — изумился Сомыч.

— Я не спрашивала. — Она упрямо сжала губы. — Он мне не нравится.

— Слушай, если он сам косой, или кривой, или рыжий, но у него счет в банке…

— Я не хочу ему продавать, — упрямо повторила Ульяна. Сомов посмотрел на дочь своего друга и увидел его, молодого, лихого и упрямого как осел. Но это упрямство, порой необъяснимое, но основанное на какой-то подсознательной уверенности в собственной правоте, приводило его к успеху там, где, казалось, успехом и не пахло.