Он и сейчас помнит, как дрожал от желания поставить ее на место, задвинуть, чтобы не дергалась со своим низким чувственным голосом. А она его, грубо говоря, послала.

Роман вертел игрушку расслабленно, он ласкал пальцами изгиб тонкой шейки ложа, проходился по стволам, гладил их, как гладят изящное тело женщины. Интересно, если у деревенской Артемиды тридцать восьмой размер обуви, то какого она роста? О Господи, снова она лезет ему в голову, настырная какая, на сей раз он позволил себе добродушно пошутить. Но сейчас речь не о ней, хотя она может вполне оказаться похожей на это вот ружьецо — изящная, тоненькая, но при формах. Да… это уж обязательно. Он снова прошелся по изгибистому телу ружья.

Конечно, может быть, семейное предание — это ложь и сказки, и даже если он найдет искомое ружье, рассмотрит на нем нужный номер, то никакого счета в швейцарском банке под этим номером он не обнаружит. Но… Его сердце снова дернулось. Что он может поделать с собой, если ему всегда ужасно хочется довести дело, в которое ввязался, до конца? Потому что он ввязывается обычно в такие дела, которые требуют усилий, которые надо выиграть. Не получить результат, не разрешить проблему, а выиграть то, что кажется невозможным.

Перед смертью отец рассказал ему, что его дед, то есть прадед Романа, в 1900 году открыл счет в швейцарском банке, в Женеве, под тайным номером. Этот номер счета соответствует номеру на ствольных трубках парного «скотт-премьера», с которым пришлось расстаться уже деду самого Романа, но не по своей воле. Он в ту пору был очень: далеко от Москвы, а перед смертью открыл своему сыну тайну.

Отец Романа говорил: «Если бы я и узнал тот номер, сам понимаешь, толку было бы с гулькин нос. Где мы и где тот банк? — Он скривил высохшее до желтизны лицо. — Может, на твоем веку что-то изменится, тогда поищи ради смеха. И ружье, и счет».

Сколько денег там лежало, прадед никому не открыл. Но сейчас Роману не важно. Ему важно заполучить ружье.

Так где эта чертова Ужм-а? — спросил он себя в сотый раз, хотя знал совершенно точно: от Москвы до областного центра на поезде двенадцать часов сорок девять минут. Потом пересадка на местную ветку и еще семь часов поездом. Станция называется проще простого: «233 км».

Значит, просто надо сесть и поехать. Не звонить больше этой Ульяне Михайловне, а предстать перед ней собственной персоной.

Собственная персона вскочила с постели так резво, что деревянная винтовка, лежавшая на животе, соскользнула на пол. Он замер. Нет! Только бы не сломалась! Но густая медвежья шкура возле кровати смягчила удар, легонькая игрушка замерла на густой поверхности бурой шерсти, даже не продавив ее.

— Молодец, Мишутка, — похвалил Роман бывшего обладателя шкуры и улыбнулся. А ведь тоже не давался сразу, сколько ему пришлось за ним ходить! Но все равно взял.

Ему все и всегда удавалось, удается и будет удаваться, самодовольно заверил себя Роман. В этом нет ничего удивительного — просто надо делать то, что хочешь, и верить в успех. Почему другие не могут достичь собственного успеха? Потому что или не делают дело, или не верят. Проще простого.

Он прошел в кабинет не одеваясь, в полосатых «боксерах», в которых спал. На незастекленном балконе — единственном на весь большой дом незастекленном — чирикали воробьи. Они слетались сюда погулять, поклевать крошек, которые прихватывали с собой с земли. Он снова похвалил себя за нестадность. Если бы он застеклил его, то сейчас там никого бы не было. А так — живая весенняя природа. Он подкрался поближе к балконной двери и увидел, что двое уже треплют друг друга за шиворот. Не поделили какую-то красавицу кавалеры — все как у людей. Он усмехнулся, поворошил густые волосы пятерней и снял трубку.

— Один билет на завтра в мягкий на «Вятку», — бросил он в трубку не здороваясь, когда Света отозвалась. — С Ярославского. Обратный не нужен, — ответил он на ее вопрос. — Надеюсь, нет. — Он усмехнулся. — Вряд ли меня встретят там с распростертыми объятиями, поэтому я, конечно, вернусь. Просто не знаю когда. Целую, золотко. Нет, не провожай.

В северных вятских лесах Роман не был никогда, но в свое время охотился в вологодских и архангельских, а поскольку эти леса похожи и граничат меж собой в некоторых точках, то он представлял себе, что там за глухомань. Но сейчас, когда есть компьютеры и Интернет, электронная почта, в этой глухомани развивается новая жизнь. Действительно, один его давний знакомый, редкий знаток охотничьего дела, именно там сделал англо-русский словарь оружейных терминов. Он купил дом в вологодской деревне, уехал туда с женой и, вдыхая аромат сосен и елей, запивая его парным молоком от соседской коровы, поедая на завтрак яичницу с беконом, как истинный англичанин, а потому проникаясь духом, который способствует составлению такого труда, сделал и книгу, и деньги, сидя за своим шикарным ноутбуком, подключенный к Интернету.

А этот заказник, где сидит Ульяна Михайловна со своим «скоттом» наперевес, вообще может оказаться европейским оазисом.

Но, собираясь в поездку, Роман прихватил с собой по привычке и спальник, мало ли что. Мечты порой часто не соответствуют реальности. Он и на тягу сходит, коль окажется в тайге. Как не воспользоваться случаем? Он вообще считал, что в любой ситуации есть обязательно что-то полезное, только это нужно разглядеть.

Роман набил рюкзак едой, не забыл даже порционные сливки для утреннего кофе. Ружье решил взять самое простое, «тулку» двадцатого калибра, старенькое, но убойное, патроны с мелкой дробью, семеркой. На вальдшнепа пойдут и на утку, если выпорхнет. Охотничий билет, паспорт, мобильник.

Та-ак. А для Ульяны Михайловны какое снаряжение нужно? Он подошел к шкафу с зеркалом и окинул себя взглядом. Поднапряг бицепсы, стиснув при этом кулаки. Ничего, впечатляет. Потом напряг грудные мышцы, поиграл ими, густые волосы на груди поднялись и зашевелились. Однако не так уж плохо, оценил он себя. Потом его взгляд прошелся по телу ниже талии. И там все в порядке, ухмыльнулся он, заметив некоторую неровность в расположении полосок на «боксерах». Ноги его, широко расставленные, были мощными, как колонны. Конечно, не белый мрамор, да и зачем?

А улыбка для Ульяны Михайловны какая подойдет? Вот такая? Нагловатая, хмыкнул он, едва ли такая прельстит ее. А вот эта? Он изумленно вскинул брови, виновато прикрыв глаза ресницами. Ну просто пай-мальчик. Не хватает галстука-бабочки в горошек, именно в таком галстуке его мама повела сниматься в салон художественной фотографии, опасаясь, что мальчик «израстет», как после она признавалась ему честно. Он был на удивление хорошенький. Тогда они только что переехали с Сахалина в Москву, ему было шесть лет.

Красивый ребенок настолько понравился фотографу, что тот превзошел себя и… заказчика. Через несколько дней его портрет украшал оконную витрину фотосалона, завлекая посетителей. Его отец, как сам рассказывал, ворчал на мать: «А где же наш навар от этого дела?» Купцов, одно слово, усмехнулся Роман воспоминаниям, говорящая фамилия.

Нет, такой сладкий мальчик Ульяне Михайловне вряд ли понравится.

Роман вспомнил себя студентом, когда вел кавээновские концерты в стройотряде. В меру разбитной, в меру сдержанный, в меру элегантный и бесконечно свойский. Женщины вешались ему на шею. Разные причем. Ему оставалось только разнять их руки у себя на шее и уложить. Не обязательно в постель… Он ухмыльнулся. Вот этот облик и надо запомнить. Он слегка откинул голову, сощурил глаза, чтобы зрачки мерцали таинственно и завлекательно.

— Уважаемая Ульяна Михайловна, — начал он, обращаясь к неведомой и невидимой женщине, — я прошу вас рассмотреть мое предложение… — Он приложил руку к сердцу и расхохотался. Нет, это не тот образ. Он снова закинул голову, заложил руки за спину. — Так как, мадам, вы готовы пойти на уступки? — Голос прозвучал хрипловато и походил на голос актера, который дублировал Чака Норриса в американских картинах. Да, ковбой, ни дать ни взять.