Турецкий переоделся в черные джинсы, старые и удобные кроссовки, натянул серую водолазку, на нее сбрую для ПМ, а сверху — куртку. Теперь он весь был неприметно темного цвета, неразличимый в ночи, ну просто ах!

Ладно, шутки в сторону. Сколько помнится, грязновская интуиция и раньше не часто подводила сыщиков.

Они встретились на проспекте. Славка тоже оделся по-походному.

— Я не оторвал тебя от вселенских размышлений? — сразу поинтересовался он. — Если нет, то пойдем в машину, и там поешь, пока котлеты теплые. Честное слово, скажешь спасибо.

— А вы там что себе думаете? — достаточно тихим, но вполне возмущенным голосом спросил Турецкий. — Будто я от голода пухну?

— Пустяки. Котлеты действительно вкусные, потому что Нинка их умеет готовить. И пока ты будешь ужинать, я тебе кое-что расскажу. Мыслишка, понимаешь, одна появилась. Странная такая.

— Только одна? И ты меня из-за нее позвал?

— Представь себе, — никак не отреагировал на иронию Слава.

Они вошли в слабоосвещенный двор и забрались в грязновские «Жигули», умело припаркованные среди других машин.

Котлеты действительно были достойны высокой похвалы. И пока Саня, неприлично облизывая жирные пальцы, выуживал их одну за другой из целлофанового мешочка, Грязнов как бы размышлял вслух.

Он напомнил Турецкому для начала не такую уж давнюю историю, когда на протяжении нескольких месяцев были убиты и ограблены несколько довольно известных коллекционеров. Причем почерк убийцы совпал по нескольким делам: жертва сама открывала дверь, оборудованную всякий раз хитроумными запорными устройствами. В конце концов, сыщики вышли на след и сумели вычислить преступника буквально за несколько минут до очередного трагического финала. Им оказался известный торговец произведениями искусства, бывший советский гражданин, принявший германское подданство. Немцы сумели его взять тепленьким, но одного. Так, в полном одиночестве, и фигурировал он у них в суде и «меру» свою схлопотал. Но это все пустое. Главное в другом. Дело Константиниди — точная копия того, старого дела Ситковского. Если, конечно, внимательно присмотреться к деталям. А вот о них, сказал Грязнов, и надо еще раз подумать.

И вывод Славка сделал следующий: надо срочно выявить круг знакомых Константиниди, но главным образом Виталия Бая. И попытаться залезть в их связи. Конечно, все это муторная работа. Но ведь с чего-то действительно начинать надо.

А что касается Бая, то здесь возможен совершенно неожиданный выход на него.

— Знаешь, через кого? — таинственно прищурился Грязнов. — Ни за что не догадаешься… Ну хоть попробуй, что ли?

— Котлетам — пять с плюсом, — ответил Турецкий, сминая жирный пакет и доставая носовой платок. — А что касается твоей загадки, уймись, старик! Я уже давно добропорядочный семьянин. Мне есть о ком думать одинокими ночами, а ты, сукин сын, не смей сбивать друга с пути истинного. Он и так еле держится на нем, понял?

— Все ясно, — хмыкнул Грязнов. — Я и не сомневался, что ты догадаешься. Точно, Саня. И Нинка моя подтвердила. Она разговаривала как-то с Кариной, и та сказала, что отлично его знает. Он долго и настойчиво торговал у нее картины, которые остались после смерти мужа. А у Каринки, если ты еще помнишь, глаз — дай Бог каждому. Она, кстати, будет очень рада тебя видеть, так и сказала моей Нинке. А если стесняешься, извини, Саня, остаться со своей бывшей любовницей наедине, то есть тет-а-тет, я могу ее к нам домой позвать. Поболтайте при свидетелях…

Два с небольшим года назад Турецкий и Грязнов, тогда начальник «бандитского» отдела МУРа, работали по серии заказных убийств крупных бизнесменов, одним из которых оказался муж Карины — Наиль Мирзоев — «новый», так сказать, «русский» с абсолютно уголовным складом умственных и физических напряжений. После его убийства Карина отказалась от участия в делах фирмы и продала ей огромный московский особняк Наиля, получив очень большие деньги. Она купила себе и детям хорошую квартиру в центре, обеспечила себя всем необходимым и, не влезая ни в какие прошлые дела, зажила в полном достатке, не наглея и не отказывая себе ни в чем. Но, по мнению верных и искренних друзей Турецкого, до сих пор только об одном и думала- эта изумительная, роскошная, богатая, несравненная Карина— как бы заполучить к себе Турецкого, который только однажды провел с ней такую ночь, которую она до сих пор помнила. А Нинка, в ту пору еще не жена Грязнова, а начинающий спонсор будущей частной сыскной фирмы «Глория», и тогда была, и, похоже, сегодня готова способствовать всеми силами возможному счастью подруги. Ну конечно, а иначе зачем бы Славка завел эту матату, где со свидетелем лучше всего «беседовать наедине. И лучше у него, свидетеля, дома. А еще лучше — в его (ее) кровати. Дураки какие… Будто он не понимает Или возражает категорически… В конце концов, возражать необходимо против мерзости, дряни, предательства, сволочизма и прочего, подобного грязи, унижающей человека. А возражать против того, чтобы сделать красивую женщину счастливой, если это, разумеется, в твоих силах, — вот уж это простите, истинный идиотизм. И никто не простит тебе такого издевательства над вечными чувствами Женщина — она наверняка не простит Каринка — другое дело. Она прекрасно знает, чем занимается Саня, и никогда не требовала от него большего, чем он дал ей однажды. Еще захотелось — это уже другой разговор. Но без взаимных обязательств, если можно

А ведь в принципе все давно между ними кончилось, даже не повторившись. Но тогда, как говорится, простите, почему при воспоминании о Карине, об их той единственной фантастической ночи, у Сани начинало тревожно биться сердце, а в ладонях вспыхивал обжигающий жар от ее сильного и жадного тела?..

О Господи, сколько соблазнов вынужден претерпевать нормальный мужчина! И как избежать их, когда собственная супруга, будь она неладна, со своими капризами и вычитанным из теткиных старинных книг «аристократизмом», находится постоянно за тридевять земель, считай, за границей, и ей там вовсе не холодно без мужа. А тут тебе даже ближайший товарищ готов свинью подложить. Ну не свинью, конечно, не в буквальном смысле. Поскольку Карина все-таки весьма… знойная женщина и оч-чень… Однако есть и закон профессии — никогда не путать служебные возможности с личным. Но!.. Вот-вот, именно это самое «но» и является первым шагом к полной деградации и распадению личности. Боже, как хорошо это знал Александр Борисович Турецкий. А Саша — забыл. И чем больше разжигал он в себе внутренний протест против якобы наивного предложения Славки, тем больше хотелось ему поскорее сдаться, вскинуть обе руки кверху и… медленно опустить их на матовые, покатые плечи Карины…

Чертово наважденье! От котлет Нинкиных, что ли?..

— Да брось ты дурака валять, Санька! — засмеялся Грязнов. — Никто тебя за уши к ней в койку не тянет. Тем более что ты ее уже два года не видел, можешь и не узнать… Да-а…

Расцвела-то как девка!.. Ну все. Сколько у нас? Второй час пошел? Самое воровское время наступает. Готовься…

Слава взял трубку радиотелефона, набрал номер. Прибавил звук.

— Акимов слушает

— Это я, Володя. Спокойно?

— Пока да. В сон только клонит

— Потерпи. Как сигнал?

— Молчит.

— Ладно, подключи его и ко мне. Мы рядом.

Слава обернулся к Турецкому, развалившемуся на заднем сиденье, и объяснил:

— Мы там, на двери, сигнал на всякий случай поставили. Если сумеют пройти незамеченными, сработает сигнал, когда станут дверь открывать. Через окно им не войти — седьмой этаж. А балкон — вон он, нам виден.

Турецкий слушал Грязнова, а пальцы его между тем совершенно реально, до идиотизма осязаемо, гладили длинные волосы Карины, черной волной струящиеся по ее атласной спине. И губы!.. Нет, все-таки правильно говорят: не ешь мясного на ночь — кошмары замучают…

Во дворе было тихо. Изредка по проспекту проносились машины, но шум моторов, заглушённый домом, отгораживающим двор от улицы, был глух. Потом где-то неподалеку, похоже в соседнем дворе, заработал-заурчал автомобильный двигатель. Немного приблизился и снова стих. Сыщиков стало клонить в сон.