Следователь вытащил из кармана свой носовой платок, разостлал на ладони и, обернув пистолет, передал криминалисту. Проворчал:

— Платков не напасешься…

Из чего человек неопытный легко бы сделал вывод, что он, следователь, только и делает, что отбирает оружие у преступников.

— Ну так что это за спортсмен? — спросил следователь. — Надо пойти взглянуть, как он на чердак-то проник…

— Через соседний подъезд, — подсказал один из оперативников, снимавший труп с веревки.

— Вот! — сказал Марат. — Поэтому, значит, Сеня и не мог увидеть его, пока он на стену уже не вылез. Почему? А потому, что соседний подъезд перекрыт гаражами-ракушками.

— Итак, — вмешался майор, — отправляем его в морг до опознания? Документов при нем никаких… Дамочка, ей-бо-гу, шли бы вы отдыхать. Четвертый же час, самый сон. Ну чего вам здесь, честное слово! — В голосе его слышались раздражение и усталость.

— Я знаю его, — неожиданно сказала Лариса. — Это шофер Виталия Александровича Бая — Андрюша… Боже мой!.. За что?..

— Как вы сказали? — переспросил следователь, и все тут же уставились на женщину, схватившуюся руками за виски. — Вы не ошибаетесь?

Но Лариса только плечами пожала и отрицательно покачала головой.

— Товарищ следователь, и вы, товарищ майор, — вмешался Марат. — Я бы на вашем месте побыстрее доложил ответственному дежурному по МУРу, там эта квартира на особом контроле.

— Да я ж сказал уже! — буквально взвился майор. — Лезут со своими советами…

— Извините, я про то, что Лариса Георгиевна смогла опознать. Тут бывает каждая минута дорога… Вы ж оперативник, знаете…

— Занимайтесь своим делом! Сержант, кажется?

— Старший сержант, товарищ майор.

— Вот и отлично. Вам положено охранять? Охраняйте. А мы сперва протокол опознания оформим. — Майор тронул следователя за плечо. — Надеюсь, хозяйка нам разрешит войти в квартиру, чтоб не на лестнице протокол составлять?

— Пожалуйста, — посторонилась Лариса.

— Только за вами, — галантно показал рукой майор. — А ты, между прочим, молодец, старший сержант. Покажи, откуда снял-то его? И главное — один всего выстрел. И точ-но — в сердце. Молодец. Можешь не беспокоиться, сейчас позвоним, сообщим, — и покровительственно дотронулся до его плеча. Потом обернулся к оперативникам и строго предупредил: — Внимательно охраняйте!

Свои дела Турецкий провернул быстро. В сопровождении патрульной машины, новенького «форда» со всей милицейской атрибутикой на бортах и крыше он пулей промчался по Москве к своему дому, поставил машину на обычное место, напротив подъезда, и бегом по лестнице поднялся к себе. Только в ванной, ополаскиваясь под краном до пояса, вспомнил, что за весь день не удосужился толком поесть.

Опять омлет? Или, что того хуже, вынутые из морозилки куриные бедра, называемые в народе «ножки Буша»? Но на их размораживание полжизни уйдет.

Тогда Саша сделал самый краткий из всех возможных «перекусонов». Он схватил несколько холодных сосисок и зажевал их куском черствеющего хлеба. На кофе и прочее времени уже не оставалось.

Затем быстро сменил рубашку и надел старую свою портупею, подаренную Грязновым к одному из дней рождения, сунул в кобуру «Макарова», а сверху натянул легкую куртку на «молнии». Положил в карман документы и был таков.

Захлопнув дверь, Турецкий услышал звуки радио, напоминавшие разговор сидящих на кухне людей. А спустившись к подъезду, поднял голову и увидел горящий на кухне свет. Все правильно. Он бы и сам решил, что Турецкий дома. Если бы сумел найти его адрес. Но уж на этот раз «искать Турецкого» было не его заботой. Пусть вычисляют кому надо.

Водитель машины патрульно-постовой службы, выделенный Саше по просьбе Романовой командиром третьего полка ППС, был относительно молод, хотя служил давно и Москву знал вполне прилично. Они еще не познакомились, и Саша, садясь рядом с водителем, протянул руку и представился по имени. Тот пожал ладонь «важняка», как сказал про него командир, и тоже отрекомендовался просто: Эдик. Очень хорошо, значит, на «ты». Не до церемоний.

— Давай, Эдик, построим маршрут так, — предложил Турецкий. — Сейчас в Шереметьево, но через Киевский вокзал. Есть одна мыслишка. Дорогу показать?

— Не надо, — ответил тот, трогаясь и включая свои мигалки. — Сейчас выйдем на Комсомольский, наверх до Боровского и направо по набережной, а там и вокзал.

— Отлично, — заметил Саша и, откинув голову на мягкий подголовник, стал размышлять.

До полуночи с Киевского уходят все основные скорые поезда. После остаются четыре или пять пассажирских. Но сейчас лето, самый сезон для туризма, и железнодорожники, следуя известной лишь только им логике, могли взять да пустить парочку каких-нибудь сборных скорых, не сообщая об этом в печати или по радио.

Умом Турецкий склонялся к тому, что Бай, если уж решился дать деру, хотя бы и временно, кинется в Шереметьево. Там у него, видимо, уже отработанный— лично ли, а скорее, с помощью все той же Кисоты — и устойчивый канал. Снегиревы, Дегтяревы…

Однако Шереметьево и опасно тем, что следователь там уже успел побывать и оставить о себе нелицеприятное мнение у окружающих.

В этом смысле Киевский вокзал, конечно, проще. Но одновременно и тягомотнее. Почему-то Белорусскому вокзалу подобной роли Саша не отводил. Там и поезда серьезнее, и, соответственно, проверка. Хотя черт его знает… Почему его не хочется брать в расчет?..

Саша потянулся к трубке радиотелефона, вмонтированной на панели. Кивнул водителю:

— Могу?

— Сколько угодно, — усмехнулся Эдуард.

Турецкий набрал дачный телефон Бая. На его настойчивые звонки долго никто не отвечал. Устав ожидать и решив, что хозяин уже, вероятно, покинул дачу, Турецкий хотел было набрать другой номер, как в трубке откликнулись. Он услышал сварливый старческий голос. Говорила пожилая женщина.

— Господи Боже мой, и кто ж это так трезвонит в час-то поздний? Вы, что ль, Виталий Александрович? Ай забыли чего?

Он еще ни слова не сказал, а бабка, или кто она там на самом деле была, уже выдала половину секретов своего хозяина.

— Да нет, уважаемая, не Виталий это. Друг я его, Александром Борисовичем кличут. Что ж это он, умчался, да не предупредил, а ведь у меня с ним встреча очень важная назначена. И далеко он, с вашего позволения? Может, я еще успею повидаться с ним?

— Да и как вам сказать, — задумалась женщина. Вообще-то, уезжая, Бай обычно не велел ей трогать телефонные трубки, которых в доме хватало. Но сейчас, то есть нынче, уезжая, он ничего ей не сказал, поэтому она и подумала, может, сам он звонит, вот и взяла. А сама-то она за домом смотрит, прибирает-убирает, чтоб чисто было да пыли поменьше… Старушка она или пожилая женщина, для Саши значения не имело. Ему было важно, чтобы она просто не смолкала, а говорила и говорила.

— Так давно, вы говорите, уехал он? Ах, всего-то с часок назад? Жалость-то какая, и куда ж ему теперь деньги-то передать? Ехать-то он куда собрался? Ах, в Киев? Так и сказал?.. Ну конечно, на пару деньков, это хорошо, проветрить-ся-то в Киеве, в Днепре искупаться и — домой.

А перед отъездом, сказала словоохотливая прислуга, за что ее благословлял Турецкий и наверняка убил бы Бай, вспомнила, что с кем-то говорил из женского полу, голубушкой потому что называл… Нет, не голубком, а именно голубушкой, уж это она запомнила. И какой-то такой упоминал… Ну вот, спирт везде продают иностранный, который люди пьют и травятся, и в газете про то писано, и даже в телевизоре сказывали. Не пейте, мол, помрете, а сами все продают…

— Какой же это спирт? — вслух произнес Турецкий, а Эдуард немедленно откликнулся, словно в «Что? Где? Когда?»:

— Это «Рояль», что ли?

— Точно, есть такое казино. Или клуб ночной — «Рояль».

— Во-во! — подхватила старушка и мелко засмеялась. — Только вы уж меня не выдавайте, что сказала-то, а то как бы он шибко не серчал на меня. Но я ж хорошего человека и по телефону вижу! Отчего ж, думаю, не помочь?