— Ну спасибо вам, зовут-то вас как, простите, плохо расслышал.

— Клавдией Ивановной кличут.

— Ну и славно, дорогая Клавдия Ивановна. Я, стало быть, ему про вас ни слова, а уж вы тогда и про меня не говорите. Пусть это будет ему сюрпризом.

Старушка могла б поговорить с хорошим человеком и еще, но Турецкий отключил связь и тут же набрал номер Кисоты. Ее телефон глухо молчал, сколько он ни держал трубку.

Понятно, вполне возможно, что они вместе уже обсуждают, как обмануть дубину следователя. Это хорошо. Но на Киевский, хотя бы на минутку, теперь обязательно заскочить надо.

Так что там у нас идет ночью на Киев?

В отделе внутренних дел на транспорте, куда Турецкий заглянул в надежде найти кого-нибудь из знакомых, сидел один дежурный, который, впрочем, ознакомившись с документом Турецкого и заметив ремень коричневой кожи под распахнувшейся вроде бы случайно курткой, стал любезен и предупредителен до невозможности. Немедленно достал расписание, перезвонил в кассы и уточнил, есть ли свободные билеты на сегодня, точнее, уже на вторник, на Киев, и на какие поезда.

Нашлось СВ на унгенский поезд, отходящий около пяти утра, но его тоже заказали, хотя до сих пор не выкупили. О других поездах, вроде какого-нибудь пассажирского девятьсот двадцать третьего, где и купейных-то мест — раз-два, и! обчелся — и говорить-то не очень хотелось.

Ладно, решил Саша, оставим себе этот резерв. А теперь бегом в «Рояль».

Всё, понял Турецкий, в этом заведении было ему противопоказано. И ему, и Грязнову, и всем остальным. Ну разве они имеют какое-нибудь, хотя бы отдаленное, отношение к той элите общества, которая просаживала здесь свои шальные капиталы? Да нипочем!

Вот даже и швейцар — мордастый парень в очень фирменной форме — не соизволил открыть дверь, считая, что человеку в обычной куртке здесь делать нечего. Тогда Саша почесал лениво под мышкой, отчего нелюбопытному взору швейцара сразу стало кое-что видно, против чего возражать опасно. Однако он и тут не открыл гостеприимно зверь закону, а лишь приоткрыл ее, чтобы услышать, что, или кого, надо.

Наверное, подумал, опять эти разборки. Лучше от греха подальше. Но клиент оказался не по этому делу. Он сказал, что ему просто нужно взглянуть здесь кое на кого, и он уйдет. Парень не соглашался. Тогда Турецкий, которому надоело спорить, просто ткнул тому в самую морду удостоверение Генеральной прокуратуры, после чего внятно и тихо добавил, что, если он по этому поводу в течение сегодняшней ночи хотя бы рот откроет, сидеть ему на Петровке, 38, в наручниках: гарантия сто процентов.

После того наконец парень все понял и пропустил, просил только в большом зале не отсвечивать, а то за такую «форму» — он кивнул с иронией на серую невзрачную Сашину куртку — его еще с работы попрут.

— Не попрут, — успокоил его Турецкий и быстрым, скользящим шагом, будто он тут обычный служащий, а не гость, прошел по нескольким помещениям, где вовсю шло такое искреннее веселье, с раздевающимися на сцене девочками, виляющими задницами, задрапированными узенькими полосками блестящей материи, с крутящейся рулеткой и разрисованным полем зеленого сукна, с танцующей и пьющей публикой.

Бая он обнаружил сразу, едва заглянул в ресторан. Тот сидел напротив рыжей дамы с очень низким декольте на спине. То есть, как говорится, сверху до пояса — вообще ничего. А ниже — глубокие разрезы. Нынче модно. Пусть так. Минуту спустя в даме Турецкий признал Кисоту. Все предельно ясно и правильно. Иначе и быть не могло.

Не испытывая никакой радости, что удалось так быстро и, главное, без особой натуги сесть на хвост Баю, Турецкий подумал, что доля везения тут, конечно, имеется. Но — доля. Видимо, есть еще какие-то флюиды, незримые, но очень прочные— нервные, психические, еще черт их знает какие— нити, которые, когда ты долго и напряженно думаешь, размышляешь о конкретном человеке, протягиваются в пространстве от тебя к нему и в конце концов соединяют вас. И это не мистика, хотя объяснить подобное невозможно. Но так или иначе, а Бай был тут. И не один. И этой компании из двух человек было о чем поговорить.

Выходя из вестибюля, Турецкий увидел швейцара, приложил указательный палец к губам, а потом просто по-приятельски махнул двумя пальцами. Тот послушно открыл перед ним дверь, а Саша обернулся и негромко сказал:

— Сегодня не подаю. Сам на работе.

Швейцар был наверняка очень любопытным парнем, за что не раз бит в детстве. И правильно, нечего совать нос не в свое дело. Но битье не отучило. Он вышел из дверей и смотрел, как шел к машине Турецкий, да какая она, да чего дальше будет. Поэтому, сев в машину, Саша сказал:

— Эдуард, надо сделать быстрый и короткий круг, а вернуться без мигалок. Взгляни, где можно стать, не привлекая внимания, но чтоб все видеть. Задача на засыпку.

Действительно, ведь вся площадь перед знаменитыми «Бегами» была ярко освещена.

— Найдем, — коротко сказал водитель и включил мигалку вместе с сиреной. Машина резко взяла с места, вылетела из просторной площади в тесноту Беговой, тут же выключились сирена с мигалкой, и Эдуард причалил к тротуару. — Пойду взгляну, — сказал он, выходя из машины.

Вернулся он буквально через минуту и, коротко сказав: «Есть», — тронул машину. Они быстро развернулись и без всякого шума проехали в торец здания, где падавшая от колонн тень создавала вполне укромное убежище.

Турецкий объяснил водителю, кто ему нужен, описал внешность и попросил:

— Если не трудно, пройдись туда-сюда, погляди машины. У него шикарный темно-синий «рено». Увидишь, скажи. Меня швейцар уже знает. А шофер — тем более.

Эдуард прошвырнулся по площади, уставленной автомобилями тех, кто сегодня был гостем «Рояля», и минут через пятнадцать вернулся независимой такой походочкой. Сказал, что нашел без труда, как раз напротив входа стоит. Водитель — молодой черноволосый парень. Эдуард у него время спросил, тот ответил: «Да полночь уже. — И уточнил, взглянув на наручные часы: — Без трех».

Странно, подумал Турецкий, ведь Андрей часов не носит, может, ошибся, не его машина? Тогда на чем же Бай приехал? Будем ждать.

К счастью, ждать пришлось не долго, потому что Турецкий скоро услышал громкое, на всю площадь, «Арлекино», а потом увидел и самого весьма нетрезвого Бая, буквально волочившего свою спутницу.

Выскочивший из машины шофер помог им усесться и покатил с площади.

— Давай за ним, — сказал Саша и пожалел о своем «жигуленке». Этот бело-синий «форд» — машина, конечно, классная, но уж больно заметная. Оставалось надеяться только на невнимательность шофера «рено». А где же Андрей? Вот вопрос. И с чего это Бай вдруг так надрался?

Турецкий попросил Эдуарда, чтобы тот не сидел так уж нагло на хвосте, а малость отпустил. Судя по маршруту, ехали куда-то в Кунцево. Причем водитель хорошо знал дорогу проскочил через Шмитовский проезд и, миновав Краснопресненский мост, покатил по Большой Филевской. И на Киевский вокзал, и в Шереметьево маршрут должен быть другим. А может, действительно все это бред разыгравшейся фантазии? Хотя какой же это бред, если?.. Саша вытащил из заднего кармана брюк блокнот, включил спецосвещение и прочитал телефон Кисоты, а следом и ее адрес: Минская улица. Все прояснилось: Бай везет свою пьяную в дым спутницу домой. От закрадывающихся подозрений Саша пока отмахнулся: позже.

«Рено» въехал во двор большого «п»-образного дома и остановился в глубине двора. Турецкий велел Эдуарду приткнуться к обочине, выскочил и по диагонали почти бегом пересек заросший деревьями и кустарником двор.

Держа спутницу почти под мышкой, Бай о чем-то тихо разговаривал с шофером, а потом вошел в подъезд, Саша мог бы поклясться, абсолютно трезвой походкой. Шофер — это был действительно не Андрей — сел в машину и уехал.

Турецкий вошел в подъезд, прочитал номера квартир, вычислил этаж, на котором жила Кисота, и вышел во двор. Стал смотреть, какие окна вспыхнут. Все правильно, зажглись на девятом — одно, второе, третье окна. Двухкомнатная квартира, понял Турецкий. Он отошел в глубину двора, сел на лавочку и, не спуская глаз с подъезда и окон, закурил, потягивая дым из кулака.