Финн смотрится без зубов крайне необычно…
Тапани прав – вмешиваться действительно не с руки… Ибо теперь я ротмистр без эскадрона, и за моей спиной нет достаточного числа всадников, готовых, как и прежде, в огонь и в воду вслед за мной… Подумать только: двадцать рейтаров и три уцелевших командира из ста двадцати душ! Всего шестая часть моих солдат уцелела!
Думать об этом просто невыносимо… Стараясь отвлечься от тяжких мыслей, я задал очередной волнующий меня вопрос:
– А сколько я без сознания?
– Да уж больше суток… Крепко тебя приложили на стене! А по совести сказать, я сорвался с тобой с лестницы, но сумел упасть на живот. Правда, руку вывихнул…
Лермонт демонстративно скосил глаза на перевязь, и мою душу заполнила волна горячей благодарности:
– Друг мой, я тебе жизнью обязан!
Шотландец неожиданно для всех засмущался:
– Да о чем ты, Себастьян… В конце концов, ты ведь в бою меня также прикрыл, и до того прикрывал не раз… К чему эти счеты?
Тапани, каким-то чудом переживший двойной залп картечи и где-то потерявший зубы, щербато улыбнулся, а я, благодарно кивнув друзьям, вновь попытался встать… В этот раз подъем дался на удивление легко, а беглый осмотр подтвердил – кроме раскалывавшейся головы никаких неудобств не наблюдается, тело мое совершенно цело.
– Может, тебе еще полежать, Себастьян? – Глаза Лермонта смотрят обеспокоенно, видимо, выгляжу я все же не очень.
– Уже отлежался… – Я отрицательно махнул головой и одновременно с тем жестом попросил воды, указав на флягу.
Живительная, пусть и чересчур теплая, отдающая древесным привкусом влага прокатилась по горлу. Стало заметно легче…
Вдруг за пологом шатра послышалась громкая солдатская ругань, следом раздались крики наемников, за считаные мгновения ставшие просто оглушительными и доносящимися со всех сторон. Негодующих голосов очень много, и, судя по тому, что друзья успели до меня донести, бунт, способный вспыхнуть в любую минуту и под любым предлогом, как раз сейчас и вспыхнул!
Начавшись, возможно, с обычного солдатского спора, ставшего искрой, павшей на отлично высушенный трут…
Я направился к выходу, напрочь забыв о том, что собирался ни во что не встревать, но дорогу мне преградил финн. К слову, «Степана» природа ведь также не обделила ни ростом, ни силой!
– Не надо тебе туда, командир. Я же говорил: пусть делают что хотят! Это не наш спор… Больше нет.
Я молча посмотрел сержанту в глаза. И, поколебавшись пару мгновений, лапландец также молча отошел…
За палаткой вовсю бушует толпа.
Нетвердой походкой я двинулся вперед, придерживаемый следующим позади Джоком, вместе с шотландцем проталкиваясь через кричащий народ.
– Нас ведут на убой! Наши жены оставлены на произвол судьбы, наши семьи голодают!!!
На бочку забрался раскрасневшийся от крика финн, один из рейтарских командиров. Вокруг него столпились собственные всадники и плотно обступившие их ландскнехты.
– Мы не будем больше этого терпеть! Нас уводят вглубь бескрайней Московии, чтобы мы сгинули здесь!
– Да! Еще и жалование не платят! – подхватил пехотинец, стоящий в первом ряду.
– Значит, теперь нам должны выплатить жалованье в двойном размере! Иначе плевал я на все это!
– Да-а-а!!!
Толпа воодушевленно откликнулась на предложение увеличить плату. Да еще бы наемники его не поддержали!!!
– Мои товарищи уже ушли со знаменами! – продолжает надрываться финн с окладистой бородой. – А я остался здесь, чтобы вразумить вас! Это не наша война!!!
– Московиты не выполняют своих обещаний! Они не собираются платить, пока мы живы, ведь когда поляки перебьют всех нас, жалованье станет некому получать! – горячо поддержали финна откуда-то слева.
– Вернемся под Тверь и возьмем город!!! – раздалось где-то в стороне уже совершенно неожиданное требование, которое, впрочем, не получило широкой поддержки.
Зато совсем рядом со мной раздался яростный крик:
– Да я сам видел, что, когда ударили польские гусары, московиты первыми побежали грабить наш обоз!
Это уже полная чушь. Я прекрасно видел, как сражаются ратники Скопина-Шуйского в последней битве, – дрались они не хуже нашей пехоты и уж точно не собирались грабить обоз! Хотел было уже крикнуть, что это ложь (представив внутренним взором, как разъяренные ландскнехты топчут нас с Джоком), но вовремя увидел, что сквозь толпу следует Якоб Делагарди с верными телохранителями, разрезая ряды недовольных, словно крылатые гусары ряды легкой конницы! Негодующие крики стали стихать, а народ, пусть и нехотя, принялся расступаться… Генерал же, поравнявшись с мятежным рейтаром, вышиб бочку из-под финна сильным и резким ударом ноги, не проронив при этом ни звука! Бунтарь нелепо взмахнул руками и покатился по земле… А командир корпуса выхватил шпагу и приставил ее к горлу беспокойного подчиненного.
– Интересно, что будет дальше?..
Вполголоса прозвучавший вопрос озвучил приветливо улыбнувшийся мне знакомый уже рыжий командир доппельзольднеров, замерший по левую руку от меня. Я рассеянно улыбнулся в ответ…
– Бунтовать?!! – Лицо Делагарди буквально побурело от гнева. – Дезертировать со знаменами?! Иуды!!!
Поверженный кавалерист отчаянно вжался в землю. Острие шпаги опасно щекочет его кадык! Всего лишь небольшой нажим руки Якоба, и…
– Я тебя, как жука, сейчас проткну, сволочь ты мятежная!
Я в первый раз вижу кондотьера в подобном гневе. Впрочем, по совести сказать, он кажется мне каким-то неестественным, что ли… Будто Понтуссон не только срывает злость, но одновременно с тем и на публику играет. Как с детьми, которых громко-громко ругаешь и пугаешь наказанием, не желая, впрочем, переходить от слов к действиям…
– Думаю, нам стоит вернуть мятежных рейтаров и тех, кто ушел с ними, не допустив грабежей мирного населения. – Христиер Зомме вышел из-за спин пехотинцев, продемонстрировав всем помятую в последнем бою кирасу. – Иначе это скажется на нашем имени и чести!
– Нам не платят деньги! Какая честь?! И вообще…
Из толпы донесся новый крик, но полковник тут же развернулся на голос очередного бунтаря, и тот оборвал свою речь на полуслове.
Однако вперед выдвинулся старый англичанин, капитан мушкетеров, имеющий определенный авторитет среди солдат. Совершенно не боясь генерала и его правой руки, он громко заявил:
– Зачем нам возвращать тех, кто ушел, зачем сражаться с поляками? Покинувшие лагерь поступили в соответствии с первым законом наемников. А закон этот прост: нет денег – нет войны.
Поняв, что именно сейчас все висит на волоске – иными словами, что час мой настал! – я как можно громче выкрикнул:
– У нас договор с князем! А у нашего нанимателя, шведского короля, договор с московитским царем! Все, кто уходит в ночи, словно воры, таковыми и являются. А я остаюсь. Ибо еще не забыл о чести и преданности командирам!
Зомме услышал меня и, повернувшись в мою сторону, благодарно кивнул. А вот англичанин, которому я, собственно, по-своему даже обязан, испепелил гневным взглядом, но промолчал.
– Собирайте отряд, полковник. Вы отправитесь за дезертирами и их знаменами.
Отдав приказ, Делагарди убрал шпагу от шеи финна, распластавшегося на земле, словно поверженный точным выстрелом вепрь.
А Зомме тотчас склонил голову:
– Слушаюсь!
Генерал же, развернувшись к остальным наемникам, твердо заявил:
– Я даю свое слово, что деньги будут выплачены согласно договору. Московиты уже давно собирают золото и серебро, и если они не смогли его прислать, то не потому, что желают обмануть нас, а потому, что мятежники в силах перехватить обоз с нашей платой. Разобьем их – и получим все, что нам причитается, до единого сольдо!
Собравшиеся ответили угрюмым молчанием, но никто не попытался перечить генералу. И тогда Якоб воскликнул уже громче и резче, не уговаривая – приказывая:
– А теперь разойтись и приступить к своим обязанностям!
Еще пару минут назад бунтующие наемники принялись молча расходиться… Разве что французские кавалеристы что-то недовольно бубнят себе под нос, но вполголоса.
