Однако князь Михаил точно знал, каких скакунов нам дать в дорогу!

Последний из моих противников бросился наутек, разглядев третий самопал в моей руке. И я, сплюнув от досады, развернулся к стрельцу, лихо отбивающемуся от двух воров с саблями! Краем глаза заметив тело распластавшегося на земле разбойника с раскроенным черепом и выпущенным из рук годендагом…

Клинок молнией сверкнул в руке товарища, парируя очередной удар, после чего Тимофей резко натянул поводья, поднимая свою лошадь на дыбы! И последняя, черная как смоль кобыла по прозвищу Уголек (вот с ее прозванием все как раз понятно!), послушно поднялась на задние ноги… Одновременно с тем обрушив передние копыта на лицо ближнего разбойника! Того аж отбросило в полете…

Не жилец. Явно не жилец.

Второй тать вновь вскинул саблю и отчаянно рубанул, целя по бедру стрельца. Но тот умело подставил под вражеский клинок свой собственный, развернув его острием к себе, и шамшир ряженого словно соскользнул по лезвию сабли Тимофея… После чего Орел практически без замаха обрушил встречный удар на беззащитную шею врага!

И практически одновременно с тем грянул третий выстрел…

Пуля, выпущенная из отцовского пистоля, сбила с ног последнего разбойника. Этот тать подхватил кол убитого ранее соратника и вознамерился воткнуть венчающий его штырь в спину стрельца! А самое главное, паршивца я заметил уже в последний момент: еще чуть-чуть, и остался бы без соратника…

Мы с сотником замерли на месте, тяжело дыша и оглядываясь по сторонам. Хитрого деда, заговорившего нам зубы и подведшего под засаду, уже и след простыл.

Вовремя он! А то бы я с него спросил за этакую подлость…

Неожиданно Орел хохотнул:

– Слышь, немец, а ведь рубишься ты не очень сноровисто.

Это он что, видел, как я отбиваю вражеский укол?! И когда разглядеть-то успел, филин ушастый!

– Зато стреляю отменно! Если бы не мой выстрел, тебя бы на штырь нанизали, и пел бы ты сейчас уже совсем другие песни!

Тимофей, посмотрев на разбойника, поверженного третьим выстрелом, только ухмыльнулся:

– За то благодарствую, Себастьян! Ладно… Я тут сало выронил и хлеб, поднять нужно, покуда не стемнело. У тебя все цело?

– Шайсе!!!

– Чего ты?

– Да пистоли выронил…

Первым соскочив со Стрекозы, я кинулся к примерному месту, где мог выронить пистоли, и спустя несколько мгновений облегченно выдохнул, обнаружив оба самопала. Между тем стрелец, подобрав оброненную еду, поравнялся с уже затихшим разбойником, сбитым с ног копытами моей кобылки, и с тяжелым вздохом перевернул того ногой на спину.

– Посмотрим, кто у нас тут…

Московит подозрительно замолчал, в то время как я поспешил к лошади, желая побыстрее зарядить пистоли – мало ли, может, у этих убийц есть лагерь неподалеку, а в нем подмога?! И старик за ней и побежал?

– Ну?!

– Подковы гну!

Стрелец, несколько мгновений разглядывающий убитого, ответил раздраженно, после чего продолжил уже чуть спокойнее:

– Хрен его знает, кто такие, но очевидно, что лихие люди, нацепившие маски берестяные, чтобы страху на путников нагнать. Дед у них вроде как передовой отряд был – встречает, отвлекает и дает оставшимся внезапно напасть… Но опыта у них было мало и оружием владели так себе. Однако же неизвестно, сколько душ христианских на их счету… Нам еще повезло, что лошадей тати хотели поберечь: если бы по ним били кольями, обоих бы и ссадили в самом начале. А уж с земли мы бы не поднялись – просто не успели бы…

По спине невольно пробежали мурашки. У меня с детства живое воображение и богатая фантазия…

Сотник вдруг раскатисто засмеялся. Я удивленно взглянул на него, но мой товарищ так заразительно зашелся в хохоте, что и я не удержался от смешка:

– Ты чего, Тимофей?

– Уха-ха-ха… Немец… Ой не могу… Неме-е-е-е-ец!

– Ну чего?!

Московит поднял на меня глаза, кривя рот в смехе:

– Да шутейку придумал… Крестное знамение хорошо, а крестное знамение и добрая сабля – еще лучше!

Я вновь хохотнул, оценив юмор товарища, после чего отметил:

– Боюсь, друг мой, ее смогу понять только я, ибо знаю предысторию.

Сотник немного успокоился – видимо, со смехом его отпускало напряжение недавней схватки, – после чего, чуть помолчав, произнес:

– Ну, тогда пусть будет так: доброе слово хорошо, а доброе слово и вострая сабля – еще лучше!

Ободряюще кивнув, отдавая должное таланту своего спутника, я добавил:

– Можно заменить саблю на пистоль, и тогда вообще жизненно получится.

– Но-но, рейтар! Ты сабельку-то не трогай!

После чего Тимофей неожиданно посерьезнел:

– Но вообще, спасибо тебе еще раз. Прикрыл спину, выручил.

Мне осталось лишь ободряюще улыбнуться соратнику, после чего я все-таки не удержался от восхищенного возгласа:

– Но как ты их крестом-то, а?! Я так и вообще обмер от страха!

– Ага! Да я сам чуть портки не обделал!

Мы вновь дружно грянули хохотом, оставляя пережитое в прошлом…

Между тем где-то в глубине чащи в очередной раз крикнула птица и вновь зашумел ветер в кронах деревьев.

Словно и не было скоротечной схватки с разбойниками…

Утренние сборы вышли непростыми для нас обоих. Себастиан, стороживший костер и нашу стоянку первую половину ночи, отчаянно зевал, не выспавшись, да и у меня самого голова отчаянно гудела, потому как я нес сторожу все оставшееся до рассвета время, подняв рейтара с первыми лучами солнца.

А без сторожи было никак нельзя. Ведь даже если на нас напала ВСЯ разбойная ватага, дед и еще один тать сумели ведь уйти! А зарезать спящих сил и сноровки могло хватить и подлому старику… К слову, после вечернего боя я сразу же натянул тетиву и снял ее только перед рассветом, чтобы роса не села. После чего вновь натянул – теперь мой лук должен быть готов к бою всегда! По крайней мере, пока мы в лесу и разбойники могут напасть в любой момент…

Разогрев на костре густой кулеш из пшенки с так до конца и не размякшей солониной, мы быстро поснедали, запивая кашу разбавленным вином немца. Я вкус этой кислятины так и не понял, как и то, что фон Ронин в ней находит. Наши хмельные меды куда как вкуснее! Но и товарищ мой также сидел с откровенно недовольным видом, не получив от разведенного напитка ровным счетом никакого удовольствия… А все потому, что питьевой воды во фляге иноземца и моем кожаном бурдюке осталось немного – не менее половины запаса пришлось потратить на кулеш. А источника свежей водички в потемках мы уже не нашли… И тем сильнее было разочарование обоих, когда спустя всего лишь полторы версты пути мы вышли к лесному озерку, питаемому чистыми ключами!

Но тут, по крайней мере, мы вдоволь напились студеной вкусной водицы и обновили ее запасец после чего дорога наша пошла уже веселее…

– Слушай, Себастьян. Ну вот ты лютеранин, но скажи мне, чем твоя вера от моей отличается, а?

Рейтар лениво и напускно равнодушно покачал головой, после чего с явным нежеланием начинать этот разговор, кратко ответил:

– Не знаю… Я не очень хорошо знаю обряды греческой церкви.

Ну, не на того ты напал, гусь германский…

– Хах, так я могу тебе рассказать! Все-таки едем к прозорливому старцу, в наш православный монастырь. Негоже тебе будет не знать наших обычаев!

На губах немца появилась краткая усмешка – и тут же погасла.

– Православный, говоришь? Мы вашу церковь называем ортодоксальной, а вас самих – ортодоксами. Но в переводе с греческого «ортодоксия» как раз и означает «праведное» или «правильное мнение»… Что же, если тебе это действительно интересно, Тимофей… Основывая лютеранское учение, Мартин Лютер и его последователи, думающие и верные душой священники, как раз и искореняли ереси Рима, возвращая церковь к ее истокам. Такие ереси, как, например, индульгенция.

– И что же такое индульгенция?

В этот раз фон Ронин усмехнулся в открытую:

– Это грамотки, написанные с благословения понтификов; купи ее, и получишь прощение всех грехов от папы римского! Хах, иными словами, католики научились торговать даже грехами, точнее, прощением от них… А потому ты можешь идти и делать любое зло: хочешь – возьми силой понравившуюся замужнюю женщину, хочешь – укради ребенка, хочешь – убей человека, ограбь его или обворуй. Но тебе уже ничего не страшно! Ты ведь можешь купить индульгенцию и очиститься от греха!