И точно, порядка у ворога нет никакого! Костры жгут, костров много – при свете огня видно хорошо, так глаза их к свету и привыкают. А там, где кончается свет, там тьма словно стеной ляхов и запорожцев окружает!

Нет, не увидать им рати князя Михаила Скопина-Шуйского, приближающейся едва ли не бегом… И не слыхать, точно говорю, не слыхать нас из-за шума, что в лагере ироды подняли! А дозоры… А что дозоры? Недаром к князю с повинной головой явились бывшие казаки Болотникова под предводительством головы Дмитрия Шарова, верной службой надеющиеся заслужить прощение за воровство. И хоть казаки народишко и разбойный, и вина за ними серьезная, но Скопин-Шуйский – человек, умный не по годам. Взял под крыло справных воев, в степи ратному искусству научившихся, с татарами не раз сабли скрещивающих да хитрости и премудрости воинские разумеющих. И вперед основных сил их сейчас и отправил, сторожи тушинцев по-тихому снять, шума не поднимая – стрелами. Ибо не хуже степняков из луков бьют, а что в ночи, так ведь дозорных со спины огонь костров подсвечивает!

И, судя по всему, справились-то казачки, раз уж мы вперед пошли, а у воров тревогу не поднимают…

Ближе к лагерю иноземцы перешли на легкий бег, пришлось побежать вслед за ними, но в какой-то миг немецкие мушкетеры (потому как пищаль они мушкетом кличут, оттого и название!) в стороны расступились, по сотне вправо и влево от нас. А тут уж и острожки стоянки воровской показались…

– Стой!!!

Выкрикнул команду я вроде погромче, чем хотел, но севшим после бега голосом получилось как раз что нужно: стрельцы мои меня услышали, в то время как в лагере тушинцев я никого не насторожил. Будь иначе – и воры принялись бы пристально вглядываться в нашу сторону… Впрочем, моих ореликов, замерших в пяти шагах от границы освещенного кострами участка, разглядеть все равно ой как непросто!

– В два ряда становись!

Сотня послушно выполняет мою команду: каждый стрелец давно знает свое место в строю, так что даже сейчас, в предрассветной тьме, никто не ошибается.

– Порох на полку!

Все как один стрельцы открывают полку замка (похожа она на малое корытце), на нее ратники засыпают немного пороха из натрусницы – вровень с краями. У кого-то натрусница – это деревянный, а то и железный футляр с узким горлышком; у меня же имеется настоящий рог! Постаравшись насыпать порох как можно ближе к затравочному отверстию, соединяющему полку и канал ствола (все же костры вражеские дают свет, хотя опытные стрельцы и с закрытыми глазами справятся!), я дважды легонько хлопаю ладошкой по ложу пищали. Так порох наверняка попадет в затравочное отверстие… Наконец я закрываю полку.

– Заряжай!

Все ратники (в том числе и я) потянулись к одному из «двенадцати апостолов», висящих на перевязи-берендейке, перекинутой через левое плечо. «Апостол» – это деревянный футляр-зарядец с порохом, причем отмерено в нем ровно на один заряд… Я упираю пищаль прикладом в землю, без всякой спешки засыпая в ствол нужное количество огненного зелья. После чего, вынув шомпол из паза под стволом, утрамбовываю им порох.

– Пулю клади!

Следующей в зияющее черным отверстие ствола отправляется пуля – ее я достаю из мешочка, отдельно пришитого к берендейке. Вновь утрамбовываю шомполом…

– Пыж клади!!!

Наконец в ствол отправляется пыж (небольшой кусок потертой, изношенной ткани).

– Фитиль пали!

Вымоченную в пороховом растворе веревку (ее после высушивают на солнце) я также извлекаю из мешочка с пулями. Поджечь ее в сухую погоду не составляет труда: достаточно пары ударов кремня о кресало. С обеих сторон от меня раздаются негромкие удары-щелчки, после которых в темноте проявляются крошечные огоньки.

– На плечо!

Пищали у всех стрельцов разом взмывают вверх.

– Фитиль крепи!

Перехватив свое оружие, я закрепляю тлеющую веревку в удерживающем ее двузубце – жаграх. У меня получается не сразу – пальцы чуть подрагивают от волнения и предвкушения скорого боя…

– Прикладывайся!

До того висящий на плечевом ремне бердыш вонзается заостренным втоком в землю, а в выемку, образованную обухом и тупием секиры, укладывается ствол пищали, позволяя мне без особых усилий удерживать ее, нацелив на лагерь тушинцев!

– Полку крой!

Ратники дружно открывают пороховые полки с уже улегшимся в них порохом… Всё. Пищаль готова к бою!

Выждав всего пару мгновений, чтобы поспели отстающие, я, уже не скрывая своего голоса, по-молодецки зычно кричу:

– Целься… ПАЛИ!!!

Одновременно с командой отворачиваюсь, закрываю глаза (иначе вспышка пороха может их обжечь) и нажимаю на спусковой крючок. Зажженный фитиль устремляется к пороховой полке…

Выстрел!!!

…Залп полусотни стрельцов гремит оглушительно. И он опередил последовавшие вслед за ним залпы иноземных мушкетеров, пусть всего на пару-тройку ударов сердца, но опередил! А в ответ ему со стороны лагеря тушинцев раздаются заполошные крики перепуганных воров, отборная ругань и протяжный вой раненых, в том числе и моими стрельцами…

В том числе и мной.

Разрядив оружие, первая полусотня меняется местами со стрельцами второй, и тут же я отрывисто кричу:

– Прикладывайся!

Пищали занимают положенное им место на бердышах.

– Целься… ПАЛИ!!!

После второго залпа мою сотню заволокло дымом так, что сквозь него уже ничего не видно. И все же я не спешу бросать своих людей вперед, рассчитывая, что заряженные нами пищали еще могут пригодиться.

– Первая полусотня – заряжай! Вторая – бердыши склонить, пищали наземь, сабли наголо!

Послушно выполняя мои команды, ратники выдергивают бердыши и вновь вонзают в твердь у своих ног. Но уже под наклоном к противнику, способному ударить в ответ, пока еще пороховое облако не развеялось! Вот бердыши и сослужат нам службу – как те же острожки, к примеру… Сами вои, оголив клинки, отступают на пару шагов назад и чуть расходятся в стороны, чтобы не мешать друг другу рубиться. А то, глядишь, своего соратника сабелькой-то и зацепят вместо вора!

Нет, такого допускать нельзя, никак нельзя…

Пороховой дым вскоре развеялся, и нам открывается картина охваченного паникой лагеря: вопящие и голосящие на все лады воры мечутся из стороны в сторону, кто-то волочится по земле, зажимая раны… Однако в стороне уже замаячили всадники, стремительно скачущие в нашу сторону! Впрочем, тут же стало понятно, что это не закованные в брони крылатые гусары, а прочие тушинцы: запорожские казаки, ляхи победнее, а то и вовсе татары, прибившиеся к Лжедмитрию! Так вот, последние направили лошадей к заграждению – но замерли у острожек, не имея возможности их с ходу преодолеть. Впрочем, часть всадников тут же спешилась, надеясь освободить путь соратникам…

Ага, как же. Разбежались!

– Первая полусотня – вперед! Вторая полусотня – заряжай!

Равный шаг, печатающийся десятками стрелецких сапог – и ратники с заряженными пищалями оказываются впереди.

– Прикладывайся! Целься… ПАЛИ!!!

Пороховое облако вновь закрывает обзор – но истошное ржание тушинских скакунов, чьи хозяева вознамерились преодолеть заграждение и атаковать нас, убеждает меня в точности залпа! Впрочем, спустя несколько ударов сердца, за которые дым успел развеяться – а вторая полусотня зарядить пищали – я увидел, что острожки убраны в сторону, а уцелевшие вражеские всадники (да в большом числе!) уже направили коней в нашу сторону…

– Первая полусотня – назад, бердыши оставить! Вторая – прикладывайся!!!

Как же бешено колотится сердце в груди!

– По лошадям – целься… ПАЛИ!!!

Очередной раз слитный залп оглушает, а дымное облако закрывает обзор… Но страшный крик раненых животных, кажущийся теперь пугающе похожим на человеческий, и наоборот, словно звериный рев раненых или придавленных скакунами людей – все это убеждает меня: залп не пропал даром!

– Первая полусотня – заряжай! Вторая – бердыши к земле, готовьсь!

Я и сам склоняю свою секиру по направлению к вражеским всадникам, вогнав ее втоком в землю так, чтобы острие полотна нацелилось в грудь жеребца противника. Одновременно с тем тяну саблю из ножен и напряженно замираю, ожидая увидеть, как сквозь клубы дыма проявится силуэт несущегося во весь опор конника!