А вот против – очень даже. Все южное порубежье Московского государства поднялось против царя после убийства Лжедмитрия Первого! Восстание Болотникова потерпело крах лишь потому, что повстанцы не сумели вовремя выделить из своих рядов будущего государя, а также не смогли учесть интересы всех группировок восставших. В итоге раскол между служивыми людьми и дворянами с одной стороны и воровскими казаками да разбойной вольницей с другой привел к поражению Болотникова… Однако, когда из Речи Посполитой в Россию вступил второй Лжедмитрий, его также приняли многие русские города, в то время как тому же Скопину-Шуйскому пришлось подавлять выступления сочувствующих самозванцу в собственной рати!
В этих условиях сохранившие верность ратники защищали Москву только потому, что боялись бесчинств поляков, литовцев и воров в столице, они бились на стенах Белого и Земляного городов не за царя Василия Шуйского, а за свои дома и семьи.
Но победить, сидя в осаде, позволяя ворам разорять и подчинять себе свою землю, невозможно. И понимая это, новоявленный царь нащупал, как кажется, единственный верный выход из ситуации
Он обратился за помощью к шведам, ведущим собственную войну с Речью Посполитой с самого начала семнадцатого века. И хотя шведы проигрывали кампанию полководческому таланту гетмана Ходкевича (а сам Ходкевич не мог выиграть из-за жадности заседающих в сейме магнатов, не выделяющих денег на армию), все же король Карл IX пошел навстречу Василию Шуйскому и начал формировать для него корпус европейских наемников.
При этом стоит отметить, что московский государь должен был содержать наемников и платить им большую сумму, чем сброд ландскнехтов получал во время внутренних европейских войн. Но даже за услуги посредника шведский король выторговал себе крепость Корелу с уездом, а также добился, чтобы русские отказались от всяких притязаний на Ливонию. Последнее, впрочем, было чистой формальностью, а вот территориальные уступки были вполне реальными…
Так или иначе, выбирать не приходилось, и, когда все соглашения были подписаны, началось спешное формирование корпуса наемников под началом, надо признать, боевого и толкового полководца, генерала Якоба Делагарди. А встречать будущего друга и соратника в Новгород отправился лучший полководец Шуйского – его племянник князь Михаил…
О личности Михаила Васильевича Скопина-Шуйского также немало рассказано на страницах романа. Воин по призванию и верный рыцарь по духу, талантливый полководец с живым умом, способный перенимать лучший европейский опыт, молодой князь многим виделся лучшим государем, чем его дядя. С именем Михаила Васильевича народ связывал свои чаяния на избавление от поляков и «литовских людей», на окончание Смуты.
И когда наемники, не получившие своевременного жалованья, предали, отказавшись продолжить поход (к чести Делагарди стоит признать – он сделал все, что мог), Скопин-Шуйский, у которого осталось всего-то около трех тысяч ратников, двинулся к Калязину, где начал формировать новое войско.
Народное войско из вчерашних крестьян в подавляющем большинстве, из которых Михаил Васильевич начал готовить «стройную рать» – пикинеров, с помощью сохранивших честь немцев и шведов Христиера Зомме, ставших инструкторами.
Славным событиям побед Скопина-Шуйского над ляхами и литовцами под Калязином, на Каринском поле, под Дмитровом и, наконец, снятию осады с Троице-Сергиевой лавры будет посвящен следующий роман, а может, и не один. Но сейчас я хочу отметить тот исторический факт, который как-то обходят стороной, не придавая ему особого значения. Однако с ним во многом связан наплыв добровольцев во вновь формируемую Скопиным-Шуйским НАРОДНУЮ армию.
Я еще раз напомню об отказе архимандрита Иоасафа, игумена Троице-Сергиевой лавры, сдать монастырь гетману Сапеге. А ведь последний всерьез рассчитывал, что никакого упорного сопротивления не будет, что, увидев мощь его воинства, братия чернецов убоится тяжестей осады и надавит на малый гарнизон, уступающий врагу в пять раз… Вместо этого Иоасаф призвал людей стоять за веру православную и московского государя, говоря, прежде всего, не о нелюбимом в народе Шуйском, а о самом институте царства в России.
Всех людей, весь русский народ.
И это воззвание широко разошлось по стране, в которой уже повсеместно начали вспыхивать очаги сопротивления Тушинскому вору да пришедшим с ним ляхам и литовцам. Но ведь призыв Иоасафа был уже не просто о защите родного дома в буквальном смысле этого слова – это был призыв к защите веры и государства.
И все неравнодушные люди, тронутые этим призывом, начали сплачиваться вокруг Скопина-Шуйского, словно ратники на поле боя вокруг знамени. Да, молодой князь быстро завоевал репутацию народного героя, победителя и избавителя, став символом победы над захватчиком, но не окажись князь в нужном месте и в нужное время, и кто знает, удалось бы ему добиться столь впечатляющих успехов? После победы под Тверью и разделения с наемниками, его отряд сократился всего до трех тысяч русских ратников. С добровольцами Зомме он вырос до четырех, в пять раз уступая объединенным силам Сапеги и Зборовского! Однако спустя всего полтора месяца рать Михаила выросла уже до двадцати тысяч воинов – в большинстве своем крестьян, худо-бедно обученных сражаться пикинерским строем.
Московское подобие голландских рекрутов принца Морица Оранского, также отказавшегося от услуг наемников…
Так вот, нисколько не принижая военного и организаторского таланта Михаила Васильевича, не стоит все же забывать, что все победы под его началом одержали простые русские ратники, вчерашние «лапотные» крестьяне. Крепостные крестьяне семнадцатого века, самые смелые и инициативные из которых осаждали Москву тремя годами ранее в рядах повстанцев Болотникова… Им не вручали повестки, для них не объявляли мобилизации, им не грозили штрафы за неявку в военкоматы или уголовный срок за «уклонение от призыва». Они не умели правильно воевать, эти вчерашние лапотники, и до встречи с инструкторами Христиера Зомме им было нечего противопоставить закованным в латы хоругвям крылатых польских гусар, уже разгромивших профессиональную шведскую армию при Киргхольме! У них было всего полтора месяца на подготовку, но 18 августа 1609 года они выдержат первую «обкатку» ляхами, литовцами и воровскими казаками в битве под Калязином.
Повторюсь – вчерашние крестьяне! Откликнувшиеся на призыв архимандрита Иоасафа защитить православную веру и московского государя, кто бы он ни был на настоящий момент! Пусть даже ненавистный Шуйский. Но коли венчан на царство – значит, государь.
Склоняя голову перед подвигом рядовых тружеников войны, упрямо тянущих лямку воев, за чьими неизвестными нам именами стоят подлинные истории и малые трагедии настоящих, реальных людей (наших с вами предков!), я не могу не отметить тот факт, что именно православная вера была для них и основой мировоззрения, и духовным стержнем. И что именно посягательство на нее со стороны ляхов-католиков и литовцев (в том числе и литовцев русского происхождения, как Сапега), уже перешедших в католичество, или склоняющихся к Брестской унии (подчиняющей православную церковь власти римских пап), – именно это посягательство стало одной из важнейших причин того, что люди начали самоорганизовываться и, объединившись, выступать против общего врага.
Вообще, именно в Смутное время Русская православная церковь и русский народ продемонстрировали незыблемое единство и единодушие. Так, монахи Троице-Сергиевой лавры еще до осады оказывали помощь всем страждущим, лечили раненых, давали приют обездоленным. К началу же осады за стенами обители укрылось множество гражданских беженцев – лишних едоков, с точки зрения воевод гарнизона. Но братия настояла на том, чтобы защищали и их, пусть и с недостатком запасов еды, но положившись лишь на Божью волю…
Осада затянулась на пятнадцать месяцев – и ведь выстоял же монастырь, и действительно с Божьей помощью! Иначе как объяснить тот факт, что во время третьего, решающего штурма, когда на стенах лавры осталось всего двести измученных и пораненных воев (против двенадцати тысяч врагов!), поляки, литовцы и тушинские воры вдруг начали истреблять друг друга еще на марше?! Они ведь даже не дошли тогда до стен обители!
