— Второе еще не разрулено, — решила напомнить Ольга.
— Оль, я для тебя сделаю все, как ты скажешь, — серьезно произнес мальчик.
— Спасибо, малыш.
За столом повисло короткое молчание.
— А где твой… жених? — спросил Толя, видимо, углядев полупустую пачку сигарет, позабытую Сергеем на подоконнике.
— Сейчас на работе, — ответила Ольга.
— А придет скоро?
— Познакомиться с ним хочешь?
Толик потупился, на светлой коже щек проступили малиновые пятна. Ольга поднялась, подошла к нему, встала рядом.
— Толя. Ты хороший мальчик. Но ты мальчик. У тебя есть девочка?.. Да есть же, конечно… А я взрослая женщина. И у меня есть взрослый мужчина. И потом, я ведь твоя сестра, хотя бы и двоюродная. Понимаешь?
Он все понимал. И, похоже, даже был рад тому, что у него есть такая понимающая сестра. Хотя бы и двоюродная.
— И я тебя люблю, как брата. Славного младшего брата. — Ольга чуть наклонилась к нему, приобняла за плечи, нежно дернула за ухо. — А теперь скажи мне, с кем ты повстречаешься сегодня? О чем я тебя просила?
…Когда Толя ушел, Точилова еще минуту стояла в прихожей, думая о том, все ли она правильно делает. И пришла к выводу, что да, правильно. Неважно, что двоюродный брат влюблен в нее и хочет ее. И неважно, что она тоже его хочет. Потому что есть черта, которую она не станет переступать. Ни при каких обстоятельствах. Это не путь, а грязная тропинка, ведущая в тупик. Если вдруг Ольга ступит на нее, то сильно испачкает душу себе… а может быть, и кому-то еще — она это чувствовала. Впрочем, никто не запретит ей представлять в своих эротических фантазиях кого угодно, включая и этого мужчину-мальчика. Например, сегодняшним вечером. Или даже раньше — зачем тянуть время? Вечером ей и без того будет, чем заняться. И дело даже не в Сергее, хотя сегодня он придет обязательно.
Ольга сняла с себя одежду и направилась в душ.
По улице, освещаемой желтым светом фонарей по случаю быстро сгущающихся осенних сумерек, неспешно шла молодая брюнетка. Ее длинные распущенные волосы красиво спадали на плечи, но при этом частично прикрывали лицо, которое и без того толком нельзя было рассмотреть из-за очков в толстой «рамочной» оправе и цветастого шейного платка, прикрывающего подбородок. Тело женщины облегала короткая, но спускающаяся чуть ниже пояса темно-зеленая «мотоциклетная» куртка из тонкой кожи… Курточка вызывающе топорщилась на груди и плотно облегала талию, подчеркивая стройность фигуры и одновременно ее мягкие линии. На плече брюнетки висела маленькая черная сумочка, и наблюдательный человек мог бы отметить, что она довольно тяжелая. На женщину многие обращали внимание — некоторые мужчины даже поворачивали головы вслед, но на сумке вряд ли кто остановил свой взгляд. Ниже куртки бёдра обхватывала бордовая юбка, тесная и короткая, открывая нескромным взорам красивые ноги в темно-шоколадных колготках… а может, и в чулках — тут можно лишь догадываться. Несмотря на свой рост заметно больше среднего, женщина вышагивала в туфлях на высоких каблуках, хотя и далеко не на шпильках. К тому же, шла она в сторону ближайшей окраины, где заканчивался асфальт, и дорога вела через пустырь, пользующийся с недавних пор зловещей славой, а там тонкий каблук мог оказать своей владелице исключительно медвежью услугу. Конечно, никто из прохожих не сказал бы с уверенностью, куда именно направляется эта стройная красотка. Никто, кроме другой женщины — незаметной, малого роста, в темно-зеленом камуфлированном комбинезоне, ведущей свой велосипед по тротуару с противоположной стороны улицы…
Высокая брюнетка шла и слушала. Она слушала не звук моторов, не шум ветра в опадающей листве, не долетающие обрывки музыки из приоткрытых дверей кафе и магазинов. Она слушала то, что никто другой, кроме нее, не мог услышать. И думала, насколько счастливы те, кто не в состоянии слышать то, что слышит она. И насколько чудовищны в своей реальности истинные мысли членов социума, насколько грязно и опасно на самом деле пресловутое «коллективное бессознательное».
«Да чтоб ты сверзился оттуда», — посылал свое пожелание прилично одетый мужчина лет пятидесяти висящему на блестящем фасаде бизнес-центра монтажнику-альпинисту.
«Говнючка крашеная, да ты же обезьяна просто, таких как ты, еще в роддоме душить надо!» — отреагировала бабушка с добрым лицом в очках и вязаном берете на девушку с разноцветными волосами и пирсингом в нижней губе.
«Куда ж ты прешься, старая кочерга, чтоб тебя черти забрали, чего дома-то не сидится?» — спрашивал симпатичный молодой человек в наушниках ту самую бабушку в берете, которая случайно его толкнула, заглядевшись на крашеную девушку.
«Во, только что сказали — в Париже очередной теракт, около двадцати погибших. Так им и надо, зажравшимся сволочам в своей гейропе, пусть хоть все сдохнут», — комментировал новости мужчина лет тридцати в потрепанной куртке, мятых брюках и грязных ботинках.
«Эх, дать бы сейчас по газам со всей дури, и посшибать этих нищебродов, как кегли» — подумал водитель дорогой машины, стоящей на светофоре, про переходящих улицу пешеходов.
«Что это за чучело, не поймешь, парень или баба… Если парень, кастрировал бы», — помечтал пожилой мужчина с узловатой палкой в руке на предмет молодого человека с длинной челкой и в зауженных джинсах.
«Во, вырядилась, шалашовка вонючая», — обратился к ней, Ольге, молодой худощавый тип с синими от татуировок кистями рук.
«А ничего мы вчера с Вакулой эту сучку Мелиску вертолетом отжарили…»
«Ботаник — конечно, отморозок… Припугнул, что кишки ей выпустит, если Мелиска заявить вздумает — пусть считают, будто это маньяка рук дело… Она от него тогда свалила, а второй раз может и не получиться…»
Оп-па! Ольга остановилась и пристально посмотрела вслед двум молодым людям в почти одинаковой одежде — толстовках с капюшонами и синих спортивных штанах (примерно как у Толика)… Мелиска… Что-то очень знакомое… И имя редкое. Мелисса Котова? Уж не про ту ли девушку речь, которая в прошлом году школу окончила? Не особо успевающая, сравнительно проблемная, из неполной семьи. Как будто Ольга ее где-то совсем недавно видела…
Тут же в скрытой под волосами гарнитуре что-то щелкнуло, и голос Светы спросил: «Что-то серьезное услышала?»
Ольга сделала горизонтальное движение рукой, обозначающее отрицательный ответ, и пошла дальше, поправив на плече сумочку с лежащей в ней рацией. И продолжала слушать. Ее уже не удивляли и более дикие мысли, более чудовищные пожелания. Она несколько раз пообещала себе никогда не пытаться впредь подслушивать близких или хотя бы симпатичных ей людей; лучше не знать наверняка, о чем они думают, иначе, по всей видимости, дальше жить будет просто незачем…
И вдруг ее окатило теплом и светом — не жгучим пламенем, и не слепящими вспышками, а чем-то нежным, мягко обволакивающим. Оно исходило от женщины, примерно одного возраста с Ольгой, но внешне совершенно иной: низенькой, пухленькой, с одутловатым детским личиком. Она излучала любовь в чистом виде; любовь, ничем незамутненную. Ольга поняла, на что, вернее, на кого направлено это тепло — у женщины была семья — муж и двое детей, кажется, сыновья. Образы, идущие к Ольге прямо в мозг, не перекодировались в слова — таких слов просто не существовало.
