– Сама напросилась! – взвизгнул Уэзли. Наклонившись, он вновь полез в картонный ящик.

– Погоди! – выпалил я. – Погоди минутку.

Он посмотрел на меня.

Если ты ее сожжешь, ты не сможешь с ней больше баловаться.

– Скажи, какую он мне новость открыл, – ухмыльнулся Уэзли.

Тебя ведь заводит ее боль, правда? А если она будет мертва, то даже не почувствует, что ты ей делаешь. Никогда больше не вздрогнет, не вскрикнет, не прольет и капли крови, ничего. И не будет иметь значения, как сильно ты ее стегаешь, или...

– Да кому она нужна? – скривился Уэзли. Но еще произнося эти слова, он вытащил из коробки руку и встал. Книжки в руке не было. – У меня будут остальные. И их станет еще больше, как только они начнут рожать мне детей. – Ухмыляясь, он покачал головой. – Милая старушка Тельма, она всегда хотела детей. Храни нас Бог. Ты можешь себе представить такое? Что, если они будут на нее похожи? Кому они такие нужны? Куда они такие безобразные сгодятся?

– У Билли будут красивые дети, – заметил я. – Да ты взгляни на Конни. Вот оно доказательство того, как будут выглядеть ее дети. И ты хочешь ее сжечь? Чокнутый?

– Тут ты прав, дружок. И знаешь что? Ступай-ка ты в клетку, и, возможно, мы предоставим ей отсрочку казни.

– Ладно.

– Погоди, – отозвалась Кимберли. – Что случилось с Тельмой? Где она?

Уэзли грубо рассмеялся.

– Ба! Забыл спросить! Как же там моя Тельма? Надеюсь, ты не обидел мою любимую женушку?

Я повернулся к Кимберли. Она стояла в ближнем углу клетки лицом ко мне.

– Мне очень жаль, – ответил я. – Она пыталась убить меня, и я... Я почти уверен, что она мертва. Она пошла на дно.

Помолчав несколько секунд, Кимберли тихо произнесла:

– Это хорошо. Я хочу сказать...

– Хорошо? – выпалил Уэзли. – Да лучше и быть не могло, вашу мать! Огромное тебе спасибо, что избавил меня от этой уродливой коровы! Иногда и от нее была польза, но... Да я просто убежден, что без нее всем нам будет гораздо лучше. Господи, какая это была свинья! Низкий тебе поклон. Да здравствует Руперт! Гип-гип-ура! – На слове “ура!” он вскинул факел вверх. – Гип-гип... ура! – И снова факел взмыл ввысь. – Гип-гип... ура! – Уэзли вновь замахал факелом над головой.

Затем, громко смеясь, он исполнил небольшой странный танец на крыше клетки Билли: притопывая ногами по прутьям, размахивая факелом, вертясь и дергаясь, вихляя бедрами и вскидывая тазом. Если бы не страх оступиться, вероятно были бы и прыжки, и вращение волчком.

Я так надеялся, что он поскользнется и упадет. Мне даже пришла в голову мысль схватить копье и метнуть в него, пока он танцует. Но, случись что-нибудь такое, что заставит его уронить факел, Билли сгорит.

От его дикого кругового вращения выступивший на теле обильный пот брызгами разлетался в стороны с волос и кожи.

– Прощай, Тельма! – голосил он. – Приятно было познакомиться! Приятно, как же! Ха-ха-ха!

Билли, наблюдавшая за ним подняв голову, неожиданно заморгала, быстро наклонила голову и стала тереть руками лицо.

Затем пустилась в танец и она.

В тишине она начала покачиваться и поворачиваться в стороны и подергивать плечами, переминаясь с ноги на ногу.

Заметив это, Уэзли прекратил свой танец, нагнулся и, тяжело дыша, посмотрел вниз на Билли.

– Что это ты надумала?

– Танцую.

– Перестань.

Билли не останавливалась. Оставаясь в центре клетки, словно прикованная угрозами Уэзли, она скакала с ноги на ногу, взмахивала руками, делала наклоны, вертелась, тряслась и прыгала.

– У тебя нет причин для танца, – заметил Уэзли.

– А вот и есть, – крикнула она в ответ.

– Прекрати.

– Это мой танец дождя! – закричала она. – Я вызываю грозу!

И ее танец неожиданно превратился в дикую, безумную пляску. Такого я отродясь не видывал. Билли прыгала и корчилась так, словно в голове у нее отбивали сумасшедший ритм тамтамы.

Вместо того чтобы приказать ей остановиться, Уэзли таращился на нее, очарованный зрелищем.

Оно увлекло и меня.

От подобного невозможно отвернуть глаза. Особенно, если ты мужчина.

О Боже, это было все равно, что наблюдать какой-нибудь ритуал дикарей: то, как она выделывала курбеты при свете факела, нагая, наклоняясь и распрямляясь, вращаясь волчком, похныкивая и постанывая от напряжения, шлепая босыми ногами в луже бензина. Как изгибались ее лоснящиеся бедра, как вздрагивали, покачивались и подскакивали ее глянцевые груди, как блестело, излучая свет, ее словно облитое маслом лицо, как слетал капельками расплавленного золота с ее волос, носа, подбородка, сосков и кончиков пальцев пот. Пот этот ручьями катился по шее, грудной клетке и грудям, по спине и животу, по ягодицам, лобку и ногам, словно потоки золотого ливня.

Настоящий ливень.

Шквал.

Это мой танец дождя! Я вызываю грозу!

Сказано для Уэзли.

Предназначалось для меня.

Присев на корточки, я выхватил из травы копье. Уэзли все еще стоял на крыше клетки, наклонившись и наблюдая за Билли.

Он даже не взглянул на меня, когда я выпрямился, занес над головой копье и метнул в него.

Последний бои Уэзли

Когда копье ударило его, голова Уэзли все еще была внизу. Оно попало в верхнюю часть левого плеча, прокололо кожу, но не воткнулось, отскочив от кости и вырвавшись из тонкого слоя плоти. Другой конец его взметнулся вверх, словно от плеча отталкивался прыгун с шестом.

Уэзли взревел.

Копье отлетело в темноту за его спиной.

Он поднял лоснящееся, покрытое испариной лицо с выпученными глазами и оскалился.

Билли прекратила танец. Запрокинув назад голову, она стояла в луже бензина прямо под ним, посредине клетки. Ее мокрое тело блестело, словно она только что вышла из бассейна. Дышала она тяжело и с присвистом.

– Ах ты грязный сучонок! – заорал на меня Уэзли. И, просунув факел между прутьями под ногами, отпустил его.

– Нет! – вскрикнул я.

Факел упал.

Через мгновение он коснулся бензина. Бензин вспыхнул с тяжелым “ПУХ!”, словно хлопнул наполнившийся ветром грот. Неожиданно яркий свет резанул по глазам. Когда я зажмурился, меня окатила волна горячего воздуха.

Насчет темных защитных очков Уэзли был прав.

Впечатление было такое, словно посредине клетки из бетонного пола вырвался столб огня.

В клетке я увидел Билли, вернее, ее спину, озаренную ярким пламенем и блестящую.

Вот она бежит, вскакивает на свое перевернутое кверху дном ведро, которое использует как ступеньку для следующего прыжка. Прыжок этот переносит ее высоко вверх в дальний угол клетки, где она цепляется за прутья и, подтянув к груди колени, сворачивается в комок.

Само существование Билли теперь зависит от пота, рожденного ее безумным танцем, пота, который должен был смыть бензин с ее кожи и оросить ее спасительной влагой.

У меня не было уверенности, что это сработает.

В страхе увидеть ее горящей я перевел взгляд на крышу клетки.

Где на Уэзли прыгали языки пламени.

Они уже обхватили огненным кольцом его “бомбардирскую” картонную коробку, лизали бока канистры.

Вскрикнув от страха, Уэзли отшвырнул ее ногой, и канистра полетела в сторону, за дальнюю стенку клетки Билли, выплескивая бензин из горлышка. Там она с громыханием ударилась о пустую клетку, которая должна была стать моей камерой.

Когда я оглянулся на Уэзли, он, выделывая балетные па, скакал по прутьям, убегая от взбиравшегося по его ногам пламени. В этот момент он потерял равновесие и плюхнулся животом на лестницу. Та подскочила и содрогнулась под ним, поднимая ужасный грохот.

Еще до того как лестница легла на прежнее место, Уэзли вскочил на четвереньки и быстро пополз по ней.

Прочь от сотворенного им самим пожара.

Огня, который уже успел наполовину уменьшиться.

Но Уэзли этого не знал. Потому что не оборачивался. Если бы он увидел, что огонь так резко пошел на убыль, вероятно, бегство его не было бы столь стремительным.