— Так зачем вы пришли сюда с оружием? — спросил часовой. - Почему ведете себя так, будто вы враги?

— Да ни хуя мы не враги, ты чего! - Бруно искренне возмутился. - Я - Бруно Аллегро! Народный артист СССР, тайный агент КГБ или как его там... Я террорис­там не дал Кремль взорвать!.. Блядь, ты ж посмотри! Ка­кой же я враг?..

Башнабаш поджал безгубый, как у ящерицы, рот. Посмотрел на часы, отстегнул от пояса флягу, протянул ее Бруно.

— Это коньяк. Старый, французский.

Тот жадно схватил , отвинтил пробку, понюхал — точ­но коньяк. И вдруг засомневался. Пить из фляги этого подземного упыря ему почему-то расхотелось.

— Это... Нет, в общем. Не в падлу, просто на работе не бухаю, - буркнул Бруно, возвращая флягу.

Башмакин с уважением посмотрел на него, безбро­вое, безволосое лицо немного вытянулось.

— Я тоже не употребляю обычно, — сказал он.

Тем не менее отпил из горлышка, еще раз посмотрел на часы.

— Но теперь уже все равно. Осталось семнадцать ми­нут. Рабочее время, или нерабочее., , Я свою работу за­кончил. И ты, видимо, тоже. И те, кто с тобой.

— Что ты гонишь? - не понял Бруно. — Слушай, у те­бя тут дышать нечем!

— Ничего, семнадцать минут потерпишь.

— Да что ты заладил про семнадцать минут?! — разо­злился карлик, — Что такого через твои семнадцать ми­нут случится? Свежий воздух пойдет, что ли?

— Через семнадцать минут сработает заряд. Я акти­визировал систему ликвидации командного пункта.

Объект рассекречен противником, по инструкции я должен взорвать его.

Бруно так и застыл с открытым ртом.

— Ты охуел, что ли?!! — заорал он так, что услышали, наверное, на том берегу Разлома. - Какого, блядь, ко­мандного пункта?!.. Какое нах... взорвать?! Семнадцать минут! На череповецкую зону захотел, козлиная рожа?!!

Он заметался из стороны в сторону, бросился было в сторону Разлома, но тут же вернулся. Спросил с надеж­дой:

— Ты что, - фуфло прогнал?

— Я охраняю секретный стратегический объект, - спокойно пояснил Башмакин. — Совершено несанкци­онированное вооруженное вторжение, объект должен быть...

— Какой объект?! Ни хуя!!! Никаких «должен быть»! Чего удумал! — Бруно даже подскочил на месте. — Слу­шать мою команду! От имени товарища Сталина, това­рища Берии и начальника МГБ приказываю — отста­вить, рядовой Башмак!! А-атставить взрывы!

— Это неправда. Товарищ Сталин умер в 1953 году.

В черных дырках-глазах Башнабаша что-то недобро сверкнуло.

— За три года до того, как я заступил сюда в караул.

— Как — за три года? Ты что, с 56-го здесь топчешь­ся?!

Пораженный Бруно на какое-то время даже забыл про заряд.

— Да. Больше полувека. Всю жизнь. И мне, честно говоря, все это здорово надоело...

Башмакин опять поджал рот.

— И эта «Старая Ветка», все, что здесь... А еще хуже то, что творится у вас наверху. Я все это время слушал радио, следил за тем, во что превращается моя страна, и все время ждал момента, когда можно будет дернуть ручку тумблера...

У Бруно вытянулось лицо. Он перестал орать и под­прыгивать, и даже как-то успокоился вроде.

— И что будет?.. Если — дернуть?

— Ничего не будет, - сказал Башмакин. — Москвы не будет. Госдумы вашей не будет. Пробок не будет. Кор­рупции не будет.

— Нормально, — сказал Бруно вполне серьезно. - Я бы тогда тоже дернул... Наверное. Но вначале улетел на маленьком самолете!

— Пятнадцать минут, — проговорил Башмакин,

Он стоял перед Бруно, вытянув длинные руки по швам — безглазый призрак из далекого прошлого, кото­рое осталось только в сентиментально-пафосных филь­мах и величественных зданиях на проспекте Мира, на Кудринской и Лубянской площадях... Он не был похож ни на дылд, ни на маленьких людей, он вообще ни на кого не был похож из ныне живущих разумных существ. Крохотный осколок старого мира, застрявший где-то у самого сердца мира нового, мира сытого и пьяного, ми­ра хитрого и жадного, глупого, жестокого и... Какого еще?

Да какая разница! Все равно Бруно не собирался умирать. Москва, коррупция, хрен с ними, их действи­тельно можно взорвать. Но лично он - Бруно Аллегро, Человек-Ядро, - лично он должен жить. Притом что никакого самолета — ни маленького, ни большого, — у него нет.

— Вот что, Башмак, — сказал Бруно, откашляв­шись. — Вижу, ты пацан реальный! Тебя на пост поста­вили, ты полвека отстоял. Значит, не лох педальный, не дешевка. Ты почти как Филин. Пацан сказал - пацан сделал! Только ты — рядовой, твое дело маленькое — приказы выполнять. А со мной пришел Леший, он май­ор, и он отвечает за все эти, как их... Ракоходы там и прочее. За всю подземную хероту, короче. И твой объ­ект, выходит, подпадает под его, эту самую...

— Юрисдикцию, — сказал Башмакин.

— Ну, ты понял. И у него есть большой спецприказ командования — сменить тебя, Башмак, на твоем трудном посту. Ты тут оттрубил порядочно, пусть другие теперь покараулят Твое дело сейчас — награды получать да жизни радоваться. Тебя ждут ордена, пре­мии, санаторий, квартира на Кутузовском.,. Бабы - ты представляешь, какие сейчас бабы в Москве, а, Башмак? У тебя ж в пятидесятых все в ватниках ходи­ли да валенках, не разобрать, где баба, где мужик, где ноги, где жопа. А сейчас — чулочки тоненькие, юбка едва трусы закрывает, да многие их и не носят... А ес­ли и носят! Это тебе не рейтузы до колен, это два шнурочка и? треугольник маленький... А под ним все выбрито начисто...

Бруно мечтательно рассмеялся. За время этой идиот­ской «выводки» он и сам, как ни странно, успел соску­читься по простым человеческим радостям, которые ожидали наверху.

— Короче, ты офигеешь, Башмак. Увидишь такую красотку — и обкончаешься! Я тебе гарантирую!.. А объ­ект свой передашь представителю власти, товарищу Ле­шему. Чтоб все на месте, в ажуре, и все такое...

— Чего они не носят? — недоверчиво поинтересовал­ся Башмакин. — Трусы, что ли, не надевают?

— Да не до трусов сейчас! — сорвавшись со спокойно­го тона, заорал Бруно. — Беги, выключай свою муру, быстро!

— А документы у них есть? — нерешительно спросил Башмакин.

— У кого? - ошалел от такого поворота Бруно.

У баб? Ты то про трусы, то про документы, совсем запу­тал!

— У представителей власти твоих?

— Да там такие ксивы, что ты в штаны наложишь! — рявкнул Бруно, подпрыгивая от нетерпения. - А коли не наложишь, они свяжут тебя по рации со своим на­чальством на Лубянке. Да хоть с самим президентом. Он, кстати, мой кореш... Ну, что уставился? Беги, вы­ключай свою херотень!

— Какую «херотень»? Как «выключать»? Дезактиви­ровать систему самоликвидации, что ли?

— Точно. Дезактивировать ее к гребаной маме! Беги, а то я тебе прямо здесь трибунал устрою!

Караульный стоял не двигаясь, все так же вытянув руки по швам, будто в оцепенении. Бруно уже решил было плюнуть на все, бежать к Лешему и «рвать когти» наверх — с Лешим и то лучше, чем с этим психопатом... И вдруг правая рука Башмакина поднялась, ладонь чет­ко, по-уставному, приложилась к пилотке.

— Приказ понял! — сказал он. — Во время моего от­сутствия прошу оставаться на месте! Свет не включать, оружия не трогать!

Башмакин развернулся кругом и действительно по­бежал. Фонарь он выключил — судя по всему, свет ему был ни к чему. Бруно остался в полной темноте. Он слышал удаляющийся топот, потом - глухой металли­ческий звук, будто отпирали тяжелую дверь.

«Живей давай, мудила, - мысленно подгонял он Башмака. — А то мы тут все с тобой наебнёмся!..»

Потом наступила тишина, какой Бруно еще ни разу в своей жизни не слышал. Темнота и тишина. Он даже представить боялся, как этот несчастный мыкался тут целых пятьдесят четыре года. Да он бы свихнулся уже через пятнадцать минут!.. Кстати, пятнадцать минут, наверное, уже прошли. Где там Леший? Что он там ду­мает себе, дылда погонный? Знал бы, какой тут гранди­озный пиздец вырисовывается всей Москве, всей Лубян­ке его — небось вспотел бы сразу!..

Вспышка света полыхнула перед самым лицом, Бру­но вскрикнул и отшатнулся.