— И как он, хорош в постели? - подчеркнуто безраз­лично поинтересовался Лернер.

Такие вопросы среди профессионалов задавать не принято, но он всегда спрашивал. Вообще-то, поло­вые контакты с вербуемым, вопреки сложившимся киностандартам, не практиковались широко, да и не приветствовались руководством. Среди коллег это называлось «dick made», т.е. «хуем деланный», грубая работа, не требующая квалификации. Но близкий контакт закреплял связь «оператора» и «марионет­ки». И Анне несколько раз приходилось его исполь­зовать.

— Обычный средний вариант, — как всегда прямо от­ветила она. — Это работа, можешь не ревновать. И, как всегда, он не касался моего тела...

— Конечно, я понимаю. Латекс меняет дело в кор­не...

— Не злись.

— Завтра будет повторение?

— Надо же закрепить успех.

— И сколько это будет продолжаться?

— Перестань, Грант! Не будь мальчишкой. Ты же зна­ешь правила...

— Конечно. Пока он будет нужен, придется тер­петь.

Лернер Грант услышал, как она усмехнулась.

— Кстати, он рассчитывает, что мы будем встре­чаться каждый вторник и четверг в уютной квартир­ке на Пятой авеню... Пока не приедет его семей­ство.

— Так надо снять уютную квартирку?

— Он просто идиот, — сказала Анна и резко встала с кровати. — Но ненасытный идиот. Голодный тюлень. Даже странно, что он не клюнул на Женьку..

— Женька похожа на дешевую проститутку.

— А я?

— А ты — на дорогую.

Она усмехнулась, прошла в ванную, не закры­вая дверь, включила воду и стала раздеваться, сбра­сывая одежду и белье в кучу на полу, точно так, как делала несколько часов назад на съемной квар­тире.

Лернер, скептически вытянув губы трубочкой, на­блюдал за ней из комнаты. Но постепенно гримаса не­довольства разгладилась в глазах вспыхнул огонек ин­тереса.

— Похоже, кроме жены, он никогда не видел женщи­ну. .. Я имею в виду... Ну, ты понял.

Она заметила взгляд Лернера, многозначительно усмехнулась.

— Так ты принесешь мне водки в ванную, милый?

Он вздохнул и упруго вскочил.

— Конечно. Надо же провести обряд очищения...

г. Москва, НПО "Циклон"

Генеральный директор смотрел в стол, наставив на Семгу лысое темя. Темя было пунцово-красное, разгне­ванное, даже разъяренное, на нем проступили пятна более темного, синюшного оттенка. Рожа генерального должна быть такой же красной и разъяренной, но лице­зреть ее Семге пока еще не было дозволено.

— Что там за расхождения у тебя были по «двести де­вяносто первому»? - глухо проговорило темя. Даже от этой, вроде бы безобидной части тела исходила угроза, Недаром за глаза Генерального называли Горынычем.

Семга ничего не ответил, просто стоял, и в какой-то прострации пялился на красную кожу, перечеркнутую несколькими седыми волосками.

— Так в чем там дело? — повторил Горыныч, — Мне сказали, ты недавно контрольные данные бросился сверять, две единицы потерял. Было такое?

Семга облизнул пересохшие губы и произнес:

— Кто сказал?

— Неважно, кто. Я хочу знать, какие были причины для перепроверки данных. И какие выявлены расхож­дения.

— От ноль-шесть до двух единиц по периферии... - пролепетал Семга. — Но это... Это не подтвердилось. Просто компьютер заглючил у Левкова...

— Почему мне не доложил?

— Я хотел! - Семга даже руки к груди приложил, что­бы показать, как сильно он этого хотел, но тут же сооб­разил, что генеральный по-прежнему смотрит в стол и его не видит. — Хотел! Но потом решил, что это, может быть, просто ошибка... А тут такая буча поднимется... Ну, понимаете. Вот и не стал тревожить понапрасну...

Вот оно, наконец. Горыныч медленно оторвал лицо от стола и посмотрел на Семгу. Там все было точно так, как Семга и предполагал, то есть хуже некуда. От крас­ного до фиолетового, глаза зло прищурены, рот сжат в стальную проволочку, под кожей на виске бьется тол­стая жилка. Он был в натуральном припадке, в тихой пока еще стадии. Хотя нет, уже не в тихой...

— Мы не детскими игрушками занимаемся, Сергей Михайлович!! — прогремел Горыныч, прихлопнув бу­маги растопыренной пятерней. Кровь сразу отхлыну­ла от лица, и оно в секунду побелело. — Это оборона!! Ракеты!! Госзаказ и госконтроль!! Для нас ноль-шесть уже ЧП!! Потому что следующее изделие не долетит до Куры и упадет в Ханты-Мансийске! Или в Архан­гельске!! Или в Петербурге!!! До тебя это доходит или нет?!!

Здесь можно было не отвечать, просто стоять и пя­литься дальше. Вот сука Гуляев, думал Семга. Сдал его с потрохами. Не под пытками, не за тыщу долларов, про­сто так сдал. Перестраховался главкон...

— Мы за это время следующую партию «двести девя­носто первых» запустить успели!! Там вся начинка в сборе!! А сейчас все надо демонтировать, перепроверять каждый узел, каждый проводок прозванивать — даже если там все в норме окажется, мы на месяц встанем! А у нас — сроки!!! У нас еще четыре проекта запущено, очереди дожидаются, и там тоже — сроки!!! Ты понима­ешь это или нет, а?!!

Семга не выдержал, дернулся:

— Да не надо ничего проверять! Все в порядке, Пал Дмитриевич! Я ж говорю - ложная тревога! Готов голо­ву на отсечение, если не верите...

— Голову на отсечение? — генеральный хватанул воз­духу и взъярился пуще прежнего. — Твою голову? Эту самую, которая болит с похмелья? Которой ты уже ус­пел накосячить себе и нам на уголовный срок и на мил­лиард убытков?! Что с нее толку, скажи мне?!

— Послушайте, Пал Дмитриевич... Я все объясню. Гуляев просто кидается в панику...

— Гуляев свое получит! — перебил Горыныч. — За распиздяйство свое! За то, что покрывал тебя!.. Тоже мне, благородство за чужой счет! Но он хотя бы пере­живает за дело, за проект, за «Циклон»! А ты?!.. Я все понимаю, у тебя горе, ты близкого человека поте­рял... Но ты неделю уже на работе! И неделю не про­сыхаешь! Все это видят, все беспокоятся, не один только Гуляев! Да ты... Ты даже сейчас кривой здесь стоишь!

— Неправда! — набычился Семга.

— Что неправда?!

Где-то за Семгиной спиной послышалось покашли­вание. В двери стояла Томашевская — грозная, как ка­менная статуя Командора.

— Извините, что мешаю, Павел Дмитриевич, — ска­зала она официальным тоном. — С Петрозаводского НПО смежники приехали, им подписать срочно...

—Черт. Давай, — буркнул генеральный.

Покачивая огромными бедрами, Томашевская подо­шла к столу, положила перед Горынычем папку, в кото­рой тот поставил быстрый яростный росчерк.

— Кстати, Павел Дмитриевич, — выдала она вдруг. — Утром я заходила к Семаго, относила ему свежую свод­ку по «тысяча четвертому», как вы просили... Так он опять употреблял в рабочее время. Увидел меня, и бу­тылку с рюмкой сразу в сейф. А я видела, между про­чим. Армянский коньяк.И в бутылке меньше полови­ны осталось.

Генеральному бы выгнать ее, дуру, чтоб не лезла. А он вместо этого на Семгу уставился, сверлит, пыхтит, бро­ви наставил.

— Разбираешься ты в коньяках, Томашевская! — по­хвалил ее Семга. — А то, что стучаться надо, когда захо­дишь — этому тебя не учили?

— А ну прекрати! — рыкнул на него генеральный. — Забыл, как Царькова вместо бабы целовал на испыта­ниях? А потом заблевал важных гостей! Об этом уже во всех ракетных подразделениях, во всех КБ анекдоты рассказывают! Сколько можно пьянствовать?

— Запирайтесь на ключ, Семаго, когда пьете, — бро­сила Томашевская презрительно. — И вообще. Вы на территории режимного предприятия. Здесь вам не ка­бак и не зона отдыха, здесь люди работают на оборону... Я не вас, конечно, имею в виду. Вам работать некогда...

— Да кто ты такая, чтобы меня учить?! — заорал вдруг Семга. В нем будто лопнула какая-то пружина. — Я ра­кетчик! Я майор российской армии! У меня допуск сек­ретности первой категории! А ты с третьей формой врываешься в кабинеты, жопой вертишь и через спины заглядываешь!