Спустя десять-пятнадцать минут после взлета — Лер­нер уже не следил за временем — внизу под ними тайгу прорезала уродливая черная проплешина в виде эллип­са — след Заозерского метеорита. «Зипи», как ласково называли его Арчибальд Гулъвиг и прочие светила мете- оритологии. Анна тронула Гранта за плечо, показала в иллюминатор: узнаешь?

Лернер кивнул.

— Как думаешь, что это все-таки было? — крикнула она, пытаясь перекричать гул двигателя. — Пришельцы какие-нибудь? Или обычный метеорит?

— Ни то, ни другое, — ответил Лернер.

— А что тогда/

— Сам дьявол пытался ему помочь, — произнес Лер­нер мрачно. — Но даже он оказался бессилен.

— Поцелуй меня, — сказала Анна. — Меня всю трясет.

Сперва он ждал. Он даже решил, что вариант с вере­вочной лестницей не так уж безумен. Потом подумал, что будет еще одна машина, какой-нибудь джип или да­же вездеход... Ну, точно! Ведь если посадка намечается где-то в стороне от шоссе, значит, нужен именно внедо­рожник!

Потом он перестал думать. Он замерз, подняв­шийся ветер продувал легкий плащ насквозь. Допил остатки виски, бутылку швырнул на дорогу — облач­ко из стеклянной пыли блеснуло и погасло. Он стоял, покачиваясь, словно пьяный, охлопывая себя по кар­манам. Пачка «Явы», какой-то ключ, таблетки... Вид­но Игорь Матвеевич Федосеев был не совсем здо­ров...

Пролился быстрый дождь. Ветер унес шляпу, и у не­го промокли волосы. Все стало ясно. Никто за ним не придет, не приедет, не прилетит. Никто, кроме людей в синих погонах. Никому он больше не нужен. Ему почу­дился шум вертолетного двигателя, очень далекий шум, который растворился в воздухе в ту же секунду, когда он замер, пытаясь уловить его.

Он побежал по обочине, загребая ногами, спотыка­ясь и поднимая пыль.

Он еще успеет.

В голове бился тяжелый пульсирующий ритм. Let’s rock! Everybody let’s rock!.. Скажи, что будешь мне верна, Сьюзи Кью...По телу бежали мурашки, сердце замира­ло, и ноги странно заплетались, словно он прикончил пару-тройку бутылок «Катти Сарк»...

Let’s rock! Everybody let’s rock!..

В какой-то момент он услышал вдалеке вой сирен, которые сперва прозвучали забавным и очень точным фоном к пульсирующему в голове «Тюремному року». Только сирены звучали все громче и громче, а вскоре, оглянувшись, он смог различить красно-синие всполо­хи проблесковых маячков.

Мигунов выругался и снова побежал. Он мчался с огромной скоростью, и преследователи не могли до­гнать его и вновь запереть в сырой каземат до конца жизни. Тем не менее сирены и мигающие огоньки при­ближались. Он пошатывался, как пьяный, как ране­ный. Споткнулся, кулем свалился в гравий, разодрал в кровь руки и лицо. Поднялся, снова побежал. Сердце колотилось, как перегретый паровой котел, но он не обращал на это внимания и не снижал скорости. Хотя знал: если не открыть аварийный клапан и не сбросить лишний пар, то грянет взрыв. И взрыв произошел, но его никто не услышал.

Ноги дрожали, уже совсем близко выли сирены, а в сердце застряла, как острый наконечник, дикая непе­реносимая боль. Мигунов сделал шаг, другой. Упал на колени. Захрипел, пополз. Ему нужно успеть на верто­лет.

Он еще успеет, он еще...

Вскоре машины догнали беглеца, резко затормози­ли, захлопали дверцами, выпуская людей в форме и штатском с оружием наизготовку. Но ни для них, ни для их оружия работы уже не было. Заключенный Мигунов лежал ничком на мокром асфальте и сопротивления не оказывал.

Он был еще жив, когда милицейские машины оста­новились в нескольких метрах, перекрыв шоссе, когда хрустел гравий под подошвами ботинок, лязгали затво­ры и звучали грозные окрики:

— Руки за голову! Не двигаться!

Он и не двигался, лежа ничком на обочине, только хрипел и продолжал сжимать пальцы рук в предсмерт­ной судороге, словно душил кого-то невидимого...

А потом затих.

От группы отделился рослый капитан в надетом на­спех бронежилете с болтающимися подвязками, при­близился к Мигунову, присел на корточки, ткнул в пле­чо дулом автомата. Увидел пустые остановившиеся гла­за. Перевернул труп на спину. Не заметив каких-либо проводов или чего-то похожего на взрывное устройст­во, крикнул остальным:

— Вроде готов!.. Чистый!.. Врача сюда!

— Смерть от острой сердечной недостаточности, — сказал через несколько минут судебно-медицинский эксперт.

И тем признал, что осужденный Мигунов стал сво­бодным, ибо пожизненный срок заканчивается вместе с жизнью.

Побег из Следственного Комитета пожизненно осужденного Мигунова, убийство понятого Федосеенко, многочисленные нарушения, допущенные следова­телем Вороновым, послужили основанием для возбуж­дения уголовного дела и начала служебного расследова­ния.

Самому-то Мигунову было уже все равно: ни за побег, ни за убийство наказать его никто не мог. По крайней мере на этом свете. А вот старшему следова­телю Воронову светило позорное увольнение, но он, похоже, не слишком убивался. Такую бесстрастность поначалу списали на шок и последствие черепно­мозговой травмы, из-за которой он вообще не по­мнил происшедшего. Он взял бюллетень, сидел дома, выходил только для того, чтобы проводить и встре­тить дочь со школы. Но неожиданно все резко изме­нилось.

Воронова вызвал Пурыгин. Зам начальника СУСКа на этот раз не был расположен к шуткам и разговорам о нюансах половой жизни сотрудников управления. На столе перед ним лежал бланк протокола допроса подо­зреваемого. В дверях стали два плечистых бойца спец­наза ФСБ. Для опытного следователя все сразу стало ясно.

— Ты зачем взял на следственный эксперимент пис­толет? — спросил Пурыгин.

— Так с опасным преступником работал, Александр Васильевич! — искренне удивился Воронов.

— А почему тогда его разрядил?

— Я?!

— Ну, раз магазины остались у тебя в сейфе, то зна­чит, ты...

— Так я ж в него стрелять не собирался. Так, попугать в случае чего...

— Чего ж не пугал, когда он тебя обезоружил?

— Не успел...

Конечно, ответы он давал идиотские, но идио­тизм к делу не пришьешь. Да и осудить за него невоз­можно. Мало ли идиотов на самых разных должнос­тях!

— Хорошо, — невозмутимо кивнул Пурыгин и запи­сал показания подчиненного.

— А это что? - он вынул из ящика стола ключ в пла­стиковом пакете.

— Не знаю.

— Обнаружен в кармане Мигунова. Им он от­крыл наружную дверь «черной» лестницы. Где он его взял?

Воронов пожал плечами.

— Может, передал кто-то?

— Правильно, — кивнул Пурыгин. — Вот протокол допроса слесаря, который его изготовил. Он описал приметы заказчика и опознал его по фотографии. Вот что он показал: «Этот, рыжий. Полный такой. Он еще нервничал, что ключ не подойдет, а у него нет возмож­ности заранее проверить...» Знаешь, кого он опознал? Тебя, Виталий!

— Этого я объяснить никак не могу...

— Следствие объяснит, - сказал Пурыгин и протянул лист официальной бумаги с подписями и печатями. — А пока ознакомься с этим документом...

Воронов сразу понял, что перед ним постановление об аресте. Стоящие сзади бойцы подошли вплотную и взяли его под руки.

— Это уже не халатность! - насупился замнач СУСКа. — Это прямое соучастие!

Воронов сразу как-то оцепенел и впал в простра­цию. В камере он мог часами сидеть без движения, даже не моргал. Иногда он словно просыпался и при­нимался лихорадочно твердить, что это оговор со стороны коррумпированных коллег, что у него есть компрометирующая информация на все руководство СУСКа и что его «заказали». Воронова отправили на обследование в местный психдиспансер, где у него выявили острый реактивный ступор, однако призна­ли вменяемым.

При обыске дома у Воронова нашли двадцать восемь тысяч долларов и дебетную платежную карту, зарегист­рированную на его имя в одном из банков округа Ко­лумбия, США. А вскоре из Иркутска были получены результаты дактилоскопической экспертизы — дубли­кат ключа исследовали в областной лаборатории с по­мощью специального сканера и сняли с него отпечатки пальцев. Удалось идентифицировать и папиллярный узор Воронова.