К моему удивлению, когда Макар подходит к Тимофею, он не сбегает и не устраивает истерик. Смотрит внимательно и ждет объяснений. Мой сын в эту минуту выглядит взрослым и осознанным. Ожидает объяснений от отца, не устраивает истерики и в целом ведет себя куда лучше меня.

Макар поднимает его на руки, прижимает к себе и говорит:

— У папы есть еще один ребенок.

Я зажмуриваюсь.

Оля

Все объяснения я полностью перекладываю на Макара. Впрочем, меня сын и не спрашивает. Словно вообще не замечает. Сосредоточенно слушает отца, кивает, хмурится. Я все жду, когда последуют упреки, но их нет.

Тимофей просто молчит. Ни одного вопроса отцу не задает. Макар рассказывает сам. Не все, разумеется. А я его не поправляю. Потому что добавить мне нечего, все так, как он рассказывает.

— А у твоего второго сына есть мама?

Почему-то мне казалось, что вопрос о наличии второго ребенка будет самым неудобным, но Тимофей умеет удивить. Ответа он ждет с интересом. Как и я, хотя Макар уже неоднократно мне говорил, что их с Жанной ничего не связывает.

Измайлов после вопроса сжимает челюсти и смотрит на меня. Будто ищет поддержки. Я же стою, лишенная всех эмоций. Что говорить, что делать… откуда я знаю? Мне первый разговор с сыном показался настоящей каторгой, когда пришлось рассказать о том, что у него теперь появится возможность видеться с отцом.

— Мамы нет.

Я хмурюсь. Ожидала совершенно другого ответа, все же Степа не сирота, Жанна все еще является его матерью, насколько мне известно и ее никто не собирается лишать родительских прав. Впрочем, об этом я спрошу у Макара позже. Когда мы останемся наедине.

— А где он сейчас? — с интересом спрашивает Тимофей.

Пока Макар рассказывает о случившейся трагедии, я делаю себе и ему кофе. Нам просто необходимо взбодриться. Поставив дымящуюся чашку перед Измайловым, сажусь напротив. Вопросов сын задает все меньше. Я с каждой секундой всматриваюсь в его лицо и понимаю, что он не выглядит расстроенным. В принципе, он не понимает всей трагедии, хотя я почему-то думала, что Тимофей известие о брате воспримет в штыки. Ошиблась.

Тимофей вполне спокойно себя ведет и даже с интересом расспрашивает о Степане. Макар ему отвечает, улыбается, когда вспоминает о сыне.

Я молча пью кофе. В разговор не влезаю, да мне и нечего сказать. Правда, Тимофей вынуждает меня поучаствовать:

— Мам, а ты знала, что у папы еще ребенок есть? Вы знакомы? Виделись?

На меня сыпется вопрос за вопросом, но хуже всего, что я совершенно не знаю, что отвечать, поэтому говорю правду.

— Знала. Виделись очень давно, но нас так и не познакомили.

— А когда? И почему ты мне не рассказала?

Я сглатываю вдруг возникший в горле ком и единственное, о чем думаю — почему все сложные вопросы достались именно мне.

— Я попросил маму не говорить, — приходит на помощь Макар. — Не хотел, чтобы ты знал раньше времени и расстраивался.

Я выдыхаю. И снова тянусь к кофе. Как-то Макару удается уговорить Тимофея оставить нас наедине. Сын уходит, и я снова прячусь за чашкой, правда, кофе в ней заканчивается и мне приходится посмотреть на Измайлова.

Он залпом осушает кофе. Даже не морщится, хотя я не успела положить сахар.

Он сильно устал. Даже белки глаз покраснели.

— Ты давно спал? — спрашиваю.

— Кажется, еще с вами, — говорит без улыбки.

— Идем со мной.

Я не знаю, зачем это делаю, но мне хочется, чтобы он хоть немного отдохнул. Вздремнул.

Макар поднимается без лишних вопросов, идет следом за мной. Я веду его в свою спальню, киваю на кровать и прошу, чтобы он сел.

— Ты никуда не спешишь?

— Пока нет…

Он присаживается и морщится, словно от сильной боли.

— Что?

— Голова снова.

Я хмурюсь. Это уже не в первый раз. И он, кажется, совсем ничего с этим не делает.

— Ты проходил обследование?

— Нет еще. Не до того было.

Он отмахивается. Совсем равнодушно относится к своему здоровью.

— Массаж поможет? — вдруг спрашиваю. — Я училась. Недолго, правда, но кое-что в памяти осталось.

— Поможет, — кивает.

Я беру с тумбочки масло и размещаюсь у него за спиной. Щедро растираю руки и мягко касаюсь его кожи. В идеале нужно, чтобы он лег, но как об этом попросить, не имею ни малейшего понятия. Провожу ладонями по шее, касаюсь пальчиками позвонка…

— Может, мне лечь?

— Да, так будет удобнее.

Макар размещается на кровати, я понимаю, что мне было бы удобнее верхом, но это будет слишком, поэтому пристраиваюсь сбоку. Изучать массаж я пошла из интереса. Работать и практиковать никогда не планировала, но на обучении мне сказали, что у меня талант и очень мягкие руки, что для массажиста важнее всего. Я закончила обучение, но так и не пошла работать. Нужно было получить медицинское образование, иначе было бы нечестно предлагать свои услуги.

Сейчас я не делаю лечебный массаж, просто расслабляющий, антистрессовый. Помогаю Макару расслабиться, снимаю напряжение с забитых мышц. Я чувствую каждую из них под своими пальцами и массирую, чтобы они не сдавливали нервы.

Во время массажа молчу, потому что во-первых, не знаю, что говорить, а во-вторых… я и не думала, что дело дойдет до чего-то похожего. Думала, что предложу Макару отдохнуть и он согласится, если конечно у него нет дел поважнее.

Я прохожусь пальцами по позвонку на шее, уделяю ему особенное внимание. Знаю, что там часто основные проблемы, особенно у врачей. Правда, стараюсь все же только расслаблять.

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем я понимаю, что дыхание Макара ровное и глубокое. Он уснул.

Я отодвигаюсь, встаю с кровати и укрываю его пледом. Все еще не осознаю, что произошло и почему мне вдруг захотелось его пожалеть.

Оля

Макар засыпает надолго. Мы с сыном успеваем прогуляться и вернуться. По пути покупаем две больших пиццы. Настроения готовить сегодня у меня нет. Я слишком устала после перелета.

Когда мы заходим в квартиру, нас встречает темнота и тишина. Я включаю в коридоре свет и прошу сына не шуметь, чтобы не разбудить папу.

О сложившейся ситуации пока стараюсь не думать.

Пока Тимофей убегает к себе в комнату, несу пиццу на кухню и достаю тарелки, включаю чайник. Нужно покормить Тима и поесть самой. Я после прилета только кофе выпила.

Из-за шума чайника не слышу шагов за спиной, поэтому вскрикиваю от неожиданности, когда мою талию обвивают сильные руки.

Я настолько шокирована таким поворотом событий, что стою, застыв в непонятном ожидании. Макар, видимо, расценивает мое поведение по-своему. Прижимает меня к себе сильнее и впивается поцелуем мне в шею. Требовательно, с напором.

Мне приходится схватиться руками за столешницу, чтобы не упасть на нее грудью и не оказаться в провокационной позе.

Когда я укрывала Макара пледом и уходила гулять с сыном, даже представить не могла, что все закончится так. Впрочем, об окончании речи не идет. Все только начинается, судя по усугубляющимся ласкам Измайлова.

— Эй… — бурчу я. — Хватит…

Макар отстраняется не сразу. Еще некоторое время меня обнимает, восстанавливает дыхание и… нет, не отходит. Кажется, даже не думает об этом. Разворачивает меня к себе, упирается лбом в мой. И смотрит так, что у меня кожа тут же мурашками покрывается.

— Я соскучился, — говорит он. — Ты себе не представляешь, как сильно.

Представляю, но вслух этого не говорю. Из объятий его выпутаться пытаюсь.

Он отходит сам, когда слышит шаги Тимофея. Садится за стол, пока я колдую над чайником и чашками. Ставлю перед Макаром зеленый чай, сыну фруктовый, а себе травяной. Специальный сбор. Расслабляет, успокаивает. Сейчас мне это особенно необходимо.

Тимофей с Макаром уплетают пиццу. Я же съедаю пару кусочков и понимаю, что мне больше не хочется. Не могу себя заставить поесть. Не хочу. Пока они едят — пью чай. и украдкой посматриваю на Измайлова. У него все еще остались синяки под глазами, но уставшим он больше не выглядит. Наоборот, говорит с сыном бодро, улыбается. И на телефон посматривает, наверное, ждет новостей от Степана.