Войдя в дом, мы услышали какие-то странные звуки – сопение и хрип, какие издает во сне больной астмой ребенок.

Я сразу подумала о Франке и бросилась на кухню. Сделанная для него дверца болталась на одном гвозде. Франк лежал в полубессознательном состоянии, а по всему полу тянулся темный кровавый след.

– Франк! – вскрикнула я и бросилась на колени, чтобы посмотреть, не попало ли ему что-то в горло. Он приоткрыл глаза и позволил мне залезть ему в пасть, хотя это и вызвало у него отрыжку. Наконец он смог вздохнуть.

– Принеси полотенце! – крикнула я Умберто. – Быстро! Его нужно отнести в машину и отвезти к ветеринару!

Умберто стоял как вкопанный и смотрел на меня.

– Ты испортишь свое платье. Давай сначала переоденемся.

В отчаянии я стала стаскивать с себя платье так быстро, что порвала одну лямку. Побросав одежду на кухне, я помчалась в спальню, переоделась и вернулась.

– Поехали!

Умберто тоже переоделся, пришел следом за мной на кухню и сказал:

– Сейчас, я должен найти свои кроссовки. Следующее, что я услышала, был донесшийся из гостиной вой.

– Это невозможная собака! – кричал Умберто. – И почему ты не дала ей умереть!

Я попыталась взять Франка на руки, чтобы самой отнести его в машину.

– Поторапливайся! – крикнула я. – Он слишком тяжелый!

Умберто вернулся на кухню, держа в руках два лоскута голубого бархата.

– Посмотри, что он сделал! Он разодрал две диванные подушки и сожрал все их содержимое! – Он потряс тряпками у меня перед лицом. – Это животное уничтожило диван стоимостью десять тысяч долларов!

Я совершенно вышла из себя и встала.

– Мне наплевать на диван! Ты собираешься мне помочь, или я сама понесу его в машину?

– Чертова собака! – Красивый рот Умберто исказила злобная гримаса.

Франк весил почти пятнадцать фунтов, и донести его до машины сама я не могла. Я была готова сорваться в истерику.

– Будешь ты мне помогать или нет?

– О Боже праведный! – Умберто схватил полотенце, завернул в него пса и понес к машине.

Ветеринаром оказалась женщина с длинными, по самую талию светлыми волосами:

– Растительный пух и поролон, который он сожрал, расширился у него в желудке. Если все это не выйдет в течение следующих нескольких часов, нам придется прибегнуть к хирургическому вмешательству.

За те четыре часа, что мы просидели в ожидании на неудобных пластмассовых стульях, мы с Умберто не сказали друг другу ни единого слова. Один раз он сказал, что пойдет пройдется, а когда вернулся, от него пахло табаком.

– Я не знала, что ты куришь, – заметила я.

– Я и не курю. Только когда чем-то расстроен. – Неоновые лампы отбрасывали мрачную тень на его лицо.

К моему огромному облегчению операция Франку не потребовалась. Внутривенные вливания и рвотные препараты сделали свое дело. Мы оставили его в лечебнице еще на один день, а сами медленно поехали домой. Молчание давило на меня.

Попав в дом, я впервые заметила, сколько Франк всего перепортил. На ковре в гостиной лежали остатки двух великолепных диванных подушек. Набивка была выпотрошена и наполовину съедена. Кровавый след, тянущийся от кухни к входной двери, довершал эту ужасную картину.

Я обессиленно рухнула на стул в столовой:

– Я знаю, что он испортил твой диван. Я заплачу за него. Обещаю.

Умберто взял из кухни пакет для мусора, а затем, молча, пошел вдоль оставленного Франком кровавого следа, собирая останки подушек.

Я сказала:

– Я знаю, как ты любил этот диван. Я расплачусь с тобой в течение четырех месяцев.

Умберто помрачнел, швырнул на пол пакет и подошел к столу.

– Дело не в деньгах! Мне наплевать на деньги! Дело в нас! Просто эта собака волнует тебя гораздо больше, чем я!

– Это неправда!

– Неправда? – он стукнул кулаком по столу. – Ты выйдешь за меня замуж? Понятно, что нет. Ты сократишь свою работу, чтобы уделять мне больше времени? Господь не велит. Ты хотя бы снимешь с себя подаренное мной дорогое платье так, чтобы не порвать его? Об этом нечего и думать! Ты думаешь только о себе и о том, что нужно тебе. Я устал от этого! Я устал значить для тебя меньше, чем что бы то ни было другое, включая твою собаку. Я заслуживаю большего!

Я уронила голову на руки и заплакала. Через несколько минут Умберто поднялся и ушел в спальню.

Вдруг я вспомнила свою мать, как она в таком же точно положении рыдала из-за неверности моего отца. Тогда, спрятавшись под лестницей, я поклялась себе, что никогда не позволю ни одному мужчине довести себя до подобного положения.

Если между нами все кончено, решила я, то я должна уйти достойно. Я пошла на кухню, чтобы навести порядок.

Моя голова разламывалась, во рту у меня пересохло. Склонившись над фарфоровой раковиной, я умыла лицо холодной водой и несколько раз наполняла ею ладони, чтобы напиться. Мне не хотелось оставлять в доме Умберто никакого беспорядка, ни одного грязного стакана. Я решила вымыть пол на кухне, пропылесосить ковер и уйти.

Я нашла в кладовой тряпку и наполнила таз мыльной водой. Эсперанца устроила невообразимую возню и стала раскачивать свою клетку. Для нее подошло время завтрака. Я сняла ткань, которой была завешена клетка, и пожелала ей доброго утра.

– Мне плевать на деньги! – громко прокричала птица. – Мне плевать на деньги!

Несмотря на все свое отчаяние, я не выдержала и рассмеялась, а затем, просунув в клетку палец, почесала ей шейку. Когда работа была окончена, в кухню вошел Умберто. На нем был чистый спортивный костюм, а в руках он держал пакет с мусором.

– Боже праведный! – прокричала Эсперанца. – Позовите моего адвоката!

Мы оба посмотрела на птицу, затем друг на друга и усмехнулись.

– Мне плевать на деньги! Поторапливайся! – кричала Эсперанца.

Мы рассмеялись еще громче.

– Ты выйдешь за меня замуж? Ты выйдешь за меня замуж? – не унималась птица.

Я приставила швабру к раковине и подошла к Умберто.

– Я очень люблю тебя, – сказала я. – Пожалуйста не бросай меня.

– Подойди сюда, – сказал он, отошел к обеденному столу и сел. – Если мы с тобой хотим продолжить наши отношения, кое-что придется изменить.

Я села напротив и кивнула головой.

– Ты хочешь проводить больше времени со мной по вечерам?

– Да.

Я еще не представляла себе, как это мне удастся, но мне не хотелось его потерять.

– А как насчет этого твоего особенного пациента? Ты собираешься когда-нибудь избавиться от него?

«Неплохой вопрос», – подумала я.

– Мне бы Хотелось передать его кому-нибудь другому, но для этого нужно выбрать удачное время. Иначе все, чего мы добились, пойдет насмарку.

– Хорошо, я уважаю твое мнение. Просто я устал от этого.

– Дорогой, извини меня. Я все сделаю, чтобы как можно больше времени проводить с тобой. Я не виню тебя за то, что ты вышел из себя.

Он поднял руку и слегка раздвинул большой и указательный пальцы.

– Я вот настолько близок к тому, чтобы расстаться с тобой.

Мои глаза снова наполнились слезами.

– Я надеюсь, что ты этого не сделаешь. Единственное, что ты должен принять, это мои экстренные вызовы. Когда они поступают, я обязана бросать все. И с этим ничего не поделаешь.

– Если мы действительно близки друг другу, я научусь с этим мириться. Но с Франком тоже придется что-то делать.

– У меня есть один знакомый. Он психолог – специалист по животным. Я сегодня позвоню ему.

Специалист по животным прибыл к Умберто в субботу, в девять часов утра. Джард выглядел старше, чем я его помнила. Он слегка округлился, и над его бермудами цвета хаки свисал небольшой животик. Он уселся в гостиной и стал внимательно слушать наш рассказ. При этом он кивал головой и поглаживал Франка, уткнувшегося носом ему в ноги.

– Тут есть две причины. Во-первых, Франк ревнует Сару к вам, – сказал он Умберто. – Он привык быть мужчиной в доме, а вы вторглись на его территорию. Во-вторых, он никак не может привыкнуть к новому месту.