Я ненадолго задержалась, прежде чем вернуться в гостиную. Мне нужна была пауза. Я знала, что делать.

Когда я вернулась, Ник стоял у окна и смотрел, как удаляется мистер Сливики.

– Это ты попросила его прийти? – спросил Ник, поворачиваясь ко мне.

Я кивнула головой, чувствуя себя в полной безопасности.

– Ты что, испугалась, что я причиню тебе какой-то вред?

– Я не знала, чего ждать.

Его подбородок задрожал, и когда он раскрыл рот, чтобы ответить, его нижняя губа нервно задвигалась.

– Я никогда не причиню тебе никакого вреда.

– Садитесь, – сказала я.

Ник придвинул к себе ближайший стул и уселся.

– Ник, – сказала я, – я должна защитить вас от ваших чувств. Я должна защищать себя. Наши сеансы зашли в тупик, и мы ничего не можем с этим поделать. Я полагаю, вам требуется интенсивное лечение у другого врача, и больница – самое лучшее место для этого.

Он положил руки на стол и уронил на них голову. Немного погодя, он сказал:

– Боже, я ощущаю себя таким дерьмом.

– Извините. Вы знаете, что вам не следовало сюда приходить. Это лишь подтвердило, с какими проблемами мы столкнулись. Так продолжаться не может. Пожалуйста, позвольте мне передать вас другому врачу, который сможет привести вас в порядок.

Он опустил голову в ладони и заплакал.

– Я не могу в это поверить. Сумасшедший дом.

– Ник! Вы представляете себе хорошую больницу? Я говорю о городском госпитале. Это прекрасное место, и вы проведете там всего несколько недель.

Он покачал головой.

– Нет. Нет. Мне этого не нужно. Я сам могу о себе позаботиться.

Я сидела рядом с ним, пока он не перестал плакать. Когда он наконец взял себя в руки, он поднял голову и сказал как что-то само собой разумеющееся:

– Итак, между нами все кончено.

– Да. – Я молилась, чтобы между нами все действительно было кончено.

Он встал и пожал мне руку.

– О'кей, док. Ты победила. Но только не больница. Я просто позвоню тебе во вторник, и мы поговорим о другом враче.

– Хорошо, – ответила я, полная уверенности, что он сможет совладать с собой. «Как все оказалось просто! – подумала я, когда он ушел. – Почему я не сделала этого раньше?»

Я позвонила Умберто, чтобы сообщить ему радостное известие, которое должно было снова сблизить нас. Я вкратце пересказала все Вэл, которая заменяла меня в эти выходные. Через час я оставила Франка в собачьем питомнике и улетела в Орегон. У меня было такое чувство, будто гора свалилась с моих плеч.

Бендонское побережье оказалось целебным и успокаивающим местом для такой неудачницы, какой я себя ощущала. В субботу я совершила долгую прогулку по пляжу и даже посидела в моем любимом гроте, наблюдая за восходом луны.

В воскресение на закате мы с отцом взяли у соседей лошадей и поскакали по побережью. Отец казался мне олицетворением моего детства. Его волосы были зачесаны назад. Плотно сбитый, он все еще был подтянутым и легко сидел в седле. Верхом на лошади он нравился мне больше всего. Он был сильным и уверенным в себе.

Когда мы повернули к дому, солнечные лучи уже окрасили вершины холмов и заиграли на воде. Я вспомнила другое, давнее утро. Тогда, тоже на рассвете, мой дядюшка Силки скакал впереди, отец за ним на гнедом жеребце, и я на моем пони. Силки пустил свою лошадь галопом, а отец, крикнув мне, чтобы я оставалась, устремился за ним во весь опор, низко пригнувшись к шее своего коня.

Я подождала немного, пока копыта моего пони не стали вязнуть в песке. Я знала, что мое место в этой дикой скачке вместе с ними. Я не собиралась отставать. Я крикнула «но!» своему пони, стукнула его маленькими ножками по бокам и галопом устремилась за ними. У меня захватывало дыхание, и встречный ветер трепал мои волосы.

Когда Силки и папа достигли финишной черты, они обернулись и увидели, что я мчусь им навстречу, мой жакет развевается у меня за спиной, маленькие ручки сжимают поводья. Я мчалась навстречу любви, навстречу радости.

Когда мы с отцом расседлали и вычистили лошадей я спросила:

– Ты слышал что-нибудь о Силки?

Лицо отца помрачнело.

– Открытка от него пришла. Он женился на какой-то молоденькой штучке из Нового Орлеана. Работает инструктором по рыбной ловле.

– А ты когда-нибудь писал ему или звонил?

– Нет. У меня нет ни номера, ни адреса.

Я понимала, что следует прекратить расспросы. А еще я знала, что Силки много раз присылал и свой адрес, и свой номер телефона.

Он был моложе моего отца на десять лет, и когда я была маленькой, он жил с нами, чтобы легче было платить за аренду. По-настоящему его звали Эверт, но они называли его Силки, потому что его подача была очень мягкой. Он мог бросить мяч так, что никто бы и не подумал, что в последний момент он вдруг изменит направление.

В тот год, когда мне было восемь лет, Силки так удачно выступил за команду Ассоциации Анонимных Алкоголиков, что его перевели в Национальную лигу и направили в Канзас-сити. Думаю, что мой отец, никогда не достигавший особых высот, не ожидал, что младший брат обойдет его. Они поссорились, отец стал больше выпивать и подолгу засиживаться за игрой в покер. Веселье ушло из нашего дома, как снег весной.

В субботу вечером мне приснилось, что мы с мамой попали под поезд, когда ехали на машине. Она широко и зловеще улыбнулась, сказав «прорвемся», а когда черная масса стала накрывать нас, лицо матери превратилось в лицо Ника, и я проснулась в холодном поту.

Воскресный пасхальный ужин был самым трудным моментом в эти выходные. Мама целую неделю готовила разные блюда и пригласила сестру моего отца с мужем и детьми.

У тети Лидии и дяди Гарольда было две дочери – одной двадцать четыре, а другой двадцать восемь лет. Обе были замужем, а у одной был и сын. Старшая дочь, Кэрол, пришла с мужем и сыном.

Мама любила Лидию, но всегда чувствовала в ней конкурентку. У дяди Гарольда неплохо шел деревообрабатывающий бизнес, они жили в дорогом доме в Медфорде. Дочери часто им звонили и навещали.

Днем я слушала, как смеются Лидия и Кэрол. Я никогда так не шепталась и не смеялась с моей матерью. Затем Лидия стала нянчить своего маленького внука, и я заметила, как смотрит на них моя мать. Глаза ее были печальными. Я знала, что она едва скрывает зависть.

Я пыталась избежать общения с матерью, и занялась мозаикой. На мозаике, которую я складывала, был изображен гавайский пейзаж с водопадами, тропическими растениями и огромными орхидеями.

Незадолго до ужина позвонил Умберто – я была просто счастлива услышать его голос. Впервые за много месяцев я почувствовала, что по-настоящему близка ему. Он сказал, что под Пасху у него в ресторане было огромное количество заказов, и теперь он целиком поглощен работой. Я пообещала ему, что мы увидимся во вторник вечером.

Мама превзошла сама себя. На ужин была жареная индейка, нашпигованная кукурузой, брокколи и пирог с кокосовым кремом. Я вспомнила о Нике, подумав, как одиноко ему должно быть на Пасху, но тут же постаралась забыть об этом.

После ужина, когда я вытирала посуду на кухне, мама попросила:

– Дорогая, расскажи мне пожалуйста про Умберто. Как у вас с ним дела?

– Есть небольшие проблемы. Мы оба много работаем, и у нас недостаточно времени друг для друга.

– Ну так? – спросила Кэрол, входя в кухню с детской пижамой в руках. – Вы собираетесь жениться или нет?

Неужели это имело такое значение для моей семьи?

– Не знаю, – ответила я и принялась яростно вытирать кастрюли, с грохотом расставляя их по местам.

– Оооо, как трогательно, не так ли! – заметила моя двоюродная сестра.

– Почему бы тебе не отстать от меня? – сказала я, швырнула кухонное полотенце и вышла из кухни. Я присоединилась к мужчинам, полная решимости сохранять контроль над собой. «Не позволяй им изводить себя, – думала я. – То, что они так себя ведут, не означает, что ты должна делать то же самое».

Позже мама зашла ко мне в спальню. Я лежала на кровати в одежде и вспоминала, как хорошо мне было с Умберто, когда мы были здесь вместе. Он даже спрашивал, как зовут каждого из моих многочисленных плюшевых медведей, которые лежали в кресле-качалке.