— Не бойся меня.

Парень слегка приподнялся, а я опустилась достаточно, чтобы положить голову ему на плечо. Я могла пойти на компромисс.

— Я не боюсь тебя. — «Возможно, того, что ты делаешь с моим телом, но не тебя».

— Чего ты боишься?

— Ты первый отвечай на вопрос.

Он положил руку мне на плечи и прижался своей головой к моей, заключая меня в тёплый маленький пузырёк.

— Я был во многом похож на Люка в восьмом классе — звезда баскетбольной команды, парень, у которого были самые красивые девушки и популярные друзья… Перейдя в девятый, я пытался оставаться тем же человеком, но как бы ни старался, меня преследовали неудачи. Я бросил спорт, так как не мог позволить себе купить форму или приёмные родители не давали мне возможности потренироваться перед игрой. В конце концов я устал прилагать столько усилий и не получать результатов. Однажды один парень спросил меня, не хочу ли я курнуть, и я… — Он замолк.

Итак, Ной курил травку. Я пила пиво. Мы отличная пара!

— Я никогда не буду курить или пробовать наркотики. Не хочу делать что-либо, мешающее здраво мыслить. Разум — деликатный предмет. — Потому что я боялась спровоцировать механизм, который сделает меня похожей на мать. Исследования предполагали, что существовал шанс между четырьмя и двадцати четырьмя процентами, что я унаследую её маниакальные гены.

— Ты же хочешь получить опеку над братьями? Не боишься, что в какой-то момент тебе предложат пройти тест на наркотики? В смысле, будь я судьёй, я бы так и сделала.

Он легонько целовал мои волосы, вызывая мурашки на затылке, но тут резко остановился.

— Да, думаю, ты права.

Я отодвинулась и посмотрела ему в глаза.

— Я не против, что ты куришь. Не то, чтобы я собиралась присоединяться к тебе, и я бы предпочла проводить с тобой время, когда ты трезвый, но у меня не было в намерениях менять тебя.

Ной подвинулся, и волосы упали ему на глаза, лишая лицо всяких эмоций, даже улыбки. Он потёр щетину на лице.

— Почему ты не пошла в Хоффман?

— Папа считает, что искусство — это оружие дьявола. — И что если я продолжу развивать свой талант, то превращусь в маму.

— Бред какой-то.

Согласна, но что я могла сделать?

— Мама была художницей. Он ассоциирует её талант с её поведением.

Ной потянул за мою кудряшку.

— Ты не сумасшедшая.

Я попыталась выдавить обнадёживающую улыбку, но выглядело это жалко.

— Мама перестала пить таблетки, потому что они мешали её творчеству. По каждой её картине я могла бы назвать тебе временные рамки её маниакального припадка. Например, когда мне исполнилось девять, вместо того, чтобы спеть мне «с днем рождения», она нарисовала на стене в гостиной Парфенон. Нельзя винить отца в желании защитить меня от становления кем-то подобным. — Я вытянула свои руки в доказательство.

Ной потянулся к ним, но я убрала их. Парень поджал губы и неожиданно снял рубашку, открывая вид на красоту своих шести кубиков. Затем ткнул мне в нос своим бицепсом.

Я резко втянула в себя воздух.

— Боже, Ной. — Красный шрам круглой формы выступал на его коже, точно такой же формы, что и… у меня всё ухнуло в животе… сигарета. Я потянулась, чтобы коснуться его, но не осмелилась.

— Всё нормально. Можешь дотронуться. Он перестал болеть через пару дней после того, как это случилось. Он не откусит тебе пальцы. Это просто шрам. Ничего больше. Ничего меньше.

Я прикрыла рот рукой, глотая желчь.

— Что произошло?

— Приёмный отец номер один. Моя вина. Я решил побыть героем и защитить его биологического сына от ударов. — Он сказал это с такой лёгкостью, как бы между делом, словно такое с каждым бывало. — А этот… — Ной коснулся верхнего кончика татуировки на его второй руке, — …остался после пожара, когда я пытался защитить братьев от падающих балок.

Шрам длиной с сантиметр шёл вдоль середины его татуировки-креста и останавливался у нижнего края. Верхушка шрама заходила на спину парня. Я отвела от него взгляд, чтобы изучить рисунок. Кельтский крест, переплетённый розой.

Каждый кончик креста носил имя его матери, отца или братьев. Тяжесть в груди надавила мне на лёгкие. Я обвела пальцем контур татуировки, не затрагивая шрама.

— Красивая дань. — Я не могла представить, каково это, потерять всё. У меня, по крайней мере, оставался отец. Может, мне придётся всю жизнь прыгать через обручи, чтобы угодить ему, но, хотя бы на мгновение, как мне кажется, у меня всё ещё была… его любовь…

Ной взял меня за руку и поцеловал пальцы.

— Да. Родители гордились бы каждым шрамом.

Я перевела взгляд на его лицо.

— Я не хотела сказать… я имела в виду… татуировку.

Он облизал губы, прежде чем озорно улыбнуться.

— Знаю. Я показал тебе свои, теперь твоя очередь.

Я покачала головой, прежде чем он успел закончить предложение.

— Это не одно и то же. Ты сильный. Ты помогал людям. Я… я же доверилась не тому человеку, а затем моя жалкая память стёрла все события того дня. В любом случае ты — парень. Шрамы вас украшают. Они смотрятся, ну, сексуально. Но на девушках… это просто безобразно.

Ну вот, я это сказала… вслух.

Его хватка на моей руке окрепла, а глаза потемнели, в них загремела буря.

— К чёрту всё это! Нет ничего постыдного в том, чтобы доверять своей матери. Это она — ненормальная. Не ты. И насчет этой херни про жалость… к чёрту! Ты не жалкая. У тебя хватило смелости вернуться в школу и продолжить жить, будто ничего не произошло. Я же? Я потерял всё и спустил остатки своей личности в чёртов унитаз. Вот это жалко.

Ной отпустил мою руку и накинулся на меня, как сердитый лев.

Двигаясь со скоростью молнии, он схватил меня за талию и положил на кровать. Моё сердце громко застучало, когда парень навис надо мной.

— Малышка, никто и никогда не назовёт тебя безобразной. Особенно в моём присутствии. — Он убрал кудряшки с моего лица, оставляя горящую дорожку от своего касания. — Ты чертовски прекрасна и сексуальна.

Я повернула голову вбок, будучи не в состоянии выдержать его взгляд.

— Есть кое-что ещё… — Всегда что-то остаётся недосказанным. Мама удостоверилась в этом.

Я схватила край свитера и, пока не струсила, сняла его через голову. Затем слегка повернулась, открывая вид не только на свой чёрный лифчик и руки, но и на шрам, о существовании которого никто не знал, кроме мамы и папы.

Пальцы Ноя легонько прикоснулись к длинному выпуклому рубцу под моей левой лопаткой. Его голос понизился на пару тонов.

— Мне жаль, малышка.

— Никто больше не знает, Ной. Даже Лила.

Он поцеловал мою спину и скользнул ладонями по шрамам на руке.

— Ты прекрасна, — вновь прошептал он у моей кожи. Парень поднял мою руку и пристально посмотрел мне в глаза, оставляя дорожку из поцелуев вдоль моих шрамов. Его шоколадно-карие глаза потемнели от чистого голода. — Поцелуй меня.

Меня накрыла волна эмоций и желание прижать его ближе к себе.

Каждая часть меня болела по нему… разум, душа, тело.

Без всякий сомнений я закрыла дыру между нами и страстно прижалась своими губами к его.

Руки Ноя были повсюду: в моих волосах, на лице, спине и, ради всего святого, на моей груди. Мои ладони обследовали его шикарное тело с той же жадностью. Слишком быстро одурманив меня своими сладкими поцелуями, его теплые губы опустились к моей шее и ложбинке между грудью, из-за чего я выгнула спину и потеряла драгоценный рассудок.

Сама того не желая, я застонала и прошептала его имя, когда руки Ноя пропутешествовали к моим бедрам и распалили пламя в моей крови.

Ной вновь положил меня на кровать, и волосы легли веером вокруг меня.

— Обожаю твой запах, — прошептал он, посасывая мочку моего уха. — Обожаю твою красоту.

Я прижалась к его губам и обвилась вокруг его ноги своей, пока мы двигались в одном ритме. Лихорадочно целуя его, я прошептала слова:

— Люблю тебя.

Потому что так и было. Ной слушал меня. Он заставлял меня смеяться и чувствовать себя особенной. Он был сильным, ласковым, заботливым и… всем. Я любила его. Больше, чем кого-либо другого в своей жизни.