Коля обратил на мальчика внимание, потому что тот мешал подойти к продавщице и поинтересоваться. Пронаблюдав за пацаном, Николай заметил, как зачарованно парень смотрит на «Зенит Е», красующийся за стеклом среди двух дешёвых аппаратов – «Вилии Авто» и «Смены Символ».

Герасименко мгновенно вспомнил себя. Вот так же по пять минут стоял он у витрины тогда, более четверти века назад. И зачарованно смотрел на великолепный огромный объектив с градуированными кольцами, на обалденные прибамбасы на корпусе, в том числе механизм автопортрета (для советского «селфи»!) и продолговатое стёклышко зеркального видоискателя, короче, на полный фарш этого гаджета, как сказали бы сейчас подростки.

Мечта была тлеющим угольком. Она была несбыточна. Ибо «Зенит Е» стоил целых сто советских рублей! Но её подогревали стояния у витрины. Или сидения в тесноте ванной комнаты у бачка с фотоплёнкой. Маленький Колька выключал в ванной свет, заряжал небольшой чёрный бачок фотоплёнкой на ощупь, затем заливал туда проявитель, крутил уже при свете стерженёк бачка и тихонько мечтал о волшебном «Зените».

Так пусть же теперь вот, здесь вот, у другого парня сбудется мечта!

– Послушай, молодой человек, ты хочешь этот «Зенит»? – движимый неожиданным единым порывом, Коля обратился к пацану и указал пальцем на витрину.

Мальчик вздрогнул и уставился на незнакомого дядьку во все пугливые глаза. «Да-да, у меня и глазки были похожими!» – с каким-то теплом внутри подумал Коля.

– Я видел, как ты его рассматривал, – дружелюбно сказал Герасименко. – Ты хочешь такой же?

Парень часто закивал.

– Как тебя зовут?

– Паша.

– А меня дядя Коля. У меня есть точно такой же «Зенит». И он мне особо-то и не нужен. Так что я дарю эту технику тебе! – Коля вытащил из котомки камеру с царапиной и тут же предостерёг: – Только смотри, пользуйся бережно! А если родаки спросят, откуда взялась, скажи, дескать, нашёл на улице. Вот нашел, и всё тут!

Парень, не веря своему счастью, медленно протянул руки, затем пугливо отдернул, подумал, затем снова протянул. Но Коля почти насильно вложил советский инструмент престижа в руки Павлу.

– Держи, а то передумаю.

– Ой, спасибо, дядя Коля, спасибо огромное! – тонким голоском проговорил парень, отступая к дверям.

– На здоровье. Пользуйся. И помни, что я тебе наказал – нашёл на улице, и всё тут!

Пацан, кивая, исчез в дверях. Николай ощутил, как необычайно тепло ему стало на душе. Он вдруг понял, что так мало добра, настоящего, большого добра он сделал в своей жизни! И что делать крутое добро необычайно приятно, что от этого испытываешь особый кайф!

Однако глаза Коли вдруг поймали взгляд молодой продавщицы. И отметив в этом взгляде нечто совершенно недоброе, Герасименко быстро растворился в дверях.

Ему стало легко. Легче стало идти. Легче стало внутри. Захотелось запеть. Тем более, погода наладилась – солнце перестало теряться в облаках, как то бывало с утра. Герасименко завернул в тихий дворик, присел на лавочку у трехэтажного кирпичного дома и достал пачку сигарет «Космос». Прикурив, он глубоко затянулся и выпустил дым, и мечтательно поглядел вдаль.

И вдруг червь сомнения закрался в его душу. А может, зря отдал парнишке «Зенит»? Слишком молод ещё пацан для такой техники… Да нет же, нет! Всё правильно сделал! Завидев бабульку в сером махровом платке, повязанном на голову, Коля чего-то испугался, отбросил сигарету и побрёл дальше.

Жизнь прекрасна, подумал Герасименко. Но оставшуюся продукцию – книжки – надо как-то сплавлять. Тут он почувствовал, что край усика отклеился. Коля остановился, осмотрелся и вороватым движением пригладил бутафорские усы.

А когда на его пути вырос универмаг, Коля окунулся в этот магазин и отыскал фотоотдел. Там он приобрёл плёнку, уже заправленную в кассету, заправил её в оставшийся на руках «Зенит» и вернулся на улицу. Превосходные пейзажи прошлого сами попросились в объектив.

Герасименко поснимал несколько видов. Теперь отпала надобность скрываться, как раньше с сотовым телефоном, используемым в режиме фотосъёмки. Спокойно достал советский гаджет, бережно настроил объектив, пощёлкал затвором.

Вот типичный советский гастроном с воркующей стаей голубей у входа – отличный кадр на память! А вот лозунг «Слава КПСС!» на фронтоне дома. А там – спуск к небольшой речке и старинные избы. Великолепные пейзажи! Первозданная красота! И «Зенит» с кучей ручных настроек, где можно поиграть с экспозицией и выдержкой, покрутить объектив – незабываемые ощущения!

Во второй половине дня (сытно отобедав в какой-то совдеповской столовке за семьдесят три копейки), Коля ещё пристроил книжки Кукарского. Можно сказать, отдал за приличные деньги, – местному библиофилу, которого подкараулил у районной библиотеки.

Котомка полностью опустела. Душа стала невесомой!

Остатки алкоголя в организме, кроме всего прочего, помогли Коле превратиться в преступного и отважного человека. Избавившись от книжек и фотокамеры, Коля от нечего делать заглянул на железнодорожный вокзал. И там, на подъёме, с поэтическим вдохновением, Герасименко выследил отдаленно похожего на себя рассеянного мужичка. Мужичок покупал билет на поезд. И хотя паспорта в СССР для этого не требовались, Герасименко повезло. Мужичок зачем-то доставал паспорт и проверял его, и вообще копошился в карманах. Коля запомнил, куда этот кадр сунул паспорт. Пронаблюдал, как мужичок сел на скамейку ожидания.

Герасименко походил рядом, со спины мужичка. И вот мужичок задремал. Очень обрадовавшись сему обстоятельству, Коля присел по соседству, осмотрелся. Адреналин в крови начал зашкаливать. Сердце попыталось выскочить наружу. Убедившись, что никто на них не смотрит, Николай аккуратно вытащил паспорт у горе-пассажира.

Затем он не спеша вышел из зала ожидания. А уж на улице весьма прибавил ходу. И был таков. Хотя его и начала терзать совесть. «Ну да ладно! – подумал он. – Придет мужичок в паспортный стол, пожалуется на потерю, отделается предупреждением…»

К вечеру приехали Дима с Любой. Герасименко встретил их на автовокзале, как и было условлено, по расписанию последнего рейса. Едва Люба вышла из салона вслед за Димой, заждавшийся Герасименко подскочил к ней и обнял её на виду у всех, и расцеловал в обе щеки.

— Люба, Любаша! Ты прости меня, ладно? – быстро начал он говорить, увлекая девушку в сторонку (Дима поплёлся за ними). – Прости, что так вышло, я ведь не хотел! Я совсем не тот, за кого они меня приняли.

– Боже мой, какая драма! – громко поиздевался идущий по пятам Кукарский. — Прямо как в кино!

— А ты помалкивай! – бросил Николай, оглянувшись.

— Я знаю, знаю, – заговорила Люба, прильнув к любимому и крепко держа его за руку. – Я всё знаю, твой друг мне всё рассказал. Но что у тебя с рукой? И что за дурацкие усики?

— Я потом объясню. И… прекрасно, что ты уже знаешь! Идёмте. — Коля опять оглянулся на товарища. — Куда мы пойдём?

— Послушайте, у меня здесь живут родственники, — слегка картавя, радостно сообщила Люба, остановилась и поглядела на обоих. -- Ну, так, седьмая вода на киселе. Но переночевать можно. Я Диме уже рассказывала про них.

– Отлично, просто отлично! – искренне обрадовался Николай. – Идёмте. Только заглянем в магазин и купим всяких вкусностей. Я тут разжился деньгами. (И он незаметно подмигнул товарищу.)

И они двинулись дальше, даже не поменяв направления.

По дороге ещё Коля спросил милую, как она в тот вечер задерживала милиционера на крыльце отделения. И Люба живописно повествовала, и все смеялись, и звонкий смех разносился по окрестностям.

* * *

Дальние родственники оказались милейшими людьми. Дима, попивая выставленную на богатый стол ягодную настойку, поглядывал на них и думал. О чём он думал? Ах да! О том, что эти милейшие люди через тридцать лет станут теми самыми бабушками и дедушками, потерянными для новой жизни. Теми самыми надоедливыми, никому не нужными стариками, нудно донимающими молодых продавщиц в гипермаркетах, неприятно занимающими места в маршрутках и мешающимися в очередях в банкоматы.