Лорен шла в литейку, не глядя на грязную дорожку, а подняв глаза к небесам, просвечивающим сквозь облака. Она с удивлением смотрела на крупные капли дождя, пролетавшие мимо. Как удивительно они вспыхивали при этом.

Удивительный сверкающий мир. Он горел изнутри, излучал свет, давал понять, что смерть неизбежна, как дыхание.

Лорен надеялась, что умрет быстро. Не так, как те, другие. Но когда она вошла в литейку и в первый раз почувствовала запах расплавленной бронзы, она осознала, что смерть будет медленной и мучительной. Настало время, когда ей надо взять судьбу в свои руки, самой спланировать свою смерть. Не от пули пистолета. Штасслер только ранит ее, а потом станет удовлетворять свои желания. Нет, ее смерть должна быть быстрой и внезапной. Она должна быть уверена.

Настало время и ей оставить отпечатки своих зубов на твердом резиновом шарике. Его завязка затягивалась вокруг стольких черепов. На альгинат времени у меня нет, но все же увижу ее боль. Может, она даже сумеет разорвать шарик пополам. Я очень давно ждал, чтобы кто-нибудь из них настолько испугался, что раскусил бы шарик надвое.

Шлюха вполне может оказаться первой. Еще ни с кем я не делал того, что собираюсь проделать с ней. У меня и мысли не было тратить попусту бронзу. Но будет ли от этих брусков лучшая польза? Мне надо или просто позабыть о них, или же отлить шарик. Это все, что я собираюсь взять с собой. Я не могу взять с собой парад скелетов или лица, но я могу взять шарик. Мало. Но уместится у меня в кармане. А в один прекрасный день, возможно, спустя годы, я сделаю форму и отолью его в бронзе. Я даже подобрал имя для этой отливки, имя в лучшей моей традиции: Семейный инструмент № 1. Ну, разве не прекрасно? Все они наконец-то вместе.

Должен признаться, что сначала я очень жалел о том, что не смогу облепить Шлюху альгинатом, но я понял, что намного мудрее заставить ее поработать. Факт есть факт, она не заслужила такой чести. Недостойна она вечной жизни, как произведение искусства. Просто плоть, которую надо сжечь и разрушить. Она должна съежиться, извиваться, кричать. Ее зубы вопьются в резиновый мячик, пока не начнут кровоточить от самых корней. Пока не обломаются по краям. Пока они не раскрошатся, как старый строительный раствор.

Я был так занят своими планами, что чуть не позабыл про видеозаписи. Годы видеозаписей. Каталог преступлений, который должен исчезнуть. Так что я опять выгнал эту парочку на дождь, чтобы они принесли коробки с пленками в литейку. Я велел Пустозвону сбросить их в открытый тоннель шахты, а сам стоял рядом с ним и слушал, как из темноты доносился треск ломающихся кассет.

Я приказал им поднести к перегородке изображения Джун, Веселого Роджера и сынишки. Я не мог вынести мысли, что такие чудесные формы придется выбросить в темноту или разрушить раньше, чем это будет необходимо.

Я надел на голову фонарь Бриллиантового, а их усадил в паре метров от себя. Отливки просто превосходны, такие же чистые и сухие, как в тот день, когда я впервые принес их сюда.

После этого я приказал Пустозвону спуститься вниз по лестнице. Шлюха, похоже, слишком испугана, чтобы двигаться. Это меня устраивает как нельзя лучше. На данный момент мне ее помощь не нужна.

Я подождал, пока он расчистит путь через обломки скелетов и видеокассет, а затем вручил ему изваяния Вандерсонов. Сначала плаксивое ничтожество сынишку, затем скептическую Джун и, наконец, Веселого Роджера. Никто так не приветствовал меня, как он. «Входите... входите... входите...» До сих пор чувствую его большие мясистые руки и слышу, как хлопает за нами дверь.

Шлюха от прессы разрушила мои планы. Теперь мне не отлить их. Мне стоило больших усилий не разодрать ей лицо. Но я сдержался и велел ей спуститься в шахту вместе с ее «любовничком». При этом она даже не вздрогнула. Вот тогда я понял, что мои подозрения верны: она действительно воспользовалась сексом, чтобы попасть на страницы книги. Она заработала себе имя старым, как мир, способом. А теперь она заработает себе смерть.

Шлюха встала очень медленно. Двигалась она как сомнамбула, и я понял, что силы у нее на исходе.

Я заставил Пустозвона оттащить три скелета, мать и сына из Семейного планирования №7 и отца из номера 3. Я знал их так, словно они – мои дети. Шлюха даже не пыталась ему помочь.

– Пошевеливайтесь, – приказал я им. Он повернулся ко мне.

– Отстань! – закричал он. – Мы работаем как можем!

Отстань?! Мне?! Это уж слишком. Этот взрыв чувств – обычная бравада перед подружкой. Вместо того, чтобы всадить ему пулю в пах, как мне того хотелось, я заставил их продолжать начатое. Мне нужны его мускулы. В конце я заставлю его испытать унижение. Он у меня еще узнает...

Они ходят взад и вперед, сбрасывая парад скелетов в ту же шахту, которая приняла многих других.

Мне очень больно наблюдать за этим. Нет, это больше, чем просто боль, это мучительно. Парад скелетов – это призрачная страна моего великого успеха, прекрасная замена бронзе, ушедшей в частные коллекции, музеи и галереи. Я потратил на него тысячи часов. Тысячи! Я должен был собрать вместе все кости, придать каждому скелету позу, наиболее характерную для его хозяина. Я блестяще сделал это от начала до конца. Вандерсоны являются тому блестящим примером. Я смотрю на сваленные у стены скелеты и вижу кичливую Джун, ленивого Веселого Роджера и их хныкающего сыночка...

Красота парада скелетов вдохновляла меня каждый раз, когда я подыскивал новые объекты. Я всегда мог представить себе, как они будут выглядеть лишенными плоти, как их одежды будут свисать с костей, а их пустые глазницы взирать на меня. Не так трудно себе представить. Я срезал так много плоти, вынул столько глаз, что стал мастером невообразимого искусства. Иногда я чувствовал в пленниках страстное желание поскорее занять место в параде скелетов. Интимное чувство. А теперь все это так бесцеремонно выбрасывается. Я обрек свою коллекцию на такой постыдный конец, ни больше ни меньше. И от этого мне очень больно. Больно, как никогда.

Но парад скелетов должен исчезнуть. Весь парад. Для суда это просто кошмар, ключи ко всем семьям.

Последние в ряду Вандерсоны. Я заставил Пустозвона оттащить их в шахту, приказав носить по одному. Они очень хрупкие, и я не мог доверить их трясущимся рукам Шлюхи, я не мог даже подумать о том, что она по небрежности разобьет кого-нибудь. Они должны быть тоже уничтожены, но только не ее грязными руками.

Я только сейчас понял, что неравнодушен к Вандерсонам. Я буду жалеть о том, что не отлил их в бронзе. Но что мне жаль больше всего, так это потери Бриллиантовой девочки. Даже сейчас, когда она украла мой джип, предала мое доверие, я с любовью думаю о ней. Надеюсь, что в один прекрасный день я снова столкнусь с ней. Может, это сентиментально, а может, и нет. Представлю Бриллиантовую девочку в двадцать или в двадцать один год. Мы все еще в расцвете сил, прогуливаемся, держась за руки, по солнечному морскому берегу. Мы смотрим на тела загорающих. На матерей, отцов и детей. Наблюдаем, как малыши играют в песочек, за их улыбками, за их безмятежным выражением лиц. По строению глаз, рук и ног подбираем семьи для наших скульптур, для того, чтобы добавить укусы на твердый резиновый шарик.

Как я уже сказал, может, это и сентиментально, но принесло неимоверное удовлетворение. Даже утешение. Представить себе, как мы вдвоем свяжем наши жизни так же тесно, как летние побеги жимолости прилипают к забору.

По моей команде Пустозвон бросает в шахту Джун, Веселого Роджера и сынишку. Последние из парада скелетов. Затем я заставляю его бросить туда же и их слепки. Мы прислушиваемся к странному дребезжащему звуку, поднимающемуся из глубины. Альгинат разбился и рассыпался среди скелетов. Его осколки сыграли на костях, как на ксилофоне.

Осталось еще одно дело, очень важное для меня. Я хочу, чтобы Пустозвон и Шлюха перенесли из подвала в литейку стол из нержавеющей стали. Время у нас есть. Может, Пустозвон и не умнее дрозофилы, но работник он хороший. Ему еще предстоит уйма дел. И кроме того, я просто не могу себе представить, что Ее Светлость уже сумела выбраться из пустыни. Только не в том состоянии, в котором она находится. Но в течение ближайших часа-двух она сможет добрести до шоссе и остановить машину, чтобы доехать до города. Что тогда предпримет шериф? Ему позвонит среди ночи туповатый дежурный и скажет, что пропавшая девочка только что вошла в двери и рассказывает странную историю о том, что самый талантливый в мире скульптор засадил ее в клетку, да еще душил народ какой-то зеленой замазкой.