Конечно, он отреагирует. Но сначала он приедет к себе в контору и будет долго и упорно ее допрашивать, пока не убедится, что она не провела всю неделю, обедая с бандой бродячих индейцев.

Затем он разбудит своих помощничков, и они обдумают план действий. Ему придется тщательно продумать свои ходы, и кто его за это осудит? Только не я. Это провинция Америки. Ты никогда не сможешь сказать заранее, на что наткнешься.

Единственное, что он не сделает, так это не бросится сюда среди ночи. Ему потребуется час или два, чтобы допросить девушку и поднять и проинструктировать своих людей, а потом около часа на то, чтобы оцепить район. Все это даст мне времени больше, чем достаточно. Намного больше, чем осталось жить Шлюхе от прессы.

Так что я не собираюсь отказываться от удовольствий. Полицейские будут долго биться в мои двери, прежде чем я сдамся.

Она так устала, что еле ходит. Неспособна помогать Пустозвону, которому приходится практически одному тащить стол вниз по лестнице. Надо сделать ей укол метамфетамина. В таком состоянии от нее не получишь никакого удовольствия.

Как только они принесли стол в литейку, я вытер его. Я и для нее тоже запасся полотенцем. Они ведь оба взмокли, как губки, но полотенце использовать я собираюсь именно на ней. Его работа почти что сделана. Все, что ему осталось, так это привязать ее к столу. А затем она уставится на него, умоляя глазами о помощи. Я такого уже насмотрелся и знаю, чего ожидать. Вот тогда застрелю его в затылок. Первый шок для ее нервной системы, и по сравнению с тем, что ее будет ожидать в дальнейшем, самый мягкий.

Но сначала она должна снять мокрую одежду и вытереться полотенцем. Она нужна мне сухая. Хотя Шлюхи никогда не бывают по-настоящему сухими, когда напуганы. Их ладони и брови влажные, грязные. Да, грязные. Все, что я видел у себя в подвале, подтверждает этот факт. Это урок, который мне не терпится пройти еще раз.

Штасслер приказал Лорен «обнажиться». Он сказал это тихо и мягко, как врач, готовящий ее к медицинскому осмотру, а не убийца, вынашивающий смертоносные планы.

Дрожь от ног быстро поднялась к животу и груди. Руки взметнулись вверх. Лорен вновь заглянула в лицо смерти. У нее появилось жгучее желание умолять его оставить их в живых, но она не нашла в себе сил что-либо произнести. Ее остановили не спазмы в горле, а страх, что слова, любые слова спровоцируют его на стрельбу.

Она в последний раз огляделась, увидела молоток, клещи, инструменты, но все вне пределов досягаемости.

– Снимай это, – ровным голосом приказал он, словно понятие «обнажись» требовало разъяснения.

Она подчинилась, но делала все медленно, надеясь, что вот-вот темнота за окном взорвется красными, синими и янтарными огнями. Прибудет автомобиль с людьми шерифа, и весь этот ужас моментально закончится.

Штасслер поднял руку, чтобы ударить Лорен пистолетом. Она съежилась и одним движением поспешно стянула промокшие брюки. Затем она стянула через голову свою промокшую футболку и оглянулась на Рая. Потом Штасслер указал пистолетом на ее трусики и лифчик. Он разглядывал ее голое тело с улыбкой, но без похоти. В этих глазах не было никакой похоти, ни одна искорка не нарушала твердости взгляда и жестокости. Когда он уставился на ее прозрачные от дождя трусики, его глаза были подернуты мрачной пленкой, в них не чувствовалось жизни. Вялый и безжизненный взгляд.

Она стянула трусики и положила их поверх футболки и брюк. Затем она расстегнула лифчик и положила его туда же. Покончив с этим, она связала одежду в аккуратный узелок.

Штасслер кивнул, словно одобрял ее любовь к порядку. Вероятно, он впервые за все время обнаружил в ней что-то, на его взгляд, положительное, привычку, от которой она не могла отказаться даже в такой момент.

Когда она встала рядом с лежащим у ног узелком одежды, ее нагота показалась скульптору болезненной. Лорен била дрожь, но не от холода, а от обжигающего потока жара, исходившего от плавильной печи и тигля. Желтоватое мерцание освещало соленые капельки, которые собирались у нее на лице, руках, груди и капали на пол. Ей показалось, что вокруг набирается лужа, и ей бы очень хотелось, чтобы это был ров с водой, магическое кольцо воды, которое моментально погасит и огонь, и все страхи.

Штасслер бросил ей тряпку, которая когда-то была полотенцем, и приказал вытереться. Она начала вытираться, но не из-за желания подчиниться, а чтобы остановить дрожь, которая ее раздражала. После того, как она вытерла ноги, он отобрал тряпку и отшвырнул ее в сторону. После этого он приказал Лорен лечь на стол из нержавеющей стали, и все мысли о рве с водой или волшебстве капитулировали перед твердой блестящей поверхностью с ее ужасным набором ремней.

– Не надо делать этого, – попросил Рай.

– А ты, – повернулся к нему Штасслер с жестоким спокойствием, – если скажешь еще хоть одно слово, то твоя рука окажется вон там, – он бросил быстрый взгляд в сторону мерцающего тигля, стоящего в двух метрах от него.

– Зачем вы хотите это сделать? – наконец-то обрела дар речи Лорен. Она говорила без всякой надежды на ответ, но с убийственным пониманием, что расплавленный металл предназначен для нее. Такая кончина обещает душераздирающую боль. Раскаленный металл прожжет плоть до самого сердца.

Ни за что на свете она не ляжет на этот стол. Лучше уж пусть ее задушат, зарежут, пристрелят, чем допустить, чтобы он что-то делал с ней и с жидкой бронзой, нагретой до температуры две тысячи сто градусов.

Штасслер проигнорировал ее вопрос и махнул пистолетом в сторону стола.

– Нет, – объявила она бесцветно и еще раз повторила то же самое для себя.

Он прицелился ей в ногу. Лорен ожидала, что он рассердится, может, даже ударит ее, начнет кричать, даст выход бушевавшему внутри него гневу. Но он ничего этого не сделал, ровно как и не проявил никаких эмоций. Ничего. Он просто выстрелил. Это она завизжала, когда боль разорвала ей бедро, горячим потоком охватила все тело. У нее было такое ощущение, что она схватилась за электрический провод и не может его выпустить.

Литейку затянула пороховая дымка. В ушах у Лорен зазвенело, когда она, хромая, подошла к столу и повисла на его краю. На ее ноге горела ранка размером в десять центов. Как такая маленькая ранка может доставлять такую ужасную боль?

Штасслер повернулся к Раю, который, яростно жестикулируя, что-то кричал. Лорен была уверена, что он выстрелит и в него тоже, и на этот раз будет стрелять, чтобы убить. Несмотря на боль, она схватила свой узел с одеждой, большой мокрый ком и швырнула его в белый горячий тигель.

Рай увидел это и метнулся к стальному столу. В этот удивительный момент он, очевидно, вспомнил о ее предупреждении по поводу воды, когда он хотел войти с бутылкой в университетскую литейку.

Штасслер увернулся, а Рай опрокинул стол набок и повис на его задранном вверх краю. Лорен стащила его на пол за импровизированный барьер как раз в тот момент, когда тигель взорвался.

Ужасный БУМ! потряс литейку. Шипящие, трещащие обломки, как трассирующие пули, носились вокруг них. Брызги раскаленной бронзы полетели в потолок, на стены, столы, полки. А затем взорвался первый баллон ацетиленовой горелки, аргон, углекислый газ и кислород. БУУУМ-БУУУМ-БУУУМ. Высокие стальные баллоны превратились в смертоносные ракеты. Они прошивали стены, словно те были сделаны из гофрированной бумаги.

Наковальня врезалась в стол с такой силой, что он уехал от Лорен и Рая, и тем пришлось подтянуть его обратно как раз в тот момент, когда справа от них начала рушиться кирпичная стена. Несколькими секундами позже начал разваливаться потолок. Каждый кусок увлекал за собой новый.

Все это очень напоминало землетрясение. Падали опорные балки, вокруг трещали стены. Три толстых деревянных столба упали на край стола, образуя треугольное укрытие, в то время как потолок продолжал рушиться. Начали загораться инструменты, верстаки и обломки.