– И ваше мнение?..

– Вот тут-то и загвоздка, – ответил он уклончиво. – Я бегло осмотрел труп и решил, что необходимо более подробное исследование. Им-то я и займусь нынче вечером на смотрительской кухне. Я подумал, что вам захочется присутствовать там. Локк тоже намерен пойти, и если Вудворд не поскупится на вино, мы проведем время с большой пользой.

– Это было бы чудесно, – сказал я. – Но уверены ли вы, что меня туда допустят? При нашей встрече смотритель Вудворд был не очень приветлив.

Лоуэр небрежно махнул рукой.

– Пусть вас это не тревожит, – сказал он. – Вы же встретились при удручающих обстоятельствах.

– Он вел себя оскорбительно, – сказал я, – обвинив меня в том, что я поддерживаю клеветнические наветы.

– Неужели? Это какие же?

– Не знаю. Я лишь спросил, не занимался ли несчастный каким-либо трудом, утомляющим тело. Вудворд почернел от гнева и обвинил меня в злокозненности.

Лоуэр потер подбородок, и по его губам скользнула понимающая улыбка.

– Ну-ну, – сказал он. – Так, возможно, это правда?

– Что правда?

– Да ходили сплетни, – сказал вышеупомянутый Локк, который доел свой ужин и готов был посвятить свое внимание чему-либо еще. – Ничего серьезного, но кто-то распустил слух, будто Гров блудит со своей служанкой. Сам я полагал это маловероятным, так как сплетня восходила к Вуду.

– Я не совсем понял… – начал я.

Локк пожал плечами, словно не хотел продолжать, однако Лоуэр не был столь сдержанным.

– Служанкой этой была Сара Бланди.

– Должен сказать, что Гров всегда казался мне добропорядочным человеком, способным противостоять улещиваниям такой, как она, – заметил Локк. – А сплетня, как я упомянул, исходила от этого шута Вуда, и, разумеется, я не придал ей значения.

– Кто такой Вуд?

– Антони Вуд или Антони де Вуд, как ему угодно именоваться, ибо он причисляет себя к знати. Вы с ним еще не знакомы? Не тревожьтесь, вам этого не избежать. Он вас разыщет и высосет досуха. Антикварий из самых навязчивых.

– Нет-нет, – сказал Лоуэр. – Я настаиваю на справедливости. В этой области он человек превосходно осведомленный.

– Быть может, но он – мерзкий сплетник и жалкий клубок зависти: все, кто не он, восхваляются незаслуженно и преуспевают только благодаря родственным связям. Мне кажется, он верит, будто сам Иисус занял свое положение только благодаря семейному влиянию.

Лоуэр хихикнул на это богохульство, а я незаметно сотворил крестное знамение.

– Ну вот, Локк, вы смутили нашего нераскаянного друга-паписта, – сказал Лоуэр с усмешкой. – Суть в том, что Вуд ведет монашескую жизнь среди своих книг и манускриптов, и девушка чем-то его привлекла. Она была служанкой его матери, и бедняга Вуд почитает себя прискорбно ею обманутым.

Локк улыбнулся.

– Лишь один Вуд, как видите, мог быть изумлен подобным, – сказал он. – Тем не менее он нашел девушке место у Грова, а затем начал плести о них эти вымыслы. И, будучи злопамятным, начал распускать слухи в городе с тем результатом, что Гров для сохранения своего доброго имени должен был ее прогнать.

Лоуэр ткнул его пальцем в плечо.

– Ш-ш-ш, друг мой, – сказал он. – Ибо вот он собственной персоной. Вы знаете, как он не терпит, чтобы о нем велись разговоры.

– О Господи, – сказал Локк. – Этого я не вынесу. Только не за едой! Приношу вам свои извинения, мистер Коль.

– Кола.

– Мистер Кола. Надеюсь, мы еще увидимся. Доброго вам вечера, джентльмены.

Он встал, быстро поклонился и направился к дверям с неучтивой поспешностью, на ходу кивнув до абсурдности неопрятному человеку, который, шаркая, направлялся к нашему столу.

– Мистер Вуд! – учтиво воскликнул Лоуэр. – Прошу вас, сядьте с нами и познакомьтесь с моим другом мистером Кола из Венеции.

Вуд уже садился, не дожидаясь приглашения, и втиснулся рядом со мной, так что не заметить запаха его нестиранной одежды было никак не возможно.

– Добрый вам вечер, сударь. Добрый вечер, Лоуэр.

Я легко понял, почему Локк так заторопился. Мало того, что от этого человека пахло, и он был лишен даже подобия хороших манер – вплоть до того, что носил очки на людях, будто забыв, что уже не в библиотеке, – но и самое его присутствие немедля омрачило дух веселья, который дотоле царил за столом.

– Как я понял, вы историк, сударь, – сказал я, пытаясь снова завязать учтивую беседу.

– Да.

– Такое, наверное, интересное поприще. Вы подвизаетесь в университете?

– Нет.

Новое долгое молчание, которое затем прервал Лоуэр, отодвинув стул и встав из-за стола.

– Мне нужно подготовиться, – сказал он, словно не замечая моей безмолвной панической мольбы не оставлять меня наедине с мистером Вудом. – Если вы присоединитесь ко мне у мистера Шталя на улице Терл через полчаса…

И с легкой усмешкой, указывавшей, что он прекрасно знает, какую шутку сыграл со мной, Лоуэр ушел, покинув меня в обществе мистера Вуда. Он, заметил я, не заказал никакой еды, а начал собирать чужие подносы, выскребывать с них остатки жира и хрящики, высасывая кости омерзительно громко. Он, решил я, должен быть удручающе беден.

– Думаю, они нарассказали вам про меня всякие мерзкие историйки, – сказал он и жестом помешал мне возразить. – Не трудитесь, – продолжал он, – я ведь знаю, как они меня аттестуют.

– Но вас это словно бы не слишком-то заботит, – сказал я осторожно.

– Напротив. Ведь каждый человек хочет быть высоко ценимым, не так ли?

– Ну, о других я слышал много худшее.

Вуд крякнул и занялся подносом Лоуэра; так как способ приготовления свиной головы совсем отбил у меня аппетит, я пододвинул к нему мой поднос, все еще полный еды.

– Вы очень добры, – сказал он. – Очень.

– Вы можете считать Лоуэра лжедругом, – начал я, – но должен сказать, что он очень высоко отзывался о ваших талантах в сфере истории. И я не могу устоять перед соблазном осведомиться, в чем суть ваших занятий.

Он снова крякнул, и я испугался, как бы утоление голода не сделало его слишком разговорчивым.

– Вы ведь врач-венецианец, про которого я слышал? – спросил он вместо ответа.

– Венецианец, но не совсем врач, – сказал я.

– Папист?

– Да, – сказал я осторожно, но он не разразился оскорбительной диатрибой.

– Так вы считаете, что еретики должны гореть?

– Прошу прощения? – сказал я, дивясь неотесанности его манеры вести разговор.

– Если соблазн заставит кого-то покинуть лоно истинной церкви – вашей ли или какой-нибудь другой, – вы считаете, что он должен гореть?

– Не обязательно, – ответил я, спешно подыскивая аргументы. Казалось, разумнее поддерживать беседу на общие темы и не допускать копания в моих делах. Не терплю сплетен и слухов. – Возможно, он заслуживает потерю жизни, если вы примете доводы Фомы Аквинского, который спрашивал, почему подлежат казни те, кто подделывает монеты, но не те, кто подделывает веру. Впрочем, теперь, я думаю, это встречается очень редко, чего бы вы, протестанты, ни наслышались.

– Я имел в виду: гореть в аду.

– А!

– Если меня крестит священник-еретик, отпускаются ли мне грехи Адама? – произнес он задумчиво. – Если меня обвенчает такой, будут ли мои дети законнорожденными? Киприан сказал, если не ошибаюсь, что сила таинства проистекает ex opere operantis, и, значит, крещение, совершенное еретиком, не является крещением.

– Однако папа Стефан возразил и указал, что она существует ех opere operate[18], из силы действия, а не положения действующего, – возразил я. – И таким образом, вам не угрожает никакая опасность, если с обеих сторон намерение было добрым.

Он шмыгнул носом и утер рот.

– Но почему вы спросили?

– Вы же верите в смертный грех, вы, паписты, – рассеянно продолжал он. – Мрачная доктрина, по-моему.

– Менее, чем ваше предопределение. Я верую, что Бог может простить все и даже смертный грех, если такова будет его воля. Вы же говорите, что человек спасает или губит свою бессмертную душу, даже еще не родившись, и Бог не может этого изменить. Что за жалкий Бог!