— Настоящая защитница, — говорила толстуха из первого. — Умрет, но чужого не пустит.

— С такими на границе хорошо. Ни один враг не пролезет, — вторила ей тощая из третьего.

— Побольше бы таких собачек, так и по улицам ходить было бы не страшно, — авторитетно подтверждала карга в малиновом берете.

Женю Найда возненавидела с первого взгляда. Едва та свернула с улицы во двор, как клыкастое чудовище бросилось на нее, лая так яростно и злобно, словно узнала в девочке своего старинного врага, одного из тех, кто два года назад утопил в реке Чесноковке пару ее лопоухих щенят. Женя в ужасе бросилась прочь со двора и еще целый час кружила вокруг дома, пытаясь задворками прокрасться к своему крайнему подъезду. Сделать это удалось лишь тогда, когда старушки окружили Найду плотным кольцом, пихая ей в пасть кто кусок пирога, кто печенье, а кто аппетитную шкурку от докторской колбасы.

С тех пор, едва завидев Женю у подъезда, проклятая сука бросала все свои дела и на всех парах неслась к ней, чтобы окатить девочку пронзительным лаем, а то и щелкнуть клыками в миллиметре от ее лодыжки.

— Найда, прекрати! — грозно кричала толстуха из первого подъезда.

— Перестань гавкать на своих, дурочка! — вторила ей тощая из третьего.

— Горло сорвешь, лопоухая! — хихикала карга в малиновом берете.

Найда, однако, не слушалась старух и продолжала преследовать Женю — так страшная собака преследовала представителей рода Баскервилей на Гринпинских болотах. Старухи при виде такой прыти лишь качали головами.

— Видать, что-то не так с девчонкой, — говорила одна. — Собаки — они плохого человека за версту чуют.

— Да уж, попусту брехать не станут, — подтверждала вторая. — Собаки жутко умные. Поумней нас с вами.

— А это не Матильды ли внучка? — прищуривала подслеповатые глаза третья.

— Она, — кивала первая.

Три старухи вздыхали в унисон и бормотали:

— Тогда понятно…

А подлая псина, чувствуя их поддержку, преследовала Женю до самого выхода со двора. А затем, вконец напугав девочку и измотав ей нервы, с гордым видом возвращалась назад, чтобы свернуться колечком в ногах у одной из старух и блаженно прикрыть глаза в ожидании, пока ее потреплют за ухом.

Женя решила прикормить Найду и для этой цели выуживала из тарелки с супом косточки и кусочки мяса. Однако подкуп не помог. Найда невозмутимо поедала лакомство, но стоило Жене отойти на три шага, как хвостатая тварь снова бросалась на нее с еще более остервенелым и громким лаем.

Так продолжалось около года. Закончилось все в теплый майский вечер. Тетка отправила Женю вынести мусор. Часы показывали одиннадцать. Женя приоткрыла дверь подъезда и опасливо оглядела освещенный тусклым фонарем дворик, пытаясь выяснить, не притаилась ли где мерзкая Найда?

Двор был безлюден и пуст.

Женя беззвучной тенью выскользнула из подъезда и на цыпочках, почти не дыша, побрела к мусорным бакам. Двадцать метров, отделяющих подъезд от мусорных баков, она преодолела успешно. Осторожно опорожнила ведро, повернулась, чтобы идти… и тут увидела Найду. Наглая псина сидела у Жени на пути и, опустив голову, поблескивала на нее черными, слабо мерцающими пуговицами глаз.

«Вот мы наконец и одни, — словно говорил ее взгляд. — Ты представить себе не можешь, как давно я ждала этого момента».

Найда облизнулась.

— Ты меня не укусишь, — пробормотала Женя дрожащим голосом. — Ты только лаешь, но никого не кусаешь, ведь так?

Женя осторожно тронулась вперед. Найда вскочила на ноги и глухо зарычала. Девочка оцепенела от ужаса, но тут она вспомнила, что читала в какой-то книжке про то, что зверей нужно приручать лаской. Женя растянула в улыбке онемевшие губы и хрипло прошептала:

— Хорошая собачка… Добрая собачка… Хочешь, я принесу тебе колбаски?

Найда зарычала громче. Шерсть на ее загривке встала дыбом, а в глазах засверкали красные огоньки. И тут на Женю словно затмение какое нашло: она отшвырнула в сторону ведро, выпрямилась и, выставив перед собой левую руку (словно собиралась благословить пса), громко проговорила:

— Первой звездой одион, черною тенью другиан, гнилою плотью тройчан заклинаю тебя — убирайся вон!

Найда жалобно заскулила, лязгнула зубами и вдруг завертелась волчком вокруг собственной оси.

— Шалфеем черичан, плакуном подон — заклинаю — убирайся вон!

Найда взвизгнула и, поджав хвост, засеменила прочь. Когда Женя пришла в себя, собаки уже не было.

«Что это я ей сказала? — думала Женя, растерянно поправляя пальцем очки. — Про какую-то звезду?.. И что-то про тень… Или совсем не это? Но тогда что?»

Женя попыталась вспомнить, но не смогла.

«Это я с перепугу, — решила она тогда. — С перепугу и не такое бывает. Некоторые вообще с ума сходят. Или даже седеют!»

Женя машинально потрогала голову рукой, потом с опаской посмотрела на пальцы, словно ожидала увидеть на них седые волосы. Никаких волос, само собой, на пальцах не было. Заставив себя успокоиться, Женя подняла ведро и, все еще опасливо поглядывая по сторонам, быстро зашагала к подъезду. Лишь юркнув в подъезд, она окончательно успокоилась.

В ту ночь Жене приснился кошмарный сон. Ей снилось, будто она варит в кастрюле черную кошку, чтобы стать невидимой. Это было настолько отвратительно, что Женю даже стошнило во сне. Проснулась она в поту, с сильно бьющимся сердцем.

…Утром, прежде чем выйти из подъезда, Женя, как всегда, с опаской выглянула во двор. Старухи были на месте. Найды не было. Не появилась она и в обед. И вечером. И на следующий день. Как сквозь землю провалилась. С тех пор о подлой собаке никто ничего не слышал.

Псы вылетели из кустов, как две черные молнии. От их раскрытых пастей веяло жаром, мускулы перекатывались под короткой блестящей шерстью, глаза пылали лютой злобой. Ксюша, сидящая на дереве, отчаянно закричала. Услышав ее крик, псы на секунду замешкались, выбив лапами из тропы куски грязи, но в следующее мгновение с остервенелой злобой бросились на Женю.

«Они ее растерзают!» — с ужасом подумала Ксюша. Но тут случилось нечто странное. Вместо того чтобы бежать, Женя резко подняла левую руку и быстро проговорила:

— Первой звездой одион, черною тенью другиан, гнилою плотью тройчан заклинаю вас — убирайтесь вон!

Псы внезапно остановились, словно налетев на невидимое препятствие. Они стояли перед вытянутой рукой Жени и хрипло дышали, высунув языки и бешено выпучив горящие злобой глаза. Из их клыкастых пастей летела пена.

— Гнилой костью двикикиры! — крикнула Женя. — Шалфеем черичан, плакуном подон — заклинаю — прочь, прочь, прочь!

Один из псов вдруг заскулил, попятился и так, задом, словно на прокрученной в обратную сторону кинопленке, скрылся в кустах. Второй пес продолжил стоять, с ненавистью глядя на Женю. Огромным усилием воли он заставил себя шагнуть вперед и зарычал.

Женя нагнулась, быстро сорвала листок подорожника и бесстрашно сунула его прямо в оскаленную пасть собаки.

— Подорожником сукнам — заклинаю тебя на порчу! — рявкнула она.

Из пасти пса полилась слюна, затем его нижняя челюсть задрожала и безжизненно повисла, он на мгновение замер, словно окоченел, а потом тяжело, всем своим большим черным телом, рухнул набок.

Женя хрипло вздохнула, а после, словно силы внезапно покинули ее, медленно опустилась на траву и понурила голову.

— Эй! — позвала ее с дерева Ксюша.

Женя не отозвалась.

— Женька! — снова позвала Ксюша. — Что с тобой? Ты в порядке?

Та и на этот раз не ответила.

— Черт, да что же это такое! — плаксиво и тревожно воскликнула Ксюша. — Сейчас я тебе помогу! Оставайся на месте, слышишь! Я уже спускаюсь!

Спуск с дерева отнял у нее довольно много времени. Наконец, исцарапавшись в кровь, Ксюша спрыгнула с нижней ветки на землю и, с опаской покосившись на лежащего пса, подошла к Жене.

— Ты меня слышишь? — спросила она, присаживаясь рядом. — Женька, что с тобой?