Макс Макдэниелс прижался лбом к окну и смотрел, как по желтоватому небу бегут грозовые тучи. Вскоре по вагонному стеклу забарабанили капли дождя; небо за водяными струйками потемнело, как позавчерашний синяк. Макс подышал на стекло и увидел собственное мутное отражение. Отражение уставилось на него: темноглазый мальчик с копной черных волнистых волос и резко очерченными, как у матери, скулами.

Рядом что — то пробасил отец. Макс повернулся к нему.

— Какая лучше? — повторил отец и торжествующе улыбнулся. В толстых пальцах он сжимал две глянцевые рекламки.

Макс остановил взгляд на очень довольной и элегантно одетой женщине у кухонной раковины.

— Только не эта, — заявил Макс. — Слишком тупо.

Пухлое лицо мистера Макдэниелса погрустнело. (Отец Макса был голубоглазый толстяк, грузный как медведь.)

— Не тупо! — возмутился он, пригладил редеющую каштановую челку и всмотрелся в снимок. — Что тут тупого?

— Посуду не моют с таким счастливым лицом. — Макс кивнул на женщину, восторженно погрузившую руки в пену по самые локти. — И в таком красивом платье…

— Так ведь в том — то все дело! — прервал его отец и замахал листком. — «Амброзия» — первое моющее средство ультра — премиум — класса! Оно ласкает кожу, как пена для ванны, но справляется с любыми…

Макс покраснел.

— Папа…

Мистер Макдэниелс заметил любопытные взгляды других пассажиров и замолчал. Шмыгнув носом, он засунул снимки в карман плаща. Поезд притормозил: въехали в пригород.

— Все не так плохо, — утешил Макс отца. — Может, пусть она просто меньше скалится.

Мистер Макдэниелс хихикнул и подвинулся ближе к сыну, чтобы обнять его. Макс отпихнул отца локтем.

В поезд зашла целая толпа пассажиров: они складывали зонтики, стряхивали воду с волос… Вагон качнуло раскатом грома, и поезд тронулся.

Вдруг стало совсем темно. Кто — то взвизгнул, кто — то засмеялся. Макс вцепился в руку отца. Желтые лампы на потолке замигали и ожили. Тем временем дождь превратился в настоящий ливень.

На фоне неба уже маячил Чикаго — громада из стали и кирпича. Макс улыбнулся — и вдруг увидел… его.

Он сидел через проход на одно место дальше, бледный и грязный. Короткие черные волосы еще не высохли после дождя. Ссутулившись и устало моргая, он глядел в окно и что — то беззвучно шептал.

Макс отвел взгляд, но потом решил посмотреть снова. И замер.

Незнакомец смотрел прямо на него!

В Макса вперились два разных глаза: один — зеленый, другой — белый, влажный и блестящий, будто облупленное яйцо. Белый показался мальчику слепым, мертвым, как бывает в кошмарах. И все — таки Макс был уверен: глаз не мертвый. Он его оценивает, рассматривает — как мать, бывало, рассматривала бокал с вином или старую фотографию. Незнакомец подался вперед.

Поезд въехал в туннель, и в вагоне снова стало темно. Мальчик испуганно уткнулся лицом в отцовский плащ. От неожиданности мистер Макдэниелс крякнул и выронил на пол несколько буклетов. Поезд медленно остановился, и Макс услышал отцовский голос:

— Эй, парень, просыпайся! Приехали.

Макс поднял голову. В вагоне уже было светло, пассажиры пробирались к выходам. Макс перебегал взглядом с одного на другого, но странного незнакомца так и не увидел. Все еще удивляясь, мальчик схватил свой зонтик и альбом для рисования и поспешил за отцом.

На платформах под монотонный голос из громкоговорителей толпились пассажиры; туда — сюда сновали мамаши с детьми и огромными сумками. Мистер Макдэниелс повел Макса к эскалатору. Дождь уже кончился, хотя небо не прояснилось; ветер гнал по улице обрывки газет. Мистер Макдэниелс подошел к цепочке желтых такси открыл дверь первого и подождал, пока Макс проберется на дальний край кожаного сиденья.

— Художественный институт, пожалуйста, — обратился к таксисту отец.

Макс вытянул шею, пытаясь разглядеть вершины небоскребов. Такси поехало на восток, по направлению к озеру.

— Папа, ты видел того человека в поезде?

— Какого?

— Он сидел через проход позади нас. — Макс вздрогнул.

— Кажется, нет, — сказал отец, смахивая с плаща пушинку. — А чем он тебя заинтересовал?

— Не знаю. Он был какой — то страшный и на меня пялился. Будто хотел что — то сказать или подойти. А потом мы въехали в туннель.

— Ну, если он смотрел на тебя, то наверняка потому, что ты смотрел на него, — ответил мистер Макдэниелс. — И вообще, в городе чудаков хватает.

— Знаю, но…

— С другой стороны, нельзя судить о книге по обложке.

— Я знаю, но…

— Вот, например, работает со мной один парень. Совсем молодой, молоко на губах не обсохло. В первый день сталкиваюсь с ним у кофейного автомата: глаза накрашенные, в носу гарпун, в наушниках что — то гремит…

Одним ухом слушая давно знакомую историю, Макс смотрел в окно.

Наконец — то: два гордых бронзовых льва у входа в музей.

— Папа, мы приехали!

— Точно, точно… Да, пока не забыл… — Мистер Макдэниелс грустно улыбнулся сыну. — Спасибо, что поехал со мной. Я очень тебе благодарен. И мама тоже.

Макс кивнул и сжал отцовскую руку. В день рождения Брин Макдэниелс они всегда ходили в ее любимый музей. Хотя два года назад мать пропала, Макс с отцом поддерживали традицию.

Зайдя внутрь, они сразу подошли к девушке с именем на значке, и отец Макса зачитал с бумажки любимых художников Брин Макдэниелс: Пикассо, Матисс, Ван Гог… На последнем имени он запнулся.

— ГОген? — наморщил лоб мистер Макдэниелс.

— ГогЕн. Замечательный мастер! Его работы вам понравятся. — Девушка улыбнулась и указала им на большую мраморную лестницу, ведущую на второй этаж.

— Твоя мама всех наизусть знает! А я сколько раз тут был, так и не запомнил.

Мистер Макдэниелс хихикнул и шлепнул Макса по плечу картой музея.

Галерея встретила их морем цветов и гигантскими мазками, наложенными на холст и дерево. Мистер Макдэниелс ткнул пальцем в картину, где были изображены пешеходы на дождливой парижской улице.

— Совсем как сегодня, а?

— Дождь похож, но тебе не хватает усов и цилиндра, — задумчиво сказал Макс, разглядывая фигуру на переднем плане.

— Уф! Были у меня усы в свое время. Твоя мать мне их сказала сбрить, когда мы стали встречаться.

Одни картины занимали целые стены, другие прятались в небольших золоченых рамах. Макс с отцом ходили по галерее не меньше часа, старательно всматриваясь в те, что любила миссис Макдэниелс. Максу особенно нравился старик с картины Пикассо, который нежно держит в руках гитару. Он как раз стоял перед этой картиной, когда отец за его спиной воскликнул:

— Боб? Боб Лукенс! Как поживаете?

Макс обернулся: отец тряс руку худому мужчине средних лет в черном свитере. С мужчиной была женщина; оба растерянно улыбались теснящему их в угол мистеру Макдэниелсу.