— Чего ты от меня хочешь? — не выдержал Йири.

— Айхо — не кукла. И вы это знаете.

— Но он преступник, спорить не будешь?

— Дурак он! — зло и отчаянно произнес Ниро. — А вы… что-то и от него, и от себя хотите. Только чего, сами не знаете. Ведь я понимаю — иначе он был бы наказан, как полагается.

— Сейчас я хочу одного — оставь меня в покое, — Йири положил руку на дверной косяк. — И не забывайся, мальчик.

Ниро так же упрямо стоял со склоненной головой, губы кусал. Потом сорвался с места и убежал.

Да, это не Столица, где слуги послушны и бессловесны, подумал Высокий. И чуть улыбнулся.

Ниро примчался часа через два, бросил на мягкий шаварский ковер знакомый господину тоо — инструмент загудел жалобно.

— Это еще что такое? — отодвинул тушечницу, отложил кисть.

— Вот! И его, и рисунки ваши — в огонь, да? И тень свою, если бы можно было, — в огонь? Оказывать милость — можно, а прощать? Несовершенных, неправильных? Или это слишком сложно для вас, господин?! — почти прокричал Ниро и сел на ковер, потому что ноги отказали.

Йири задумчиво положил подбородок на руку.

— Если покинешь меня, разыщи человека по имени Аоки, с волосами цвета солнечного золота. Вы отлично поймете друг друга… Он был разбойником.

— Верните Айхо, — уже обессилено, но все еще упрямо пробормотал Ниро, глядя в пол. Господин не ответил, снова взялся за кисть. Когда Ниро потерял уже всякую надежду и окончательно понял неуместность своего присутствия здесь, господин вдруг произнес:

— Верну. Хорошо, что ты заботишься о друге.

— Хотя бы так, Айхо, — тихо говорил юноша актеру, когда ехал с ним рядом, стараясь не смотреть в сторону брата, конь которого шел сзади. — Хотя бы так.

Хоровод палых листьев. Ветер вздымает их над землей, и еле слышно гудят темные тан. Йири идет сквозь вихри сухой листвы, что шепчет голосами когда-то живших. На плечи падают листья, путаются в волосах — ломкие, разучившиеся дышать…

Опомнился — он и впрямь шел по саду, своему, не привидевшемуся, и листья вокруг обычные, желтые — они молчат.

По его указу восстановили храм вблизи города. Стены из розоватого камня, чудом сохранившаяся статуя Иями внутри — работе древнего мастера, наверное, полтысячи лет.

За восстановление святилища наместнику многие были благодарны — только сам он в храме ни разу не появился.

Что ж, насильно никто никого не гнал на поклон к Бестелесным, а высших — тем более.

Листья вздымались и опадали под ногами. Айхо поправил ворот осенней куртки с вышитыми на рукавах знаками онна.

Теперь он жил в доме наместника. Тот не обращал на актера никакого внимания, но и не прогонял.

— Это ведь ты упросил его оставить меня.

— Ты в самом деле считаешь, что господина можно уговорить? — фыркнул Ниро. — Если бы дело касалось только тебя! Остался в живых — вот уже невероятное везение! Я бы тебя сам за пределы города вывез.

Поддел ногой упавший сучок.

— Я и не думал, что у него такие картины… До тебя он не рисовал — так, баловство одно. А еще… Да ладно. Когда-нибудь сам поймешь. И Шинори поймет. И примет тебя.

На загнанной лошади, в темно-серой пропыленной одежде, гонец промчался через ворота, проскакал по парку, взбежал на террасу.

Наместник стремительно обернулся, увидел — на головной повязке веточка красной туи. Каждый сразу увидит — такого не остановят. А о чьей смерти весть принесли, понял, еще не спросив.

Упавший на колено гонец протянул плоский черный футляр, обернутый черно-белой тесьмой. А тот словно окаменел — неподвижность мертвого тела, словно о нем — этот знак. Холодный ветерок с тонкой прядью играл. Остальные волосы держала заколка, словно и волосы неживые.

Стоял и смотрел. Шли минуты.

— Ступайте, — Те-Кири принял футляр-хэйга , кивком головы отослав гонца. Наместник повернулся к нему. И голос был мертвый.

— В городе должны знать. Во всей Окаэре. И займитесь домом — самый глубокий траур. Вы сами знаете как…

— Будет исполнено, господин. Вам что-нибудь…

— Ничего.

Впервые Те-Кири не видел легкости в его движениях. Но — мог только в спину смотреть.

Забыв про возраст, почти бегом пересек сад, громко крикнул:

— Ниро!

Юноша в нарядной одежде выбежал на дорожку.

— Где ты болтаешься? Куда собрался?

— Господин отпустил меня в город. Утром пришел караван с севера…

Ухватил мальчишку за плечо, подтолкнул в сторону террасы:

— Живо — к нему!

— А что… — Ниро умел понимать, — Иду.

— Над страной взошло новое солнце.

— Ох… — Ниро схватился за щеку. — А господин — он останется здесь? Или пришлют другого наместника?

— Не знаю. Ему сейчас не до того. Живо к нему! Тебя он хоть не прогонит.

Ниро помчался, будто не по дорожкам — над ними, на ходу скинул нарядную безрукавку, оставшись в рубашке. Уж лучше в таком виде явиться, чем одетым для праздника.

Йири прошел к себе. Медленно притворил дверь — она показалась очень тяжелой. Опустился на колени перед нишей с фигуркой святого. Потянул заколку — рассыпались волосы. Столь же медленно протянул руку, зажег палочку смолистого кедра на полу. Узкая струйка дыма зазмеилась по комнате. А Йири замер, склонив голову, сложив руки. Не стало времени.

Робкий стук в дверь.

— Да… — одними губами. Ниро, словно услышав, а на деле нарушив приказ — без позволения не входить, шагнул в комнату. Бесшумно опустился на колени чуть позади. Шепотом спросил:

— Господин мой… что-нибудь нужно?

Он боялся, что не дождется ответа. Но Йири скоро поднялся, провел рукой по его волосам.

— Принеси нээнэ хэн, черные свечи.

Лицо его враз осунулось, и, видя это, впервые за несколько лет Ниро почувствовал, что вот-вот, и расплачется. Поспешил исполнить приказ. Скоро появился с узким ящичком, на крышке — темный узор. Не только цветом — самой сутью своей.

Йири открыл его, достал черную тонкую свечку из тех, что горят долго. Укрепил в узком подсвечнике, поставил на стол.

— Иди.

— Зажечь ее, господин?

— Нет. Я сам.

Ниро шагнул за дверь и свернулся калачиком по ту сторону. Никто не войдет.

И можно дать волю слезам.

А там, за дверью, зажглась свеча. Огонек на черной палочке, тяжелый, пряный запах смолы.

Весь вечер и ночь горели черные свечи. Умирала одна — ее сменяла другая. Ниро не уходил от двери. Движения не слышал внутри.

Всех слуг прогонял. Только распорядился настой горьких трав принести, из тех, что снимают усталость. Не заботясь уже о том, позволено ли входить, принес узкогорлый кувшин, поставил на стол — и чашку с ним рядом. Наполнив ее питьем, вышел, отчаянно стараясь не взглянуть господину в лицо. Потому что не надо видеть.

Только стало светать, отодвинулась створка. Йири сверху смотрел на юношу, свернувшегося у двери.

— Охраняешь меня?

— Да, господин, — тело не слушалось — быстро встать не удалось.

— Спасибо. Иди. Шинори скоро вернется?

— С рассветом, сказал.

— Иди к брату.

Ниро поднялся, качнувшись.

— Не оставляйте нас, господин, если покинете Окаэру.

— Что ты. Вы — мои люди.

Легкие шаги — и его уже нет. Ниро поплелся к себе.

Там, далеко, за Серебряным озером, на Ивовом Острове, медленно плыли белые как снег носилки с черной резьбой. К белым воротам несли их люди в свободных одеждах из небеленого холста. Ни украшений, ни поясов — и те, кто шел следом, были одеты так же. Веточки красной туи брошены были перед воротами, а в храмах горели черные свечи с терпким смолистым запахом, и женщины надели покрывала, не давая свету упасть на лица.