«Светлая госпожа Аину, почему вы приказываете мне? Только ваш отец может делать это».

Кровь бросилась ей в лицо. Хорошо, что она отослала служанок — вероятно, те даже из-за спины поняли бы, что с ней неладно.

«Но, раз вы желаете этого, я принимаю ваше желание, как его слово».

— Самоуверенная дрянь, — прошептала Хали, кусая губы. — Считает себя неуязвимым… посмотрим.

И в испуге оглянулась — не хватало еще, чтобы ее слова достигли чужих ушей. Не настолько ей преданы тут, чтобы не разносить сплетни. В ком она уверена? И пятерых не наберется.

Лицо Хали слегка прикрывала золотистая вуаль, прозрачная в утреннем свете. Она не хотела, чтобы тот, кого она вызвала, видел ее глаза.

Юноша ждал ее. Хали оставила Кайсин на скамеечке за поворотом — при желании Кайсин могла их увидеть, но вот услышать не могла — возле скамейки журчал звонкий фонтанчик.

Бросив беглый взгляд на Йири, молодая женщина невольно отметила, что он понимает оттенки отношений и обращения. Или это случайность? Одежда его — темно-серебристая, ни одного яркого пятна — не являлась одеждой низшего. Ей могло понравиться спокойное знание собственной значимости — если бы она не была так по-ледяному рассержена. В ее одежде преобладали золотые тона. Кажется, он знал, что она выберет золото для себя…

Он склонился перед Аину. Она даже не кивнула в ответ, села на белую скамью. Спросила без предисловий:

— Не слишком ли ты высоко взлетел?

— Вы не совсем верно понимаете суть, госпожа Аину, — голос был тихим и мелодичным. — Я — только то, что есть. И взлететь не могу.

— Ты осмеливаешься говорить? — она сдвинула брови.

— Разве не за этим я здесь? Если вы просто хотели указать мне мое место, достаточно было пары строчек в письме.

— Если отец увидит ответ, который ты посмел мне прислать, ты думаешь, как он поступит?

— Госпожа моя, вы не верите, что он поступил бы хоть как-то. Иначе Благословенный уже знал бы об этом.

Хали подалась вперед, лицо ее порозовело — единственный признак гнева.

— Отвечаешь вопросами на вопросы? Знаешь, почему ты поднялся так высоко?

— Думаю, что знаю.

— Прекрасно. Осилишь ли паутину дворца в попытке сплести свою нить?

— Мне это не нужно. Я всего лишь говорю то, что думаю, сейчас и при вашем отце.

— Ты чист, как горный ручей, — насмешливо сказала Хали. — И не знаешь, какие выбрать слова, чтобы они были услышаны?

— Теперь знаю. Раз уж меня поставили высоко, у меня нет желания падать. — Йири посмотрел на нее, потом отвел взгляд. — Госпожа моя, вы родились во дворце. Я попал сюда не по собственной воле. У меня было только одно право — развлекать высших и прислуживать им. А потом мне подарили право жить. Неужели я не могу даже этого?

— Пока еще можешь.

— У меня нет выбора, госпожа. Мне никто не позволит покинуть дворец — только мертвым.

— Тогда молчи и не пытайся стать выше, чем тебя поместили.

— Поздно. Меня спрашивают — и я отвечаю. Поздно делать вид, что я не умею думать.

Хали смотрела хмуро. Совсем не так она представляла этот разговор.

—Ты можешь оставить Островок. Тебя не найдут. Я тебе обещаю.

— Только если получу приказ от другого.

— Или если расстанешься с этим миром. Вероятно и то, и другое, однако… ты можешь выбрать. Пока еще сам.

— Вы знаете ответ, госпожа. — Йири чуть склонил голову.

— В смелости тебе не откажешь, — задумчиво произнесла Хали. — Так говорить со мной… Довольно.

Она поднялась и чуть более резко, чем прочие женщины Островка, устремилась прочь. Кайсин, пытаясь приноровиться к ее походке, последовала за Хали.

А он опустился на белую скамью и долго слушал говор фонтанчика.

— Что с тобой?

— Все хорошо, мой господин.

— Я же знаю тебя. Что тебя беспокоит?

— Поверьте, все хорошо.

— Ты отводишь глаза. Не поздно ли учиться лжи?

— Простите. Мне нечего сказать.

— Упрямое существо! Я могу предположить одно… в свете одного разговора. Моя дочь?

Все-таки он молчал. И это было ответом.

— О чем же шла речь?

— Вряд ли это стоит вашего внимания.

— А вот это предоставь решать мне. Я знаю Хали.

— Я и так сказал слишком много.

— Не надо пытаться идти против моей воли. Ты боишься ее?

— Вашу дочь стоит бояться по-настоящему. Потому что все, что она может потерять, она совсем не ценит.

— И это ответ?

— Да.

— А если она вернется в Дом-на-реке?

— И что это изменит?

«Вот до чего дошло» — ясно читалось на сухом лице Юкиро.

— Она — ваша дочь.

Новое прозвучало в голосе.

— Ты… жалеешь ее?..

Ялен сгорала в незримом жадном огне. Огне, пища которого — уязвленная гордость. Месть — не только для мужчин. Она жизнью готова была рискнуть ради мести, но и мысли не допускала, что может сама пострадать. Только не Ялен. Она — слишком красива, она — лучше всех. Таких любит судьба и балует. Разве не свидетельство этому — вся ее жизнь?

На Островке Ялен не знала никого, кто мог бы выполнить ее просьбу. Правдами и неправдами отпросилась она в кварталы Аэси, где выросла. Завернувшись в темную шерстяную накидку, с волосами, заплетенными в косы на манер деревенских девушек, если она и бросалась в глаза, так нарочитой простотою своей. Только туфельки посверкивали золотым шитьем. Походка, летящая и с тем вкрадчивая, кошачья, выдавала танцовщицу, что не было редкостью здесь. Возле узенького канала отыскала домик старухи — он выглядел совсем неприметным, не знающий дороги не нашел бы с первого раза — попросту не остановился бы взгляд. Хозяйка, крошечная, седая, с проворными пальцами, знала много скрытого от обычных людей. Все обитатели Алых кварталов были наслышаны о ней.

Жалея, что нельзя явиться сюда в носилках и пришлось пачкать в пыли новые туфельки, Ялен приблизилась к калитке и постучала условным, памятным с детства стуком. Дверь отворилась, и высунулась седая голова.

— Ну, проходи!

«Как она бедно живет», — подивилась Ялен, очутившись в полутемной маленькой комнатке. Память играла с ней шутки — то, что ранее представлялось дорогим и важным, оказывалось куда менее приятным и значимым. Хозяйка — в полосатой одежде, ростом с восьмилетнюю девочку, неодобрительно смерила девушку взглядом. Ялен помнила ее разборчивость и суровый нрав. Да и старуха, похоже, признала Ялен — таких не забывают, особенно если те под боком росли.

— Откуда явилась?

— Оттуда, куда тебе ходу нет! — грубовато ответила Ялен и смешалась — такими словами она ничего не добьется.

— Однако ж прибежала сюда — видно, не нашлось никого, кому можно довериться?

— Никого, — Ялен стала кроткой и ласковой, насмешив тем старуху.

— Не подлизывайся, не кошка! Чего тебе надо?

— Немногого. Чтобы человек потерял голову от меня… ненадолго. Я не прошу привязать его ко мне навсегда.

— Ты настолько влюбилась, что тебе довольно и краткого мига?

— Я не люблю его.

— Тогда мимолетная привязанность бессмысленна. Это шалость, а не серьезное дело.

— Серьезное. Если узнают, что он без ума от меня… если увидят…

— Он высокого рода?

— Нет… да… он стоит высоко, хоть сам из низов.

—Ты надеешься получить выгоду? Или это что-то другое — месть, например?

— Пожалуй, все сразу, — поджав губы, Ялен побарабанила пальцами по стене. На пальцах вспыхнули самоцветы. — Ты дашь мне такое зелье?

— Скажи мне, кто он.

— Э, нет! — нахмурилась Ялен. — Это лишнее.

— На кого же мне готовить зелье? — усмехнулась старуха. — На случайного прохожего?

— Хорошо, хорошо! — недовольным голосом произнесла девушка. — Ты могла видеть его здесь три или четыре года назад… северянин, на лице его была метка. Он ровесник мне или немного младше.

— Вот как. И где он сейчас? До меня доходили слухи, но слухи бывают ложью.