Вряд ли.

Даже если он позорно свалится с лошади — вряд ли…

Он разбирал рукописи, проглядывая наискосок неприглянувшиеся, откладывал в сторону те, что заинтересовали. Большинство листов пожелтели от времени, но как бережно обращались с ними — если бы не цвет и хрупкость бумаги, их можно принять за новые. А ведь многие руки касались их. Листы почти не шуршали — гладкую, легкую бумагу делали мастера.

Он всегда пытался знать больше. И вот как сложилось. Наверное, ему и впрямь повезло.

…Неужели он все еще хочет оставить эти стены? Он отложил листы, задумался. Так странно чего-то хотеть или не хотеть. Ему давно этого не позволялось. И сейчас — на самом ли деле у него есть желания?

Ему некуда возвращаться. Солнечный прав. И он уже давно ничего не боится. Пока его место здесь. А раз так, он должен быть лучшим. Хотя трудно — Феи нет. Ее он знал, как свою душу. А Рыжий… хороший, умный конь. Но нет с ним той особенной связи, которая делает из всадника и лошади одно целое.

Он понимал Тами. Тот не мог выказать ему благодарность — и не мог молчать. Странный он выбрал способ — впрочем, изящный. И ведь постарается не проиграть.

Знает ли он про Ханари?

Склонил голову набок, тяжелые волосы перетекли на плечо. Задумчиво собрал их в ладонь — все не поместились — скрутил в тугой жгут.

Перед ним на столике лежали скрепленные листы, в которых была история Тхай-Эт.

Как-то он пытался найти что-нибудь о себе подобных. Да, он не одинок на этой лестнице жизни. Были такие. Только утешительного встретилось мало. Один только всю жизнь стоял высоко, но то было в древности. Зато он и войска водил — вот уж чего не выпадет Йири. Других убивали — или они умирали сами. И женщины — тоже. Про одну долго думал — ее сослали на север, и там уже по приказу благословенной убили двоих ее малышей. А она потеряла зрение.

Но разве здесь можно быть зрячим?

Рыжий и вороной летели голова в голову. Издалека всадники казались неотличимыми друг от друга. Один в темно-синем, другой в темно-вишневом — когда солнце било в глаза, цветов было не разобрать. А дорога перед ними была сумасшедшая — чтоб одолеть ее, лошадям стоило отрастить крылья. Да и всадникам неплохо бы…

— А если оба сломают себе шею? — спросил Хисорэ.

— Значит, к этому их вела жизнь.

Рыжий и вороной перенеслись через овраг.

— А Лисенок, похоже, был уверен в победе, — заметил кто-то.

— Тут нужно уметь управлять конем, а не просто надеяться на его быстроту. Тами Асано это умеет.

Солнце зашло за тучку — сразу стало прохладней.

— Зачем Лисенку понадобилось доказывать первенство?

— Пусть. Молодым простительно многое…

Лошади были уже близко. Зрители видели, как всадник на рыжем нагнулся, протянул руку и коснулся узды вороного, словно приветствуя, — и рыжий резко ушел вперед. Последний рывок — словно стрела с тетивы сорвалась. Йири осадил коня в нескольких ни от Благословенного, спрыгнул на землю. Тут же остановился вороной Тами, и младший Асано тоже оказался на земле, восхищенный и злой. Йири погладил рыжего по шее, и слуги увели обоих коней.

Йири опустился на колено перед Благословенным, рукой коснулся влажного мха. Тами застыл в глубоком поклоне. Сейчас оба невероятно походили друг на друга, только выражение лиц было разным. Через пару мгновений сходство исчезло. Йири выпрямился, убрал с глаз пару капризных прядей и отступил назад, словно исчезая в тени. На волосах Лиса, напротив, заиграло вновь проглянувшее солнце.

Собравшиеся расступились, давая пройти в середину.

Йири ни на кого не смотрел, и мимо Ханари скользнул такой же безмолвной тенью. Даже на недавнего соперника больше внимания не обращал. Слышал недовольные голоса, шепот, не предназначенный для Благословенного:

— Видели, он сделал что-то с вороным.

— Чушь. Он всего лишь оказался лучше. Может быть, это просто везение.

— Не скажите. Когда такие появляются возле правящих, стоит подумать о колдовстве. Была же подруга деда Благословенного оборотнем-совой?

— Повелитель не потерпит нечестной игры, или осмелитесь назвать его недостаточно проницательным?

Разноцветные одежды, подобранные строго в соответствии со статусом и настроением, драгоценные камни, причудливые, изысканные застежки и заколки. Растительные орнаменты, обитатели моря, змеи — много чего творили руки мастеров и выставляли напоказ придворные. Много чего было тут и сейчас.

С улыбкой Солнечный подозвал его и защелкнул на запястье Браслет ветра, приз всадников — серебряный, с бледными синими и зелеными камнями, мерцающими вроде капель росы в ковылях.

— Знаю, ты самоцветы не любишь… но это — твое.

— Как мне любить их? Меня приучали к одному камню.

Благословенный раздраженно отмахнулся.

— Нашел время… Можно хоть раз обойтись без уточнений, кто ты и откуда, изо льда ты, что ли? Тами и то выглядит более радостным.

Сказано это было чуть слышно, чтобы никто не поймал слов, не ему предназначенных. Йири поднял глаза — явное недоумение было в них.

Тами получил в награду великолепное, отделанное золотом седло — куда более ценная для всадника вещь, чем браслет, хоть тот и считается высшей наградой. Вернулись во дворец.

Будь победителем Тами, он устроил бы в своем доме праздник. А так — все обыденно.

Повелитель скуп на слова, на ласковые — тем более. Йири и не хочет, чтоб — по-иному. Ведь если слышит порой что-то теплое — сердце переворачивается.

…Кожа — золотой шелк, волосы — черный, покрывала — малиновые. А ветер, который бил в лицо и ловил лошадей за копыта, цвета не имел. И цены не имел тоже — бесценный. Звонкий, как листовая медь — ее тоже вез караван по дорогам предгорья Эйсен, и шелковые ткани вез.

Может, лет через десять забудется та дорога.

Хали мало интересовалась жизнью двора. Но могла связать воедино разные нити — особенно после досады, сквозящей в речах Кору. Лисы стараются устроить брак Тами с Кайтэ из Зимородков, чем доводят Мийа до бешенства. Потом вдруг меняют свое решение, и Тами настолько проникается благосклонностью к Йири, что вызывает его на состязание, чтобы решить, кто из них лучший. Известно, что Тами приходил к повелителю — и ни слова не сказал о намерении Лисов, словно и не было его. Тогда для чего эта встреча? Неужто до встречи с отцом юноше дан был совет? Единственный, кто мог его дать, кто находился там неотлучно, это мальчишка с севера. Если он позволяет себе открывать рот, значит, слишком много о себе возомнил, И все же — нелепа такая мысль. И все же — стоит ее проверить.

Сидя за столиком, в легкой свободной одежде, с распущенными волосами, она писала письмо. Лист бумаги, золотисто-желтый, говорил о том, что это приказ. О том же говорили почерк и цвет туши. Медный закат осторожно касался широких глянцевых листьев.

Да. Именно так. Отец будет занят до глубокой ночи, и она успеет.

Повеление — прийти завтра с утра, в названный час, к павильону Летнего дождя.

Хали передала письмо служанке и откинулась к стене. Потерла виски. Взяла флакончик с абрикосовой водой и нанесла несколько капель на волосы и запястья. Хорошо. Снимает головную боль. Дверь не закрыта, и лишь занавеска отделяет комнату от смежной, где тихо наигрывает на ахи одна из девушек. Музыка, нежная, как весенний ветерок, не мешает.

Сумерки все более властно заговаривали с садом.

Музыка смолкла. Легкий стук по дверной раме, и шелковый голосок:

— Госпожа… Я принесла ответ.

Лицо Хали в этот миг достойно кисти художника.

— Ответ? Разве я велела тебе дожидаться ответа??

Растерянная девушка не знает, что и сказать.

— Ладно, — задумчиво произносит Хали. — Давай.

Другая девушка принесла светильник, похожий на сплетение лоз.

…Бумага была серебристая — с еле заметным зеленым оттенком. И почерк — «волна», изящный, но не говорящий ни о чем, кроме мастерства писавшего.